Мы затащили ее в подвал, когда все уже было готово. Я продел ее связанные руки в петлю и подтянул тело вверх через блок. В ее глазах плескался ужас, ноги мелко дрожали, платье прилипло к телу.
Мы сели в кресла, я плеснул в стаканы "Золотого Кольца", молча выпили.
— Сними с нее платье, макс, — сказал я.
Макс медленно расстегнул три кнопки на груди и стянул платье вниз. Бюстгальтера не было. Мне стало интересно:
— Убери пластырь.
Макс освободил ей губы. Ее ноги оставались полусогнутыми, внутренняя сторона бедра уже ощутила руку Макса. Потом он надавил на лоно, она вскрикнула и прогнулась назад. Макс усмехнулся, погладил ее по щеке. У него уже стоял. Она видела это.
Я все думал, почему она не одела бюстгальтер.
— Кеша, как это, — проговорила она, — почему? Зачем вы так?
Я был вынужден улыбнуться.
— А как? Вы хотели бы, чтобы мы с Максом остались после уроков в классе и сказали вам: "Жанна Павловна, мы решили с вами поразвлечься в этот уик-энд, потому что вы — sex-appeal, вы нас возбуждаете одним своим видом, когда ведете уроки, и когда вы наклоняетесь, и когда вы в короткой юбке, и у вас красивая грудь, и мы знаем, что вы не замужем, но мы, Жанна Павловна, странные ребята, мы странно любим, по-особенному…"?
Капли пота докатились уже до ее груди и теперь спускались в ложбинке. Макс был уже у коробки, а она все еще смотрела на меня. Он быстро рванул сзади ее трусики и с силой воткнул искусственный пенис, уже намазанный вазелином, в ее анус. В ее глазах слезы оставили только изумление.
— Вас еще никто так? — сказал Макс, довольно улыбнувшись и проведя пальцем по ее губам.
Я закуривал, когда она увидела вибромассажер в руке Макса. И она испугалась, что они поймут, если все наступит слишком быстро. Не прошло и минуты, а конвульсии уже сотрясали ее, ноги неприлично страстно сжимали руку Макса под его изумленным взглядом в спокойных глазах Кеши.
— Давай, — сказал я. Макс ударил ее по щеке, потом схватил за волосы и за грудь. Он несильно бил ее по болезненным местам, и она с о страхом почувствовала, что наступают новые сладостные судороги, сок уже стекал по ляжкам, и когда она увидела руку, двигающуюся в джинсах, она погрузилась в вихрь без остатка.
Мы курили. Ее тело лежало на полу, казалось, без чувств. Волосы разметались.
Макс встал и пододвинул еще кресло, затем опустил ее туда, она открыла глаза, ресницы вздрагивали, теперь он привязывал руки ремнями к подлокотникам, широко развел ноги и привязал их к ножкам кресла. Она смотрела на меня.
— Хотите уйти? — поинтересовался я. Она молчала.
Макс ввел оголенный конец телефонного провода ей в вагину, потом сел рядом со мной и взял старый аппарат с ручкой. Жанна вскрикнула, когда он несколько раз крутанул ручку — от неожиданности, было не больно, а щекотно и вызывало такие…
— Сильнее, — сказал я.
Макс стал крутить быстрее, она задвигала тазом, задергалась: — Боже, сумасшедшие… Перестаньте, ну не надо, ну я прошу тебя, Кеша, ой… ох… а… ну я… прошу.
— Что вы хотите сейчас? — крикнул я.
— Ой, не надо…
— Сильнее, Макс.
— А… а… — Она дергалась, извивалась как могла, нестерпимый зуд внизу пугал, что она не вытерпит и скажет.
— Что ты хочешь? Ну! — Макс все крутил.
— Изнасилуйте меня, — закричала она, — быстрее.
Я подошел, расстегнул джинсы. Моя вздыбленная плоть была рядом с ее лицом, она потянулась губами, но не смогла достать…
— Ближе, ну ближе, о… ох… — стонала она.
