Я завожусь мгновенно, и ему доставляло большое удовольствие находить для меня что-то новое. Он говорит, что меня природа наградила уникальной способностью достигать оргазма любыми способами. На самом деле я толком и не знаю: оргазм это или что-то другое, просто я улетаю, меня рвет что-то изнутри, и, если меня не остановить, то я, наверное, могла бы умереть от передозировки с этим делом.
Потом дрожат ноги, сладко ноет все внутри, но когда член входит в меня — я уже перестаю что-либо соображать, мне нужно, чтобы это не прекращалось, что бы меня разрывали на части, и я готова рвать кусать, царапать… Игрушка спасала Володю, когда у него уже просто не хватало сил, а в меня вселялся бес неудовлетворенности. Представляю, как выглядело мое корчащееся в судорогах тело с этой штуковиной! . .
Хотя, мне больше нравилась обычная свечка, которая была у нас до игрушки. Володя как-то сделал ее гладкой, но с какими-то мягкими неровностями. Свечка быстро приобрела изгиб моих внутренностей и скользила во мне нежно и томительно…
Ну, что называется, отвлеклась… Так вот, когда игрушка исчезла после моей поездки в Москву и встречи с тобой, я начала подозревать, уж не в том ли пакете, который я тебе передала, она была. Спросить было неудобно, а Володя был по-прежнему ласков, и по-прежнему я умирала в его руках…
К сожалению, мои наезды в Питер становились все реже и я очень обрадовалась, когда Володя наконец-то приехал в Москву. Я рассчитывала, что он сразу приедет ко мне, но он сказал, что сначала мы заедем к тебе и отпразднуем твой давно прошедший день рождения. Наверное, я действительно идиотка, но раз нужно, так нужно. И мы поехали.
Ты, естественно, была в ударе, кокетничала, хохотала без передышки, а я, святая простота, прикидывала как побыстрее смыться. Конечно, ты мне нравилась, но я ощущала себя какой-то слишком большой, громоздкой что ли. Не знаю, как это описать; я не завидовала, скорее любовалась тобой, но при этом, была уверена, что только я умею чувствовать по настоящему, только моему телу известно томление ожидания, радость от прикосновения, приливы нежности и зовы страсти… Что же было дальше? Мне хотелось сделать что-то уж очень хулиганское, подстать тебе, поэтому, пока мы мыли руки в ванной, а ты на секунду выскочила за чистым полотенцем, я, смеясь, разрешила Володе стянуть с меня трусики.
Он засунул их в карман, это было ужасно смешно! Мне бы, дуре, бежать без оглядки, а я начала игру… Меня очень веселила эта, наша с Володей, маленькая тайна, она выделяла нас, а главное меня… . Точно, дура! Чуть не с материнской снисходительностью я смотрела на тебя! … Я могла милостиво разрешить тебе кокетничать с моим Володей!
Вроде и пьяной я не была, но ничего не поняла даже, когда заметила Володины руки у тебя под юбкой. Какой умилительной и трогательной ты была, когда, как испуганный птенец бросала на меня взгляды, стараясь понять, что же я видела.
А когда вы с Володей вышли из кухни, я была уверена, что вы будете целоваться, но я могла себе позволить такую роскошь! Конечно, вы целовались! Ты так испуганно дернулась к зеркалу, когда я вошла с подносом, что сомнений никаких не было.
А, значит, пора было собираться домой. В комнате уже был полумрак, ты замерла у зеркала, маленькой птичкой-невеличкой, а я, большая, чувственная женщина! настоящая женщина! не ребенок! царила и одаривала здесь!
Величаво я поставила поднос и подошла к Володе, присевшему на край кровати. Я могла все! я, избравшая его и избранная им!!! Что может значить детская непосредственность по сравнению с влекущей чувственностью?! Увлеченная самоутверждением, я, в приступе какого то необъяснимого хулиганства, жажды мести, опустилась перед Володей на колени. Это был вызов, да мне хотелось шокировать тебя! Как же ты повернешься, воробей, остается только улететь! . . Я была уверена, что ты так и останешься прилепленной к зеркалу, трепещущей от страха и желания повернуться, жадно ловящей каждый звук и готовой провалиться сквозь землю! … Я уже не могла остановиться…