— Хуем! Хуем! Ну, пожалуйста, по-настоящему!
Но я смирил в себе желание: бог его знает, мы же не знакомы.
Спустили за милую душу, хорошо. Как я говорю — на три "д" : дружно, душевно и демократично. Я ему в ротик и он мне в ротик.
Возвращаюсь к своей одежде — и вижу откинутый в сторону носок: кто-то в моих вещах рылся. Сердце екнуло. Точно: нет портмоне! А в нем: паспорт и деньги. Со времен Сыктывкара никогда не беру с собой все документы сразу. Ужас. Что делать? Сел возле вещей — сердце бьется учащенно. По правилам, надо вызывать наряд милиции, составлять акт. Этот документ нужен, чтобы потом можно было восстановить паспорт и не платить штраф. Пришел в себя — и решил сперва сам обойти округу, думаю: "Может деньги взяли, а паспорт выбросили?" Дошел в чем мать родила до мусорного бака — вгляделся в него, даже рукой поворошил бутылки, бумажные стаканчики — нету. На меня смотрят, как будто я бомж. Но мне наплевать, что обо мне подумают. Возвращаюсь, глядя себе под ноги — ищу пропажу. Нету!
Что делать? Одеваюсь, чтобы идти в милицию, вызывать наряд. И тут под самым кустиком, куда мы уходили с парнишкой, вижу мое портмоне! Разодрано, денег в нем, конечно, нет, но паспорт — на месте! Кто-то рвал мой кошелек трясущимися от страха руками:
Все-таки "наши" лучше натуралов. Спасибо за подброшенный паспорт, добрый человек!
*****
Десять лет назад я был чуть-чуть моложе и лучше качеством. И вот командировали меня в то время в Сыктывкар.
Зима. От аэропорта до Hotel "Сыктывкар" я добрался часов в 9 вечера. Взял у портье ключ от зарезервированного номера и поволок свою сумку наверх. Открываю дверь в номер — там стоит 8 коек. Нет, 9 — одна не разобрана, для меня. Остальные обжиты. За столом сидят 8 здоровенных мужиков в майках, все кудлатые какие-то, тела у них мохнатые. На столе жратва. Раскуроченные банки килек, бутылки, шмат сала, кусок колбасы, черный хлеб: Накурено. Дышать нечем. Я застыл на пороге. "Ничего себе, думаю, поселяют меня в рабочей общаге". Пошел к администраторше выяснять, но вернулся в общагу: других мест в "Hotel" не было. Не идти же на улицу. А я не чаю лечь и отоспаться с дороги — завтра утром надо явиться на работу. Разложил вещи и вежливо говорю присутствующим:
— Извините, я с дороги, хочу вымыться и лечь.
Они:
— Да, да, понимаем, иди мойся, конечно.
Стали приглашать к столу — выпить, закусить, но я отказался. Снял рубашку, брюки, носки, остался в трусах. Достал свои тапочки из сумки, взял гостиничное полотенце. Пока раздевался и собирался в душ, заметил, что один мужик смотрит на меня с "пониманием".
Я считаю, что у меня не женственные манеры, но среди мужиков встречаются большие специалисты в таких вопросах. И вот как раз один такой сидит за столом и поглядывает на меня так, как будто знает, что я — голубой. Я делаю вид, что не обращаю на него внимания. Зашел в ванную, сполоснул ее, принял душ, начал вытираться. А дверь в ванную не запиралась — нет крючка. И тут входит тот самый мужик, который на меня смотрел со значением.
Здоровенный, в майке, весь обросший мехом: руки покрыты мехом, грудь в меху. Покачивается от выпитого. Я тут же отвернулся от него. И вдруг он фамильярно так обхватывает меня со спины, ловко продевает руки мне под мышки, кладет свои мохнатые лапищи на мои груди и сжимает их, сжимает, даже иногда до боли, крутит между пальцами соски. Я спиной чувствую, что меня обнял медведь. Член тут же против воли вскочил, но я даже не успел сделать вид, что не понимаю, что происходит, как он доверчиво положил свою голову мне на плечо, обжег меня тяжелым небритым подбородком и начал шептать мне в самое ушко, обволакивая теплым водочным перегаром:
— Мальчик: Беленький, нежненький, толстенькие сисечки у мальчика, мягонький животик у мальчика: — Покрывает поцелуями мою шею, ухо, щеку и шепчет: — Мальчик беленький, толстенькая попочка у мальчика: Как я соскучился по такой попочке, по такому мальчику: Мы все соскучились, целый месяц на верфи, без мальчика: Ты мне сколько снился, мальчик мой беленький, толстенький: Девочка моя с пиписечкой:
И между тем его мозолистые рабочие руки нежно обрыскали все мое тело — и пипочку мою дрожащую поласкали, и попочку, и сисечки: Мои щеки покраснели от его небритой щетины. Стою, ничего не говорю — что уж тут говорить, когда он меня раскусил? И стоячий член — куда денешь? . . Пытаюсь довытереться полотенцем — ласково не дает, хочу натянуть плавки — не разрешает.
— Ни к чему мальчику прятать свои яички, — говорит, — покажи дяде яички, покажи пипочку беленького мальчика: Смотри, какие у дядьки черные яйца, смотри, какая черная грубая пиписка: А у мальчика беленькая пиписенька, беленькие яички:
А сам и шаровары с трусами своими спустил, и майку снял — передо мной обнажился настоящий волосатый медведь, с одним только просветом — на лобке. Там у него было все выбрито, и только начинало порастать новой шерстью. Он меня прижал к груди, прогнул мне поясницу и прижал самый низ моего живота к своему огромному стоящему члену, сдавил объятием и целует в лицо, нагнувшись ко мне с высоты своего роста. Я готов сейчас же кончить, но тут он поставил меня на колени — и я начал ему сосать. Он даже не дал мне примериться к его размеру — надавил мощными лапами на затылок и втолкнул на свою головку. Она проскользнула мне в рот и уткнулась в глотку. Я подавился, а он тычет еще и еще. Я расслабил горло, чтобы головка прошло дальше, — она ни в какую, не идет. А он давит на затылок. Я вырвался из его лап, перевел дух и шепчу ему:
— Дальше не лезет! Некуда, дяденька, правда, некуда!
Он стоит, запрокинув голову, блаженно закрыв глаза, и не слышит ни слова, только руки его указывают, что я должен делать: насаживаться на его член ртом и дальше. Я открыл рот — и снова он вонзился в меня по самое горло. Тут я почему-то носом уткнулся ему в бритый лобок. Значит, думаю, он все-таки проник дальше горла. И так он меня тогда заебал по полной, что я сам уже стоял на коленях перед ним с закрытыми глазами, как во сне, и только сосал и сосал его черный член, его черную от налитой крови залупку.
Но опомниться мне пришлось: я не услышал и сразу не заметил, как в ванную набились остальные семь товарищей. Мохнатые все, кудлатые все какие-то, в одинаковых синих майках. Ласково так -*подняли меня на руки и, теснясь, понесли в номер, положили меня, голенького, на мою чистую кровать, кровать быстро развернули, отодвинув ее от стенки, окружили меня с обеих сторон койки, спустили шаровары с трусами — у всех стоят, у всех лобки выбриты и волосы там только начинают отрастать, точь-в-точь как на лице после бритья. Одно это зрелище бритых лобков не давало расслабиться моему несчастному члену, он как вскочил, так и торчал. И все эти рабочие — надо мной, смотрят маслеными глазами. Опрокинули меня на спинку, заставили задрать белые ножки.