Макс уже перестал крутить, когда мой оказался у нее во рту. Внезапно оргазм стал сотрясать ее, член выскочил, и струя ударила сначала в щеку, потом на закрытые веки, брови…
Я сел в кресло без джинсов, ее голова откинулась назад, лицо, покрытое спермой, слегка вздрагивало, рот был приоткрыт.
Макс подошли положил ее кисть руки в тиски, потом стал медленно сдавливать пальцы. Она очнулась и удивленно посмотрела не него. В следующее мгновение острая боль заставила ее закричать.
— Что, что вы хотите? Что? Что? Я все сделаю, не надо, больно!
Макс остановился и посмотрел на меня.
— Мы хотели бы узнать от вас, Жанна Павловна, что случилось с пятиклассником Ленюлей месяц назад.
— Ничего.
— Не заставляйте нас делать вам больно.
— Не надо, я расскажу.
— Мы слушаем.
— Я сказала остаться ему после уроков, так как он не сделал домашнее задание…
— Подробно, мы не торопимся. Отвяжи ей правую руку.
— Леня, сказала я ему…
— Во что вы были одеты?
— На мне была короткая черная юбка в обтяжку и белая кофточка с вырезами на груди и на спине, — она смотрела на мой поднимающийся член.
— Вы знали, что он самый беззащитный в класcе? — спросил я.
— Да.
— Что у него мать — уборщица в нашей школе?
— Да.
Что он всего боится, особенно учителей?
— Да, я знала, я спросила, почему он не сделал урок, он молчал.
Я встала и пошла закрыть дверь в класс. Я чувствовала, что он смотрит, как я иду, на мой зад, на мои ноги. Когда я садилась вновь перед ним, я медленно положила ногу на ногу, чтобы юбка задралась так, что стали видны резинки чулок.
— Подойди ближе.- Он подошел.
— Ну и расскажи мне, почему ты не сделал урок.
_ У нас были гости вечером.
— Ну и что? Сделал бы уроки в своей комнате.
— У нас одна комната.
— Сделал бы после ухода гостей?
— Он остался на ночь.
— Кто?
— Мамин гость.
— Остался у вас на ночь?
— Да.
— Где же он спал? — Леня молчал. Я ударила его по щеке. — Ну?
— С мамой в кровати
— А где твоя кровать?
— В другом конце комнаты.
— Ты слышал, что они делали ночью? Ну! — Я ударила его по щеке два раза.
— Да.
— Что?
— Он залез на маму сверху и двигался, кровать скрипела…
— И все?
— Мама еще стонала.
— А он?
— Он сильно дышал и хрипел…
Я развела ноги в стороны, расстегнула одну пуговицу на кофточке. У него дрожали губы, он вспотел.
— Что было дальше? Ну, быстрее!
— Потом мама встала на четвереньки, а он встал сзади нее…
— И что?
— Он стал двигать попой.
— Зачем? Говори, зачем?
— Чтобы его писька ходила туда-сюда.
— Зачем?
— Не знаю.
— Знаешь! — Я схватила его за щеку ногтями и стала крутить кожу. Он закричал.
— Чтобы ему было приятно, — задыхаясь, проговорил он.
— А ей?
— Ей, наверное, тоже.
— Наверно или точно?
— Точно.
— Почему? Ну, говори, ну! — Я несколько раз сильно стукнула его каблуком по щиколотке. — Говори.
— Потому что она так стонала и говорила: "Еще, еще, милый", а потом говорила: "Глубже, глубже, сильнее…"
— А что ты делал в это время?
Он не отвечал, стоял, потупясь. Я наступила ему каблуком на сандалию. — Ну?
— Я дрочил.
Покажи, как!
— Я не могу. — Он замолчал.
Я ударила его каблуком по пальцам ноги.
— Не стоит.
Я я схватила его за брюки.
— Снимай штаны!
Он не двигался, я сильно ударила его в живот, он согнулся и застонал. Потом стал стягивать штаны. У него стоял и был не такой уж маленький. Я взяла его в руку, оголила головку.
— Я тебе нравлюсь?
— Да.
— Очень?
— Да.
— Ты дрочишь по ночам?
— Да.
— О чем ты думаешь в это время?
— О вас. — Ох, вот как? И что же ты представляешь, а?
