— Соня я.
— А фамилия?
— Сироткина.
— Родом откуда?
— Норвегия.
— Варяжка, значит, как и Ваня. Мала ты еще, варяжка. Тебе бы еще во второй полусредний ходить. Ума набираться да тела. Ну да раз армия призвала, значит надо. Иди, оживляй больного.
— А что надо делать?
Старик саблезубо осклабился.
— Вот это другой разговор! Искусственное дыхание делать умеешь? рот в рот?
Важно кивнув, Сироткина приступила к поверженному, набрала в грудь побольше воздуха, быстро наклонилась. Ваня зажмурился. Губы Сироткиной влажно прижались к его губам. Она вдунула в него воздух. Вместе с яблочной свежестью, Иван обрел второе дыхание. От него голова пошло кругом. Такое с ним было впервые. И долго сопротивляться — делать вид, что оживить его — дохлый номер, — он не смог, не выдержал — обслюнявил налитые губы солдатки в ответ.
Полковник ходил вокруг да около.
— Так, так: ожил. Ну вдруг, неровен час, языка придется брать? Возьмешь?
Рядовая прервалась на вздохе: — Возьму-у:
Ваня высунул язык и дал его, как можно больше. Соня заворожено захватила язык губами и стала, зачем-то, сосать.
— Так держать! — ворковал полковник.
Но Соня не просто держала. Она сосала! Ваня быстро слабел. Но в то же время в нем появлялась какая-то упругая упрямость, потом даже твердость и монолитное желание понять — зачем? И скоро он понял. Хитрым этим приёмом через языка высасывают всю правду об организме неприятеля. И правда эта была в салями, что так не кстати уперлась Сироткиной в локоть.
Понял и забеспокоился — вдруг обнаружат. Какой будет позор! Или хуже — старик запихает его в мясорубку!
И тут, как назло, рядовая отпрянула и опасливо покосилась на бугор.
— Товарищ полковник, — стукачка Сироткина лезла из кожи в сексотки, лишь бы старик не отправил на мясо, — у него там что-то:
— Что там? — старик посерьезнел, насупился.
— Что-то лежит:
— Не может быть: А ну изьять!
Сироткина в ступоре мешкала.
— Рядовая Сироткина, произвести досмотр пазухи рядового.
— Есть.
Она расстегнула пуговицы. Её, всё более наглеющие пальцы, закопошились у него под одеждой. "Что будет? — панически жмурился Ваня. — Что сейчас будет!" Пальцы нашли колбасу. Как будто их треснуло током. Сироткина с писком отдернула руку, прижала её к груди. Потом расхрабрилась и снова полезла. На этот раз зацепила крючочками пальцев и потащила наружу. "Плод" выпал ей в руки. Она диковато отшатнулась.
Ваня готов был провалиться сквозь пол, настолько ороговевшая колбаса походила макушкой на желудь: шкурка на её конце кольцом сошла, оголяя лоснисто-синюшную мякоть. Казалось, трупное окоченение салями начинается с головы. Но разгоняя не последовало. Разгоняя Ванину виноватость, полковник совсем не гневливо, скорее журящее, прожурчал:
— На воре и палка горит.
У Вани с души отлегло: "Старикан-то не злой, а прикольный. Другие из-за котлетки удавятся, а этот салями простил. На воре, говорит, палка горит. Прикольный. А эта-то крыса: у него там что-то: Бывалая крыса. Но это мы еще посмотрим — кто кого".