— Можно, если ежика побрить.
И, наконец, коронный ответ, ради которого эта хохма затеяна:
— Можно, если Держава и Отец Народа прикажет.
— Ха-ха ха! Го-го-го!
Молчит Овсянников, он знает, что есть еще один вариант, но это тайна его личная. "Переиграешь Ламбардини, можешь этой девчонкой спокойно пользоваться". Улыбается своим друзьям генерал, как улыбается гражданин страны Мумба-Юмба, когда жарит на обед белого колонизатора.
И грянул бой, Миланский бой! Снова авиасалон, снова страны покупатели и страны, продающие самую передовую, самую убийственную военную технику. Но сегодня в центре внимания только эти двое — сумасшедший "русский медведь" на своем мотыльке и знаменитый Ламбардини на грозном, международно-признанном Призраке. Ламбардини быстрее и лучше вооружен, русский увертливее. Тянет Овсянников над самой землей, догоняет его грозный Призрак. На самом крутом вираже развернулся Овсянников, идет встречным курсом в лоб противнику — победа или смерть!
С японцем Овсянников не позволил бы себе таранный маневр. Для самурая, как и для "русака" честь дороже жизни. Японец не уступил бы, а у макаронник струсил. Вниз маневра нет — земля, полсекунды хватило Ламбардини чтобы бросить машину вертикально вверх. Идет Призрак в зенит, подальше от земли, теряет скорость, перевернулся и вошел в плоский штопор. Падает его Призрак, крутится как однокрылое семечко клена. Чтобы выйти из плоского штопора и спасти машину мало высшего мастерства пилота, требуются хорошие нервы. Их то и не хватило итальянскому барону, катапультировал, бросил на погибель боевого друга.
На земле комиссар русского отряда уже собрал корреспондентов, вещает:
— Только в нашей великой Державе могли изготовить такой прекрасный истребитель. Из любви к родной Партии и лично Отцу Народа каждый наш летчик готов совершить такой подвиг.
Назавтра все крупнейшие газеты поместят интервью с полковником Ламбардини — гордостью итальянской военной авиации: "Генерал Овсяников нарушил все правила безопасности полета. Он применил русский таран! В таких условиях вести бой просто невозможно! У меня жена, дети!".
И только немногие опубликуют ответ летчика Державы: "Когда мы встретимся в настоящем бою, некогда будет думать о правилах приличия. Я сумел навязать противнику на его территории свою игру, по своим правилам. А это основа любой победы". Еще через сутки референт представил отчет об авиасалоне Отцу Народа. Вождь предпочитал работать ночью. Придворный поэт создал такой образ:
Шуршит по крышам снеговая крупка,
На главной башне полночь бьют часы.
Знакомая, не гаснущая трубка,
Чуть тронутые проседью усы.
Отец Народа не просто носил звание генералиссимуса, он разбирался в военных делах не хуже, чем в дипломатии. Вождь разгладил свои знаменитые усы мундштуком трубки: "… навязать противнику на его территории свою игру, по своим правилам… Отличный стратег, этого генерала нужно запомнить".
Еще с тех времен, когда Отец Народа был никому неизвестным террористом, он разработал для себя способ запоминания лиц и имен, размещая их в пейзажах родного Кавказа. Лица жандармов и подлежащих уничтожению царских сатрапов он выкладывал по берегам Терека. Образы соратников, высказывания Основателя навеки запечатлены на склонах гор. Сведения о генерале Овсянникове поместились не на фоне Эльбруса или Казбека, но близ вершины горы МашУк. Достойное место.
Все это будет потом, а сейчас победитель, Герой Державы, генерал Овсянников посадил малютку М-29, зарулил на стоянку и долго сидел, откинув фонарь кабины. Потом спустился по лесенке, послушал, как потрескивает остывающий титан, отдал честь своей машине:
— Спасибо, Таня!
Все лезут к нему с вопросами. Только что они видели чудо — победу маленького Давида над могучим Голиафом. Отстранил генерал врача и совершенно неожиданно приказал:
— Телефон мне. Связь с базой.
Откликнулась далекая База знакомым голосом дежурного, соединили его с фитнесцентром и услышал он голос Тани:
— Паша, как ты там?
Ответил генерал Павел Овсянников далекой женщине неожиданно охрипшим голосом:
— Я Тебя Люблю. — И отключил спецсвязь.