И исчез совсем в желудках двух молодых голых высосавших его до конца черноглазых и белых как трупные черви Лярв. И в это время исчез сам бар, и поменялось все кругом и день, и ночь, и он, отойдя назад, увидел, как поменялась все, и он проснулся и сел в полумраке спальной комнаты на постели.
Тот Митчел, был просто съеден черными. А он Андрей был последним, кто его несчастную душу преступника видел. Видел и беседовал с ней. Такое бывает крайне редко. Редко в том постоянно изменчивом мире. Мире за гранью его собственного сознания. В мире второго уровня, как он Сурганов Андрей его сам называл.
Было еще темно, но уже на часах четыре тридцать и пора было вставать. Андрей вспоминал, как они в тот день собирались на работу и на электричку. В тот день, когда его арестовали, прямо на работе, и упрятали сначала в полицейский изолятор, а потом шло долго следствие и с него выколачивали показания, как с какого-нибудь преступника. Потом следствие зашло в тупик и, посчитав его не в себе, упрятали, в психушке имени Ломоносова города Красноярска.
***
— "Гребанная эта работа!" — думал, сидя в своей одиночной палате под семью замками Сурганов Андрей — "Как и форма охранника. Как все это уже надоело и никаких изменений в своей гребанной такой же, как эта работа вот жизни!" — он, впомнил как разговаривал со своим братом Евгением. Вспоминал как они ездили в электричке, утром каждый н а свою работу. С подругой Евгения и знакомой Андрею Валентиной. Лет тридцати уже женщиной, но на вид еще моложавой, тоненькой как тростинка, и старше чем его брат Евгений. С которым, она общалась и уже давно.
Он подумал сейчас о своем отце Александре и сестре Татьяне. И о вечных семейных конфликтах, которые унесли его и их родную маму. Как сестра Татьяна ругалась с ней, не стыдясь ничего, понужала всякими проклятьями ее и доходило до матерков. И ничего нельзя было сделать. Жили все в одном доме и в одной квартире. И время было Беково. Развал страны и всеобщий бардак кругом и нехватка денег. Как Андрей хотел бы вернуть то время при еще Советской власти. Он вдруг вспомнил чиновников покойников, которых видел во втором уровне, их души попавшие туда по разным причинам, но сдохших не своей смертью. И ему их было совсем не жалко. Он даже помнил, как они ползали на коленях перед ним почему-то, как провинившиеся собаки, но он отталкивал их, и их уносили и пожирали и высасывали лярвы. И все было в гробовой тишине. Иногда был слышен их крик, иногда не было вообще никаких звуков. Там же были и другие преступники предатели и клятвоотступники, убийцы, и прочая нечисть земная в облике когда-то живущих на земле и жирующих за счет других захребетников, бесполезных на земле как черви гельменты в организме земли, а тут просто корм для лярв.
Он, опять вспомнил всех своих и родную свою маму. Он как ребенок плакал о ней, когда она умерла. Пока не успокоился. И даже сейчас он о ней вспомнил, сидя в этом Ломоносовском городском дурдоме.
Он, почему-то сидя в закрытой своей больничной камере, думал теперь об этом. Да, в общем, здесь было не о чем больше думать. Только теперь о той паршивой езде на электричке и гребанной его работе. Да о семье брате сестре отце и покойной матери.
Андрей опять вспомнил свою в недавнем прошлом работу. И как ездили на работу. Брат и Валентина каждый рабочий день кроме субботы и воскресенья. А Андрей по текущему графику, как и полагается в охране. Сутки через двое, когда и трое.
— Еще эта гребанная власть и страна — Андрей произнес про себя вслух и не заметил этого. Он, постоянно на эту заезженную тему, разговаривал с родным братом и его подругой, все думать о своей бесполезной в этой стране и при этой халуйской власти жизни. Никому, ненужной, и совершенно, по всем положениям бессмысленной. Порой даже не зная как дальше ему самому жить. Не было своего ни жилья, ни семьи. И жизнь пролетала за годом год. Бесполезно и бессмысленно в том мире, в котором он сейчас жил.
Андрей понял это не его мир. С самого рождения не его. Не его совершенно. Рожденного почти ровно в полночь, своею покойной теперь матерью, которая умерла уже три года назад.
Андрей Сурганов родился без пяти двенадцать, судя по метрикам, которые у него до сих пор хранились положенные с семейными фотографиями в альбом. Его даже, не знали, как записать в больничной список новорожденных. И поставить дату его рождения. Толи пятого, толи шестого по числам Декабря. Остановились на шести. Мама рассказывала ему, как они с отцом везли его первенца в автобусе, боясь не задушить в мороз в пеленках.
Тогда было намного лучше, чем сейчас. Сейчас все уже по-другому. Все рушится и валится в стране и народ умирает пачками и уходит на тот свет.
Как он сюда угодил, он не знал, по какому такому распределению. Но расценивал все это как злую чью-то шутку над ним и его душой. Это не его мир. Его мир был именно тот, что в его снах, и который становился ему все ближе, а этот словно каторга. Изо дня в день одно, и тоже. Как некое рабское тюремное заключение без надежды вырваться. И только собственная смерть могла вырвать его из того мира в котором, он находился в тот окончательно мир, мир его сновидений, где его ждали. Где он ощущал уже себя хозяином и где, он был пока еще только гостем, гостем по ночам.
Падший ангел
Сны бывают разными. Бывают просто ни о чем. Просто пустые и они относятся в основном к обычным людям. Бывают сны вещие и мистические, больше как скорее и действительно как сказка. Сны сказочников и фантазеров. Но бывают сны куда ужасней и страшнее всех предыдущих. Это сны глубокого порядка. Сны куда уходит ментал основного астрального тела человека во время своего сна. И такие сны бывают не у всех. А только у особых, умеющих проходить в те миры. Порой с рождения и стихийно, чуть ли не каждую ночь. Но все кто умирает, попадает именно туда первоначально на тот уровень второго плана, куда залетает каждую ночь ментал Сурганова Андрея. Почти каждую ночь, когда он что-нибудь видит, то видит не просто сон. А живой сон. С набором всех визуальных и осязательных ощущений.
Для него эти сны такие же реалистичные, как и реальный живой мир, в котором он сейчас живет.