Попала в бок, совсем не сильно, но я скрючился пополам и закряхтел. С целью.
— Ой, — вздрогнула Яна: — В больную руку попала?
— Нет, по ребрам. С тебя еще штраф, — довольно заметил я.
— Ну ты кощей! — засмеялась она.
— А то! Ладно, давай твои грехи отмывать, садистка.
Оба мы замолчали. Недолго подумав, я как можно более серьезно заявил:
— Желаю, чтобы ты при мне себе натерла или как там у вас. И чтобы до конца, чтобы пузо потом не болело. И буду все смотреть, что захочу!
От удивления Янка даже рот открыла:
— Ты что, обалдел? Я не могу, стремно вообще…
— Как знаешь. Буду резать правду-матку твоим родакам. Это даже за палево не сойдет — один фиг руку увидят. И врать не придется.
— Ну ты что, мы же договорились, — загнусила она.
— Конечно, и я свое слово держу, а вот ты…
— Ладно, Ладно, — перебила она меня: — Наслаждайся, извращенец… И подвинься.
Я встал с кровати, а Янка едко пялясь прямо мне в глаза стянула до коленок колготки, прикрывая белые с выцветшим рисунком трусы школьной юбкой. После устроилась привычно на кровати, ногами к простенку и окошку, так, чтобы мне точно ничего не было видно.
— И…
— Что И?
— А дальше?
Девчонка гневно глянула на меня и быстро сунула руку под юбку, а потом видимо в трусы. И начала ритмично, но совсем незаметно со стороны двигать кистью бросая в меня колкие взгляды.
Устроившись на соседней койке, я с деланным безразличием наблюдал за этой немой сценой. Потом мне надоело:
— Слушай, мы так не договаривались. Это суррогат какой-то, а не зрелище. Мне нифига не видно. Ты опять слово не держишь…
— Ну, ты нахал, мне что, совсем раздеться?
— Да бог с ним, совсем, ну сними к примеру колготки совсем… и трусья.
Недовольно фыркнув, девочка подтянула коленки к животу и ловко стянула хэбэшные колготы. Потом помедлила и одним движением, быстрее ветра сдернула трусики, которые скомкала и толкнула под подушку как что-то сокровенное.
— Доволен? — едко спросила она.
— Почти. Продолжай, пожалуйста, мне уже интересно.
— Зырь, зырь, — прошипела она и отвернувшись к стенке сунула правую руку под юбку.
Примерно пару минут я молча наблюдал происходящее, хотя, собственно ничего такого и не происходило. Янка по прежнему еле заметно шуровала ладошкой под юбкой, глядя то в стенку, то в потолок. Потом произошли хоть какие-то перемены. Она, неожиданно вытянула худые ноги почти в струнку, так, что мелкие розовые пальцы на них заметно задрожали. Потом успокоились.
— Ты кончила что ли?
— Нет, — ответила она срываясь: — Зацепило немножко. Пялишься ты все время и мне стремно…
— Ну, ты не обращай внимания, я же не стебаюсь, — успокоил я девочку.
— Конечно не стебаешься — сидишь и прешься, — буркнула она обиженно.
Пришло мое время покраснеть:
— Не гноись, мне тоже неловко… только горячо внутри и смотреть за тобой хочется. Потому и буду…
— Ну и смотри, — бросила она, и рука заработала под юбкой куда шустрее.
Минуту мы молчали. За это время ноги у нее вздрогнули еще пару раз, но дальше дело не шло. Меня этот факт огорчал и распалял одновременно. Решив, что это действительно как-то стремно, я взял стул, подвинул к ее кровати и уселся рядом. Поближе к голове.
— Ты не против, если я тебе волосы поправлю? — спросил я как бы непринужденно.
— Можно, только чур не лапать! — ответила она удивленно.
Прядки темных волос ее длинной челки давно сбились и мешались прямо на носу. Девчонке, видимо, не было до этого дела, но я ловко подхватил их пальцами и осторожно уложил за ушком. Янка глянула на меня непонимающе, рука ее замерла где-то между ног.
— Продолжай, а то опять обломишься, — успокоил я девочку и нежно провел ладонью по щеке, от уха до подбородка.
Она вздрогнула всем телом, и принялась медленно, но как-то глубоко двигать правой рукой. Ничего мне не было видно, и от этого внутри я почти взрывался.
Гладить ее по щечке, и даже просто прикасаться к ее разгоряченному лицу мне понравилось. В груди сладко щемило, вниз живота бросались горячие волны.
— Это любовь наверно? — подумал я, и провел кончиками пальцев по лбу, носику, подбородку, и по худенькой дрожащей шее до выступающей косточке ключицы.
— Васька, от тебя как током бьет, — шепотом сказала она: — Только сладко.