На этот раз я закрыл дверь на все запоры. Но опять никто не проверял билеты, никто не заходил и не стучал в дверь. Мы быстро скинули с себя одежды и забрались под одеяло. И не вылезали из-под него до утра! Полагаете, что это неправда, и что должен бы хоть один из нас хотя бы посетить туалет? Я тоже недоумевал по этому поводу, а потом сообразил — да мы же ничего не ели и не пили!!! И хотя "сексуальный марафон" не был для меня чем-то из ряда вон выходящим, отсутствие питания нанесло все-таки некоторый урон моим физическим силам. Где-то на середине пути я почувствовал, что мой друг не имеет желанной твердости и в дальнейшем лучше не будет. И тогда я прибегнул к давно испытанному способу — куннигулюсу, это давало мне возможность отдохнуть и ничем не обделяло мою возлюбленную. Я встал на колени на пол и потянул ее за бедра на себя. Ольга, к моему неописуемому удивлению, резко воспротивилась… "Не надо, милый, не надо этого, я не хочу, что ты делаешь, ну что ты делаешь?". Не понимая и не принимая ее возражений, я впился ртом между ее ножек, там было все горячо и нежно. Ольга продолжала бороться со мной, пытаясь вытолкнуть мою голову, но было уже поздно — я распробовал ее прелести и запустил в ход язык. По совершенно непонятным для меня причинам она не расслабилась, а сжалась, губки ее стали твердыми, я с трудом нащупывал языком клитор. До сих пор не знаю, правильно ли я сделал, что применил силу — я стал кусать ее за губки и усиленно сосать клитор, она по-прежнему сопротивлялась, потом неожиданно откинулась навзничь и, резко подняв вверх ноги, освободилась. Я взглянул на нее, губы ее дрожали, лицо покраснело, она чуть не плакала…
— Мне…мне…никогда никто этого не делал! Почему, почему за десять лет никто мне этого ни разу не сделал? У меня было много мужчин, но НИКТО НЕ ДОГАДАЛСЯ ЭТОГО СДЕЛАТЬ! Я, как мог, успокаивал ее, пытаясь вытереть свое мокрое лицо простыней, но она не дала мне этого сделать. Как ребенок, Ольга кинулась мне на шею, и, прижавшись ко мне всем своим трепещущим телом, заплакала навзрыд, уткнувшись в меня мокрым носом. Наконец успокоившись, она опять попросила… "Полежи со мной". Я повиновался, и сказочная ночь повторилась во второй раз.
Чуть не прозевав станцию назначения (нас опять никто не тревожил!), мы сошли с поезда. Как оказалось, последний в это день автобус уже ушел, и мы отправились в привокзальную гостиницу. Получив заполненные гостиничные анкеты и наши паспорта, администратор приветливо осмотрела нас и, ничего не спрашивая, вымолвила… "номер 37"! (Опять!!!) В номер на третьем этаже проводила нас не менее приветливая горничная, которая, коротко проинструктировав нас о правилах пользования ванной комнатой, указала на одну из постелей… "На этой Вам будет лучше, та, у стенки, сильно скрипит". Не в силах ничего вымолвить от изумления от такой доброжелательной предупредительности, я только кивнул и упал в кресло. Ольга, вздохнув облегченно от освобождения от странно приветливых свидетелей, осведомилась…
— Ты не против, если я приму душ? Я не могу так долго без душа!
Кивнув в ответ, я закурил. "С ума сойти, я больше суток не курил, и меня даже не тянуло!" — удивлялся я сам себе, с наслаждением потягивая сигарету. Потом мне пришла в голову мысль, что, по идее, мне тоже надо бы сполоснуться и, скинув с себя верхнюю одежду, я направился к ванной комнате. Порадовавшись тому, что Ольге не пришло в голову закрыться на щеколду, я чуть приоткрыл дверь и заглянул внутрь. В клубах пара струями воды наслаждалась моя очаровательная мечта, вода стекала с ее торчащих сосков изумительной формы грудей, струилась между ними на маленький круглый живот и пенилась в кудрявостях лобка. Моясь, она то поворачивалась ко мне спиной, и я с жадным любопытством разглядывал ее попку и в меру крутые бедра, то становилась в профиль, и брызги от ее соблазнительных выпуклостей заставляли меня не отрывать от них глаз, то нагибалась, и я, как малолетний школьник, замирал от восторга и ужаса быть обнаруженным.