— Что вы приходите на урок в класс и потом при всех снимаете юбку, — он тяжело дышал.
— И что?
— Потом снимаете и трусики…
— Ты знаешь какие я ношу трусики?
— Да, я подглядывал, когда вы стояли с директором на лестнице.
— В чем же я остаюсь?
— В чулках и в кофточке.
— Дальше.
— Ну вы ходите…
— Не ври!
— Бьете нас линейкой.
— Всех?
— Меня.
— А потом?
— Садитесь на парту передо мной, расставляете ноги и водите рукой по груди и ногам и там…
— Скотина! — я сильно ударила его ногой вбок. Он упал, я стала пинать его, он вскрикивал, его член стоял, головка покраснела, я схватила за него и ущипнула. Он заскулил. — Встань, ну!
— Откуда ты знаешь, где я должна водить?
— Видел по видику.
— Дрочи. Быстро, — видимо у меня дрожал голос, сок уже тек сквозь мокрые трусики. — Дрочи, ну, быстро!!
Он стал двигать рукой и смотрел мне на ноги, его лицо исказилось. Я расстегнула кофточку, грудь вывалилась. Он обомлел, рука задвигалась быстрее.
— Иди сюда, ближе. Ты сосал у женщин?
— Что сосал?
— Внизу, между ног, вот здесь? — я расстегнула юбку, подняла ее на талию, отодвинула трусики в сторону.
— Нет, — казалось, что он упадет. Я взяла его за волосы и притянула к лону. Он ткнулся носом между губок, его нос был холодным.
— Языком, ну, давай, — он стал лизать. — Выше, да здесь.
Через минуту подступили спазмы, искры, свечение, все… по-моему, я сильно сжала ноги, так, что тон кричал, ему нечем было дышать, я рвала ему волосы…
Она дрожала, глаза почти закрылись, лицо покрылось пятнами.
— Ну, ну… — сказал я, и она пальчиками свободной правой руки проникла туда, поймала его и почти остервенела…
— Потом что? — сказал я, но она уже не слушала меня и не видела…
— Еще несколько раз, потом била его… ох… заставила вообще раздеться… била ногами… ай! потом лизал анус… долго, заставляла совать туда язычок… я постоянно кончала… потом била его по щекам, чтобы не вздумал никому рассказать…
— Мы мимо проходили и услышали его крики. Мы знали, что вы вдвоем в классе, — но она меня не слушала. — Потом это повторялось? — крикнул я.
— Да. Да, — ее пальцы блестели и двигались с сумасшедшей быстротой, иногда почти полностью скрываясь внутри.
— Часто?
— Почти каждый день…
— До сих пор?
— Да… ох… да… да… ооо! — брови изумленно поднялись, губы скривились, она падала в медленно открывающуюся сверкающую пропасть, тело в ремнях забилось, соски напряженно вздрагивали, она была чертовски красива сейчас.
*****
Макс вскочил, сорвал ремешки с ног и рук, повалил ее на живот на пол, приподнял зад, развел ноги и начал грубо и методично. Я слышал ее стоны, видел, как похотливо она движет ягодицами ему навстречу, как капает слюна изо рта, как темнеют ее волосы, и мне хотелось задушить эту обезумевшую кошку.
— В меня, в меня, — кричала она, но Макс деловито кончил ей на спину. Потом я схватил плетку и ударил ее по ягодицам, она дернулась и замерла, все еще всхлипывая. Что-то остановилось во мне.
— Хватит, пойдем, — сказал я Максу. — За шкафом дверь в душ, бутерброды на столе. Водка. Дверь захлопните, — сказал я и мы вышли.
— Ты был прав, — сказал Макс.
— Увидим, — ответил я.
На улице тихо и пустынно светились фонари, и через 10 минут на магистрали такси подобрало нас.
Уже наверху, в квартире у меня, Макс позвонил сестре, что останется здесь.
— Будешь коньяк? — спросил я.
— Я — водки. Ты был прав.
— Время покажет, — я думал теперь о ее глазах, какими они были, когда я закрывал дверь. Они были спокойными и внимательными, и я не сомневаюсь, что они заметили мои слегка дрожащие пальцы.
