В советские времена выехать на тренировочные сборы в Эстонию, где чистота, порядок и вкуснейшее дополнительное питание, — было просто мечтой. Уютный стадион, сауна на берегу озера, лесные песчаные трассы сквозь заросли малины и крапивы, — и хутора вокруг со старыми эстонками, выносившими на закате свежий хлеб и банки с парным молоком подкормить московских спортсменов. Старушки по-русски почти не понимали, просто смотрели на нас и, наверное, что-то вспоминали.
Теперь и у меня остались только воспоминания. Середина лета, солнечная погода, бегаем два раза в день, и после трех недель сборов все болит и трещит от нагрузок. Девчонки наши тоже замученные, но их тренер все равно строго следит, чтобы никто к ним не клеился. А у нас давно интерес к ним пропал, хочется только есть и спать. И тут вдруг приезжает на базу волейбольная команда, эстонки, все по метр восемьдесят пять, стройные, длинноногие, светловолосые. Когда они проходили рядом, то обдавало волнующим запахом шампуня, а их непонятный язык как-то странно волновал. К ним сразу стали привязываться тупые эстонские лыжники, перворазрядники несчастные, ходившие по базе королями в финской экипировке.
Вечером эстонцы организовали дискотеку. Мы поколебались — и решили пойти, ноги перед сном встряхнуть, чтобы утром меньше болели. Эстонцы даже быстрые танцы танцевали парами, друг напротив друга, причем девушка, которую пригласили, должна была танцевать не один, а два танца. На наши приглашения эстонки отвечали отказом, и мы своим кружком скакали в углу, словом облом полный. Но вдруг тренер эстонских лыжников остановил музыку, включил свет — и погнал этих чудиков поголовно спать. Режим у них. Нам показалось, что танцам пришел конец, но свет снова потушили, и музыка заиграла опять. Мы вяло встали опять в свой кружок. Смотрим — а эстонки сидят и не расходятся. Мы без энтузиазма им помахали — и они потянулись к нам в кружок! Наши спринтеры тут же побежали с требованием поставить танец помедленней.
Я давно присмотрел классную эстонку с удивительной пластикой движений — и как только заиграла медленная музыка, сразу ее пригласил, пока не опередили. Она оказалась выше меня на полголовы! Но зато как она обворожительно стояла рядом со мной, ожидая по эстонским правилам второго танца! Второй танец оказался еще медленнее, и я потихоньку гладил ее по спине и по талии, пока с ней кружил, замирая от охватившего меня восторга и восхищения. Такое чувство я помню в детстве, когда сосед давал мне перед уроками провести на поводке его большую красивую собаку через школьный двор, и все мои одноклассники с завистью на меня смотрели. Пока мы танцевали, я пытался ей втолковать, что хорошо было бы завтра пойти купаться на дальние мостки, но по-русски она почти не понимала и только смеялась. Звали ее Тийна или Тийя, Танюшка значит. Тут опять врубили диско — и все стали расходиться.
Последующие дни эстонки на нас не обращали никакого внимания, в столовой не здоровались, короче, мы пахали на стадионе, а они почему-то даже летом играли в зале в свой волейбол. Наконец пришла пора уезжать эстонским лыжникам, и в последний день перед ужином они хорошо напились, хотя на базе был сухой закон, и если кто на автобусе ездил в райцентр и привозил оттуда спиртное, то его отправляли со сборов домой в одночасье. У лыжников мы разведали, что на недалеком хуторе наварили крепкого пива, вот там они и разговелись. Конечно, на следующий день под вечер мы туда рванули. И каково же было наше удивление, когда там уже сидело полкоманды волейболисток с розовыми мордашками, растрепанные и веселые, в болоньевых костюмах, чтобы комары не загрызли. И Танюшка красавица моя сидит со стаканчиком в руке, глазами блестит и стреляет, я даже про пиво забыл, как она хороша. Хотя постарше меня наверно, лет 26-28:
Мы попросили пару банок трехлитровых, только стаканов в таком количестве на хуторах нет, так что хлебали прямо из банки и гоняли ее по кругу. Но из второй, пока слюней туда не напускали, налили эстонкам по полстакана, и они это оценили, одобрительно стали на нас смотреть. Еще пару банок выпили, эстонок тоже подпоили, и тут нас всех хорошо пробило и развезло. Эстонки тоже утратили свою координацию, что было очевидно, когда они вставали, смеясь и путаясь в ногах, и шли куда-то за сарай писать. Молодцы эстонцы, крепкое пиво заваривают.
Обратно шли толпой, я держал Танюшку за талию, она что-то бормотала про то, как любит волейбол, но в команде одни девчонки, этто-нее-хорошоо, а вот в легкой атлетике есть и мальчики, и девочки. Тут у нее развязался шнурок, она наклонилась его завязывать, прислонилась ко мне, и я не церемонясь зафиксировал ладонь на ее небольшой груди, там, где она должна была находиться под легкой болоньевой курткой и футболкой. Шнурок она завязала не сразу, и мы отстали от толпы.
На подходе к базе был какой-то навес с большими вязанками сена — и я увлек ее туда посидеть. Она была сонная и полупьяная, но когда я ее прижал к себе и поцеловал в губы, она стала выворачиваться и твердить, что "девочки увидят-т, что ее поздно нет-т". Я немного повременил, снова обнял и прижал к себе, поцеловал в ушко, погладил по спинке, по куртке болоньевой, затем под курткой по футболке и под футболкой по шелковистой коже. Лифчика под футболкой не было. Танюшка сидела не шелохнувшись, однако локти прижала, чтобы я не мог подобраться к груди. Но это слабая защита, я потихоньку начал ее щекотать, она напряглась, потом стала вертеться — и тут я проскользнул по ребрышкам к ее заветной грудке, такой небольшой, но удивительно упругой и нежной, какая бывает только у спортсменок высокого уровня! Она ойкнула и попыталась встать, но мы вдвоем опрокинулись назад на сено, где она немного побарахталась и затихла. Ее глаза и губы блестели в лунном свете, глаз не отвести, но комары, насевшие на нас немилосердной тучей, разбили все наши романтические прелюдии и заставили меня действовать как можно скорее.
Я высвободил из-под нее свою руку и начал атаку спереди, быстро вернув утраченные позиции под футболкой. Грудь ее была восхитительна, а вот пролезть пониже мне не удавалось из-за туго затянутого шнурка болоньевых брюк, с которым я пытался разобраться, но только намертво затянул узел. Танюшка со словами "как я буду сейчас ходить писать" решительно села и стала ощупывать и теребить узел, бросая на меня строгие взгляды… Все, пора обратно. Мы шли молча, держась за руки.
Весь следующий день я не тренировался, а рыскал по базе в поисках укромного места, где можно было бы без помех остаться вдвоем, пока не нашел бытовку, где были свалены гимнастические маты. Ночью ее запирали на висячий замок, но на дальнем окне я сбросил щеколды, чтобы можно было влезть снаружи. Ловушка для любви была готова.