Наконец я набрался смелости и зашел в ванную. Ольга не слышала меня из-за шума душа, стоя в мою сторону спиной. Я приблизился к ней и мягко положил руки ей на плечи. Она даже не вздрогнула, а наоборот, прижалась ко мне спиной и запрокинула голову. Я спустил ладони ниже и пядь за пядью, стал гладить ее тело, то и дело возвращаясь то к грудям, то к бедрам. Ольга мягко ласкала меня спиной и попкой, и, как только почувствовала твердый упор, резко повернулась ко мне лицом, обхватила шею обеими руками и резко вскинула обе ножки мне на пояс. Мне оставалось только успеть вовремя подхватить ее за ягодицы и направить своего друга в ее мокрое лоно. Ольга откинулась спиной к стенке, вода стегала нас теплыми волнами, ее груди скользили то вверх, то вниз по моему лицу, захлебываясь от возбуждения и воды, я ловил губами и целовал ее соски, мял ягодицы, и, находясь уже в почти невменяемом состоянии, оставляя после себя лужи на полу так и понес ее на руках в постель. Она смеялась и, вырвавшись из моих объятий под предлогом острой необходимости вытереться, убежала обратно в ванную. Через минуту она появилась в проеме комнаты обернутой огромным махровым полотенцем на манер сари. Не отрывая от меня лукавого, с бесенком, взгляда Ольга стала совершать плавные движения, понемногу все больше и больше стаскивая с себя полотенце. Заметив мой недоумевающий взгляд и остолбенелый вид, она мягко скороговоркой заговорила, почти запела… "Я очень люблю танцевать. Я танцую всю жизнь. Моя прабабушка была профессиональной танцовщицей". Я много раз видел стриптиз самого разного уровня, но то, что делала она, было нечто иное. Да, в ее танце присутствовал эротизм, да, она восхитительно двигалась, но то волшебство, которое излучала ее двигающаяся фигурка, ее па, каждое из которых приковывало взгляд к вновь обнажаемому участку тела, имело явно ПОТУСТОРОННЕЕ происхождение. Я бы нисколько не удивился, если бы этот танец входил в привычный этап заигрывания, но так околдовать после многократных постельных сцен! Ольга, очевидно по моим ошарашенным глазам, сама немного смутилась…
— Что ты на меня ТАК смотришь?
— Я любуюсь — это говорил не я, а кто-то другой , не спрашивая у меня позволения.
*****
— Что ты такого во мне нашел? Я обыкновенная! Таких много!
— Таких? Много? — я еще больше входил в искренне недоумение.
— Женщины все одинаковые… У нас у всех одинаковые руки, ноги и все о стальное…
— НЕТ, ТЫ — ЕДИНСТВЕННАЯ!!! ТЫ — БОЖЕСТВО!!! — я был предельно искренен, как бы это не показалась странно.
Ольга мягко оттащила меня к кровати и уселась мне на колени…
— МУЖЧИНЫ ЛЮБЯТ СТЕРВ… А ты… самый великий уговорщик на свете — с неожиданной грустной ноткой в голосе произнесла она — я бы очень хотела тебе поверить, но это неправда — я такая же, как все, просто ты сошел с ума и сам не понимаешь, что говоришь.
— НО Я СОШЕЛ С УМА ОТ ТЕБЯ!!! — нашелся последний аргумент.
Ольга засмеялась и, прижавшись влажными губами к моему уху, быстро выговорила…
— С ТОБОЙ СБЫВАЮТСЯ МЕЧТЫ — я очень люблю волу! — она закрыла мне рот страстным и глубоким поцелуем, после этого мне уже не хотелось разговаривать, и я опять занялся своим любимым делом.
Когда после очередного любовного акта я целовал ее тело, а Ольга расслабленно лежала на спине, она вдруг неожиданно резко села…
— Смотри — она почти с жестокостью потянула мою голову животу.
— Что, куда смотреть? — удивился я.
— Сюда! Разве ты не видишь его!
— Кого? — забеспокоился я, по тону Ольги видно было, что она не шутит.