Макс часто оставался у меня, его родители погибли пять лет назад. Он жил в двухкомнатной квартире со смежными комнатами вдвоем с двадцатичетырехлетней сестрой. А ему было 17, унисон их жизни как раз и не мог соединиться на этих 32 квадратных метрах. Ее вечеринки — это только ее вечеринки, после которых должны быть только ее ночи. Спасительный приют был в 17 квартире, на четвертом этаже хорошего дома по ул. Кирова, — у меня в квартире, которую я занимал один. Сдавать в интернат меня не стали. Отец и с ним мать третий год работали в Пакистане в торгпредстве. В классе дико завидовали шмоткам, а я сам дико завидовал иногда своему свободному времени.
Мы с Максом были неплохие ребята, которые никогда не знали никакого Ленюлю до этой ночи…
Год заканчивался тихо и мирно, близились летние каникулы, ровный голос Жанны Павловны по-прежнему поднимал мою персону, либо персону Макса, так же как и любого другого. Но я боялся за Макса — он всегда так при этом краснел, что Люба Нечаева в душе заходилась, принимая это на свой счет.
30-го нас отпустили, а 2-го мы с Максом решили отбыть из города на байдарках. Но нас по понятному поводу пригласила на вечеринку Люба. Мы как раз обсуждали эту проблему, когда мимо нас по коридору прошла Жанна Павловна. Я остолбенел. Я всегда столбенел, когда видел ее походку. Мне стало грустно.
Вообще-то я принципиально не пью плохие напитки и много. Я изменял себе в этом всего один раз, именно в тот вечер, у Любы. Мы пили все и до тех пор, пока жизнь не замигала у нас перед глазами бесшабашными огоньками игральных автоматов. Мы были счастливы, Макс обнимал Любу и я смирился уже с тем, что мне придется возвращаться домой одному.
— Идиот! Идиот!! — закричала на кухне Любка. Вышел Макс, и я понял, что пора, раз все вернулось на круги своя.
На свежем воздухе в ночной прохладе я спросил, что заставило ее так изменить свое мнение о нем?
— Как я теперь припоминаю, я сказал ей буквально следующее: "Мадам, как вы относитесь к тому, чтобы стать любовницей моего добродушного пса?" Вт, собственно, и все.
— Что ты имел в виду под псом?
— Именно моего пса Чери.
— Значит, она поняла тебя правильно;
Тем временем мы спокойно двигались к проспекту, чтобы на такси уехать из этого места, но игральные барабаны крутились все быстрее, лампочки вспыхивали, как стоп-сигналы, а удар не стал такой уж большой неожиданностью. Неожиданность проявилась в том, что большое и бесчувственное тело Макса уже втаскивали в "девятку".
К Жанне приехала ее сестра Лия с мужем. Она была чуть старше и всем, что было в жизни Жанны особенного, она была обязана своей оригинальной сестре. И даже оригинальной ее семье. Вадим очень, очень оригинален, говорила Лия ей перед свадьбой. Такая оригинальность Жанну не прельщала, но она любила в сестре воплощение своих снов. Период восторженного поклонения прошел года два назад и уступил место деловому сотрудничеству на почве насыщения жизни оригинальностью.
И теперь утром, после жаркой ночи, когда они любили друг друга, а потом приняли вместе ванну, кофе на террасе дачи казался особенно вкусным; среди сосен, солнца, хвои и ее запахов, тишины, как результата отсутствия кого бы то ни было в округе за километр.
Вадим вышел к завтраку в отличии от них совсем обнаженным.
— Не опасайся, дорогая, со временем его наклонности уже не делятся пополам. Мы, в конце концов, проиграли этот раунд.
— От чего же, — Вадим положил руку на ногу Жанне и стал двигать ее вверх.
— Ого, ты меняешься на глазах, Жанна действует на тебя неотразимо. Вперед, Жанна, обрати его опять в нашу веру.
Вадим все больше распалялся. У него встал. Он схватил Жанну за талию и рывком толкнул на стол. Макнул руку в сметану и ударом вошел туда, где до сих пор побывал лишь язычок и искусственный слепок.