— Не кого, а что! Вот это, этот проклятый шрам! — ткнула она пальцем чуть левее пупка — мне делали операцию, и теперь я уродина, я не могу выйти в открытом купальнике не пляж, а ты пытаешься меня убедить, что нашел во мне божество! — она явно сердилась.
Что могло придти мне в голову чтобы выкрутиться из этой ситуации? Я хотел сказать ей, что мне плевать на этот шрам, что меня он не интересует вовсе, что я на него и внимания не обращал, но понял, что это будет неправдой. Повинуясь инстинктивному чувству, я наклонился к шраму и стал ласкать его языком. Это оказалось потрясающим по последствиям — Ольга чуть не заплакала, она схватила меня за голову руками, но, против ожидания, не отдернула ее, а прижала. Я понял это как команду — я облизывал этот маленький шрамик, я целовал его, я ласкал его губами, мягко покусывал его края, я понял, что ей это нравится, очень нравится. "Погладь его — попросила она, когда я подустал, положи свою ладонь на него". Я с удовольствием гладил и ласкал его, да я сделал бы тысячу невозможных вещей, что удовлетворить это божественное создание, чтобы УСПЕТЬ ПОНРАВИТЬСЯ ЕЙ, ЧТОБЫ ОНА ПОЛЮБИЛА МЕНЯ!
— Мы не спали совсем — сонно произнесла Ольга — может, поспим чуть-чуть, ты тоже устал — ласково ерошила она мои волосы.
Мне пришлось согласиться, хотя я и не чувствовал особой сонливости, но спать вроде как надо бы. Мы залезли под одеяло, кровать была узковата для двоих, но Ольга как-то умудрилась от меня отодвинуться, оставив на своем животе только мою руку. Какое-то время я честно старался уснуть, но сон не шел ко мне, и я потихоньку начал пристраиваться к Ольге поближе. Воспользовавшись самым бессовестным образом ее сном, я вполне расчетливо и с интересом исследователя тайного обшаривал ее тело, все смелее и смелее забираясь в самые потаенные места. Я как будто хотел запомнить руками ощущения от ее тела, теплоту и бархатистость ее кожи, нежность ее грудей и упрямость сосков. Наконец я забрался ей между ног и, исследовав промежность в том числе и путем пальпации влагалища (Ольга мирно спала, иногда посапывая от моих не слишком осторожных движений), и понял, что опять хочу ее, хочу вне зависимости от того, спит она или нет. Улегшись на спину, я осторожно затащил ее на себя. Не чувствуя абсолютно никакого сопротивления с ее стороны, я раздвинул ей ножки и насадил на своего дрожащего от нетерпения друга — Ольга даже не охнула. Я держал ее за плечи и поднимал и опускал ее задок, то резко, то плавно, поворачивая ее тело из стороны в сторону и вставая иногда на мостик. Наконец она отрывисто задышала и вздрогнула… "Что это было? — сквозь сон спросила она — я ничего не помню, но мне было сказочно хорошо". Я, ничего не ответив, положил ее рядом с собой на бок и стал покрывать поцелуями ее лицо.
— Ты умеешь читать мои мечты? — промурлыкала она — мне было так хорошо!.
— Я просто люблю тебя, а ты спи — ответил я.
Уснуть нам больше не удалось, хотя мы и отдохнули немного от секса. На Ольгу неожиданно напало неудержимое любопытство. Она засыпала меня вопросами о моем прошлом и, настоящим и будущим, о моих чувствах и мнениях по всяким разным вопросам, от любви до политики и искусства. Утро мы встретили тем, что хором потихоньку распевали глубокомысленные песни. Смешная и грустная в то же время сцена — в постели лежат голые мужчина и женщина, которым хорошо вдвоем и… поют. ПОЮТ ОТ СЧАСТЬЯ?
Автобусных рейсов с утра было много, просто невозможно было опоздать. Мы сидели на переднем сиденье, Ольга сладко спала, посапывая на моем плече и причмокивая на кочках. Дорога была ухабистая из-за не растаявших еще кусков льда и снега, и мне приходилось постоянно придерживать Ольгу за плечи, рука затекла, но не существовало и не могло существовать причин, могущих снять мою руку с ее плеч, Я СЛИШКОМ ЛЮБИЛ ЕЕ, ЧТОБЫ ПОЗВОЛИТЬ СЕБЕ РОСКОШЬ НЕ ЗАБОТИТЬСЯ О НЕЙ.
Гостиница оказалась в городе единственной, и хуже гостиницу я видел только в давнее советское время. Стены номера были окрашены в ядовито-желтый цвет, часть краски уже отслаивалась лохмотьями, потолок был весь в потеках, кровати ужасно скрипели, а единственное кресло в номере было так провалено, что с тем же успехом можно было усесться на полу. В номере не было ни телефона, ни телевизора, ни даже радио, ни горячей воды, а тем более ванны или душа, в углу за перегородкой, как в допотопной коммуналке высовывался край ржавой раковины с краном, достойным музея истории диктатуры пролетариата. Постельное белье меж тем оказалось хоть и старым, но чистым, нам этого вполне хватило, чтобы не обращать на окружающий нас "дизайн" внимания и, мы, успев соскучиться друг по другу, кинулись в постель. Однако вскоре Ольга, проведя ладонью себе пониже грудей, заявила… "Я не могу так долго без воды. Мне надо помыться, придумай что-нибудь".
Я вылез из-под одеяла, оделся и стал думать. Единственное, что пришло мне в голову, это упросить горничную спасти меня, заплатив ей столько, сколько на попросит. Убеждения мои видимо показались ей столь искренними, что она набрала в единственную в гостинице ванну горячей воды из шланга, подсоединенному к батарее центрального отопления (!!!). Ольгу это почему-то вполне устроило, она чмокнула меня в щеку и поблагодарила. После омовения она занялась собой, прическа, маникюр и прочее, а я сидел в кресле и недоумевал происходящим с ней метаморфозам — ее неожиданные повороты в поведении осталась для меня по сей день загадкой. Потом она запросила есть, сославшись на мое страшно похудевший вид, и мне пришлось организовать наш визит в ресторан, который тоже оказался в городе единственным и столь же отвратительным, как и номер гостиницы.
Мы сидели в полном одиночестве за столиком, Ольга зачем-то уговорила меня выпить водки кошмарного вкуса (я долго и искренне отказывался, не понимая, зачем мне водка, когда я от нее пьян). А потом… потом… она завела серьезный разговор о нашем будущем, ее очень интересовало как я его вижу — я не в силах был ей объяснить, что рядом с ней для меня никакого будущего не существовало, а все в этом мире свилось и сконцентрировалось в один центростремительный образ — МОЮ ЛЮБИМУЮ. Похоже, Ольга догадалась об этом, потому что ее брошенная ею фраза теперь стала моей… "В ЛЮБВИ ТОЛЬКО ОДИН ПО-НАСТОЯЩЕМУ ЛЮБИТ, ДРУГОЙ ЛИШЬ ПОЗВОЛЯЕТ СЕБЯ ЛЮБИТЬ". Я тогда не обратил на эту фразу особого внимания, отметив про себя в который раз какая она у меня (у меня!?) умница, и напрасно. ЭТО БЫЛО ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ!
Ночью меня разбудил стук в окно — это на четвертом-то этаже. Я открыл глаза и увидел… лицо человека в каске за окном. Тут же кто-то стал истошно стучать в дверь и орать, требуя, чтобы все немедленно спустились вниз. Я было страшно возмутился и собрался всех на свете поколотить, но проснувшаяся и одевшаяся уже Ольга потащила меня вниз. Выяснилось, что "гражданская оборона" проводит учения с "пожаром" в гостинице, выйдя покурить во двор, я с изумлением наблюдал, как трое здоровенных пожарных, взобравшись по пожарной лестнице на третий этаж, тащат из номера упирающуюся и вопящую от ужаса и гнева полуголую бабку в буклях. МОЖНО ЛИ ПРИДУМАТЬ БОЛЕЕ ИЗОЩЕРЕННЫЙ СПОСОБ ДЛЯ НАШЕГО ПРОТРЕЗВЛЕНИЯ?