Перед глазами плескалась чашка кофе, удары были нервными, Лия вовсю наслаждалась зрелищем, где-то в животе возникла истома, Вадим зарычал, внутри стало горячо, она закусила палец, это было так же необычно…
Вадим уже отдыхал и пил кофе, Жанна так и лежала грудью на столе, спазма не отпускала ее, лицо было бледным, и встревоженный взгляд Лии это отметил.
— Пойдем вниз?
Жанна, стиснув зубы, кивнула. В комнате она быстро облачилась в мягкие высокие кожаные сапожки выше колен и лайковые трусики с прорезями. Лия надела что-то похожее на ремни. Они спустились в подвал. Макс оставался подвешенным еще со вчерашнего вечера.
— Привет, красавчик, — проворковала Лия, голова Макса дернулась, она ущипнула его.
— Отойди, — только и сказала Жанна… Она стегала и стегала, кнут свистел, Лия просила остановиться, но она видела дергающееся тело, пока кнут не выпал у нее из рук, и на коленях она судорожно ловила лоно, чтобы помочь Лие вставить туда вибратор…
Вот они сидят сейчас в креслах перед безжизненным Максом и пьют коктейли. Жанна шутит:
— Наверное, ему не до женщин теперь?
— Мы это проверим, — Лия берет шприц и грациозной походкой приближается к Максу. Туго обтягивающие ее ремни скрипят. Макс уже знал, что за уколом ему безумно захочется женщину, он будет бесноваться в жгутах и брызгать спермой на медленно извивающиеся перед ним два женских тела.
— Когда мне говорят: "она женщина!", внутри я улыбаюсь, хотя я не самый страстный поклонник Ким Бэсинджер. Когда мне говорят: "это — секс!", я могу усмехнуться… Этому нельзя научиться, это талант. Но когда мне говорят: "вот любовь", я замираю, словно перед тьмой.
Когда я вижу исполосованного Макса, двух смеющихся женщин с кнутами и добродушного мужчину рядом с ними, я думаю: "Вот страстные поклонники таланта тьмы". Мне легче. Меня не бьют. Я — десерт. Мне не сказали пока и пары слов, меня просто внимательно изучают.
Раз в день, обычно по утрам, приходит эта женщина. Она смутно видит, как она ставит пищу, затем садится на стеклянное судно и писает туда. Это его жидкость, другой ему не дают. Потом она спрашивает: "Ну, куда сегодня?"
— Что с Максом?
— Не волнуйся. Нагнись, — он нагибается и сзади уже не видно возлюбленную плоть…
— Я хочу его видеть! — но она просто усмехается и делает укол. Уходя, она кивает на резиновую куклу, валяющуюся на кровати:
— Смотри, не замучай ее! — ее грациозный зад плавно покачивается за закрывающейся дверью. Этот зад сводит его с ума, стоит перед глазами до вечера, пока он потеет и стонет над размалеванной резиной, и даже когда забывается, он возбужден, ничто не может принести успокоения… Он представляет прошлое лето на даче своего брата под Питером.
Брату 25, и месяц до этого он женился на очаровательной блондинке с потрясающей фигуркой.
В первый же вечер Кэш случайно заглянул в гостиную с темной террасы. Ее юбка была поднята, грудь лежала на столе, а брат, спустив светлые брюки, любил ее при свете камина в меньшее отверстие. Ее губы создавали блаженную улыбку, вдруг он дернулся, она моментально развернулась, схватила его губами, чтобы все вобрать в себя. Ритуал.
Лишь неделю спустя он понял, что это была не случайная сцена. Вечером у всех троих в руках, как обычно, коктейли, на экране грациозное совокупление… Татьяна встает, медленно расстегивает кофточку и сбрасывает ее, ее грудь вздрагивает и колышется, когда она приближается к Сергею. Встав на колени и изогнувшись, она расстегивает его брюки, его член вырывается на свободу, она лижет ствол так, чтобы и это, и ее безупречный зад были хорошо видны… Копна светлых волос поднимается и опускается, брат постанывает, Кэш выходит…
— Мальчик стесняется дрочить при нас, — говорит она и продолжает. Брат стискивает ее голову.
Утром за чаем супруги улыбаются.
— Серж.