Утром, так толком и не выспавшись, мы отправились по делам командировки. Попросив Ольгу подождать на улице, я зашел в офис отметить командировочные и, в долгом ожидании запропастившейся куда-то секретарши с печатью, услышал резанувшую мне слух фамилию. Я не помнил и до сих пор не помню фамилию ольгиного ухажера из Нижнего, но был тогда оказался в полной уверенности, что речь шла именно про него, и он сейчас здесь, в этом городе, в единственной в нем гостинице! Я опрометью кинулся обратно на улицу, я действительно испугался, испугался того, что ее не будет там, где я ее оставил или, что еще хуже, она там будет не одна! Ольга была одна, очень удивившись моему посеревшему виду, она долго и с искренним беспокойством выспрашивала меня причину этого, а, узнав ее, засмеялась и, не долго думая, предложила мне (раз уж я так плохо про нее думаю) немедленно уехать отсюда домой. Я схватился за эту соломинку, за каких-то полчаса проделал все командировочные дела, и мы чуть ли не бегом бежали к автовокзалу. Мы успели на последний рейс, кроме нас в салоне абсолютно никого не было, и я, как величайшую драгоценность, всю дорогу держал Ольгу за руки, все еще не веря, что она со мной и ничего страшного, чего я так панически боялся, не случилось. НО СПИРАЛЬ ПОТЕРЬ УЖЕ РАСКРУЧИВАЛА СВОЙ БЕГ, ГОТОВЯСЬ НАНОСИТЬ ВСЕ НОВЫЕ И НОВЫЕ УДАРЫ ПО МОЕЙ ЛЮБВИ И ЭТО БЫЛО НЕОТВРАТИМО, КАК САМА СМЕРТЬ.
В подтверждение в кассе вокзала не оказалось билетов на сегодня. С великим трудом и за мзду я уговорил кассиршу продать мне плацкартную бронь на завтра, при этом, как я ни просил, купейных мест 37 и 38, я не получил, похоже, их в этом поезде вообще не было. Мы отправились в ту же привокзальную гостиницу, в которой останавливались по пути туда и где нас так навязчиво-приветливо встречали тогда. Но гостиницу кто-то подменил, на этот раз я услышал грубую брань про случки неверных жен и мужей и с трудом и за мзду получил номер, но уже без душа. Мы не спали в эту ночь, даже не ложились в постель. Ольга положила мне колени свои ножки и мы долго беседовали о смысле жизни, любви и прочих мудреных вещах. МЫСЛЬ О ПРИБЛИЖАЮЩЕМСЯ КОНЦЕ УЖЕ НЕ ОСТАВЛЯЛА МЕНЯ.
*****
Рано утром мы сели в поезд, который шел без пересадки до места (откуда он взялся, этот поезд?), вагон был грязен и вонял, как после роты солдат. Когда мы входили в вагон, на нашем месте оказался какой-то плюгавый мужичонка, который не захотел обращать внимания на Ольгин вежливый призыв освободить полку. Пришлось вмешаться мне — видимо мой вид оказался настолько грозен, а намерения серьезными и не оставляющими сомнений, что мужичонка мигом выскочил из купе и больше в вагоне не появлялся. Ольга сразу улеглась спать, долго ворочалась, жаловалась на жару и духоту. Пришлось мне стащить с себя футболку (ну не могла же она в плацкартном вагоне раздеться до лифчика!) и уговорить ее одеть. Ольга благодарно замурлыкала и тут же уснула. Я слышал, как она во в сне стонала и, кажется, даже всплакнула. Утром она объяснила мне причину своего плохого сна… "МНЕ БЫЛО ПЛОХО. ПАХНЕТ ТОБОЙ, А ТЕБЯ НЕТ". Умывшись и попив чаю, мы больше не заходили в купе, а всю остальную дорогу простояли у окна, разговаривая о главном — нашей любви. НО НИ СЕЙЧАС, НИ РАНЬШЕ, НИ ПОТОМ Я ТАК НЕ УСЛЫШАЛ ОТ НЕЕ ПРОСТОГО "Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ".
Спираль продолжала раскручиваться, ко мне все ближе и ближе подступала страшная в своем естестве мысль — СКАЗКА КОНЧАЕТСЯ. Очевидно, Ольга испытывала схожие чувства, она говорила все тише и тише, потом замолкла, не отпуская мою руку. Наше путешествие приближалось к концу, на перроне ее встречал муж, А МЕНЯ ЖДАЛО ОДИНОЧЕСТВО.
Наш роман не кончился на этом. Мы встречались еще с год, встречались каждый день, и каждая минута без нее была для меня адовым мучением. Но спираль продолжала свое черное дело — разрушение шло полным ходом, и все закончилось разрывом. Однажды я узнал (она сама сказала), что приезжал тот самый нижегородец, в этот день мы не встречались (она мне ни разу не позвонила), и моя ревность оказалась детонатором — я ушел. Волей неволей я интересовался ее судьбой, она нашла хорошую работу, я заходил к ней пару раз, но увидел только абсолютно чужие и полные безразличия ко мне глаза.
Что было дальше? А дальше я ушел "в разнос". Я менял женщин чуть ли не каждую неделю, я мотался по городам и весям, всюду находя приют и постель, я заводил романы направо и налево, и везде без всяких усилий и труда, даже не задумываясь об этом, добивался интимной близости. Я не могу даже примерно объяснить мотивы своего поведения, это были бессознательные действия, у которых, как я уже позже понял, было нечто общее — все эти женщины хоть чем-то походили на Ольгу. Не обязательно внешне, порой хватало ее лукавого взгляда или характерного движения ножки, нотки ее смеха, интонации в голосе или даже детали одежды. Искал ли я точную ее копию или пытался таким образом досадить ей, отыграться в нескончаемом потоке ревности или что-то доказать самому себе, отомстить ли всем женщинам сразу или уйти таким образом от невыносимого душевного одиночества — у меня до сих пор нет ответа на этот вопрос. Очень быстро я с ними расставался, расставался без скандалов, откровений, подозрений, вранья и выяснения отношений — просто уходил в самый непредсказуемый момент, уходил молча — "по-английски" и без всяких сожалений, правильно было бы сказать — исчезал из их жизни. Я ПОЗВОЛЯЛ СЕБЯ ЛЮБИТЬ!
А потом была долгая трасса, на которой началась пурга, и водитель, молодой парень, уже через час трудной дороги заскулил… "Сан Сеич, я больше не могу!", и мне пришлось сесть за руль, а Вадим, который был не намного старше водителя, взяв на себя функции штурмана, упрямо требовал остановиться, чтобы очистить лобовое стекло, потому что дворники давно уже не справлялись со сплошной массой снега, забившего видимость. А я не останавливался, потому что знал, что если мы остановимся, то никогда уже сможем тронуться с места, потому что пурга все усиливалась, дорогу занесло так, что ее уже было не различить, а днище машины давно загребало плотный снег. Я понижал и понижал передачи, и вот я уже иду на первой с педалью в пол, а Вадим кричит, что я не туда еду, что это не дорога, а болото. НО ОН НЕ ВИДЕЛ ТОГО, ЧТО ВИДЕЛ Я. Посреди трассы, как осевая линия, тянулась цепочка желтых тюльпанов, именно таких, какие любила Ольга и которые я ей дарил, и эта цепочка надежно не давала мне слететь в кювет.
Неожиданно Вадим закричал, указывая пальцем в стекло, что впереди на дороге человек. Я тоже видел его — странная фигура в бесформенном плаще с капюшоном стояла посредине цепочки тюльпанов и смотрела на нас леденящим душу взглядом, за ней тюльпанов уже не было. "Тормози! Тормози! Тормози!" — кричал Вадим, а я не тормозил и, влетая в фигуру, в ожидании удара человеческого тела о капот, удара не услышал, фигура растворилась, а цветов стало еще больше, они стали крупнее, свежее и ярче, некоторые из них выворачивали лепестки и тянулись ко мне. Тюльпанов становилось все больше и больше, и вот я уже еду по газону, давя шинами нежные соцветия, и явственно слышу хруст ломающихся стеблей и ощущаю неимоверно пьянящий запах свежесрезанных цветов. В награду нам впереди замаячил огромный желтый тюльпан, это оказался город, с расчищенной уже дорогой, с причудливыми ограждениями тротуаров и красивыми фонарями, свет которых и создавал в мареве снега и тумана иллюзию огромного цветка. Я остановил машину напротив километрового столба с надписью "1037", и, разбудив водителя, заваливаюсь на заднее сиденье и, проваливаясь в небытие под звук мата водителя, отскребающего ножом корку льда с лобового стекла, думаю о ВЕЛИКОЙ ЛЮБВИ, ТОЛЬКО ЧТО СПАСШЕГО ЖИЗНИ ЭТИХ ПАЦАНОВ ТОЛЬКО ПОТОМУ, ЧТО ОНИ ЕЕ ЕЩЕ НЕ ЗНАЛИ!
А потом был самолет. Старый, расхлябанный, с винтовыми двигателями и большим полупустым салоном, в котором от силы было шесть пассажиров. Этому "старичку" отродясь не было знакомо слово "стюардесса", а мое место значилось под номером 37. Аэродром не принял самолет из-за обледенения полосы и отправил на восток. А через час загорелся один из двигателей. Загорелся как-то буднично, без взрывов и шума, отблески пламени, как стробоскопические вспышки, мелькали по лицам пассажиров, но не было ни паники, ни взрывов отчаяния, ни женских истерик и ни мужских подвигов, не было всего того, что мы так привыкли видеть в кино. И я опять ощутил себя в нереальности, той самой, в которой когда-то уже я побывал с Ольгой, и в которой я рулил по тюльпанной нити Ариадны, с тем же ощущением свободного полета в неизвестное и полное трагизма будущее, когда абсолютно точно знаешь, что как бы ты не чувствовал себя сейчас счастливым и что бы радостное с тобой сейчас ни происходило, рано или поздно все это кончится и кончится полным и неотвратимым крахом. Пламя то ли потушили, то ли оно само потухло, но запасной аэродром тоже не принял наш самолет, и пилоты, ни кого ни о чем не спрашивая (дверь в кабину пилотов была открыта настежь), приняли решение сажать самолет куда получится, и тот, долго кружа в кромешной тьме, в конце концов плюхнулся на какую-то бетонку, осев в конце пробега на брюхо из-за поломанных шасси. Пилот, что-то бурча себе под нос, вышел и, открыв дверь, выкинул маленький трап наружу. Пассажиры, не торопясь и без суеты, молча и деловито собрали свои разбросанные из-за аварийной посадки вещи, по одному вышли из самолета и, не сговариваясь, отправились к единственному огоньку, мерцавшему в полукилометре от места посадки.
Как ни странно, огонек оказался конечной остановкой пригородного автобуса, на ней стояла маршрутка с желтым светящимся номером 37, следующая на железнодорожный вокзал. Пассажиры так же молча расселись по местам, маршрутка вылетела на шоссе, и тут наперебой заголосили мобильные телефоны — нас искали. Мой мобильный не умолкал до самого вокзала — это звонили они, женщины, от которых я когда-то "по-английски" ушел и которым позволял себя любить. ИМ НЕ НУЖНО БЫЛО ОТ МЕНЯ НИЧЕГО, ТОЛЬКО ЗНАТЬ, ЖИВ ЛИ Я, и, убедившись, что жив, с искренним облегчением радоваться этому. В билетной кассе вокзала мне почему-то дали билет отдельно от группы и, взглянув на него, я уже не испытал никакого удивления от номера места — опять 37. В купе я ехал в полном одиночестве, разглядывая кем-то оставленный на столике букетик желтых тюльпанов в банке из-под пива. Забившись в противоположный от окна угол, я бездумно разглядывал причудливые ночные тени и проплывающие огоньки станций за пыльным и грязным стекле окна купе. Букет на столике расцвел, из него, как залпы салюта, стали взлетать и оседать на грязном оконном стекле пылающие, обжигающие глаза кипящей желтизной расплавленного золота, фразы… ТЫ ДОЛЖЕН НАУЧИТЬСЯ ЦЕНИТЬ ТО, ЧТО ДАРИТ ТЕБЕ ЖИЗНЬ. ЗНАНИЕ, ЧТО ЛЮБИМЫЙ ЧЕЛОВЕК ЖИВ, ЗДОРОВ И У НЕГО ВСЕ В ПОРЯДКЕ — ЭТО И ЕСТЬ СЧАСТЬЕ, КОТОРОЕ ТЫ ИЩЕШЬ!