-Прикрылась бы, ни стыда ни совести у тебя нет, прошмандовка…
Я тоже сочла за благо удалиться. Нечего было и думать, что я могла остановить этих животных. А сейчас показываться на глаза Диане — слишком большое испытание для ее и без того растертого в прах самолюбия.
Приехав на базу, я шепнула Семену, чтобы он забрал нашу красавицу из старой мастерской, и, как ни в чем не бывало, отправилась к обеду. Надеюсь, мне удастся сохранить непроницаемое лицо, когда я снова увижу секретаршу?
* * *
На вечер гостеприимные селяне запланировали для нас баню.
— Надеюсь, с девками? — тут же уточнил мой озабоченный муж.
— Конечно, — хитро улыбнулся шустрый распорядитель. Экий живчик, он весь день носился, как бешеный кролик, пытаясь всем угодить и ни в одном глазу усталости. Только сладкий масляный блеск. — И с девками и с первачком, на смородиновых веточках настоянном. А серврюжку сегодня привезли, высший класс!
— Объедаться мы что ли сюда приехали? — пожала я плечами.
— А почему бы и нет? — тут же встрял Арнольд, — свежая деревенская еда, натуральный продукт… что может быть лучше?
— Где ты видел в местной реке севрюгу? — приструнила его Василиса.
Поэтесса навела марафет и куда-то навострила лыжи. Микроскопическая блузка из совершенно прозрачной ткани не делала даже попытки прикрыть ее маленькие острые груди с плотоядно воспрявшими сосками. Тощую задницу обтягивали джинсовые бриджи, живописно разодранные так, чтобы всем было понятно — белья литераторша сегодня не надела.
Это она в таком виде собралась в село? Шизанутая барышня. Повторит судьбу Дианы… Хотя… Немного зная Василису и проецируя сцену в мастерской на нее, была почти уверена — мужикам бы мало не показалось. Она бы отымела, а не ее. В этой жилистой тщедушной дамочке таились килотонны бешеной страсти. При этом ей было совершенно фиолетово, на кого ее направить. Она могла бы трахаться с камнем. И будьте уверены, камень пал бы под натиском ее огня.
Игорь достал из багажника удочку и решил проверить, действительно ли в здешних водах не водится севрюга. А я от нечего делать приняла предложение Арнольда посетить его литературный вечер в местной клубе. Собственно, не вечер даже… так, полдник какой-то. Солнце пару часов назад миновало середину небо, но еще не спешило упасть в зеленеющий горизонт.
Три полнотелые дамы да пара подростков-переростков, вот и вся публика, решившаяся на общение с прекрасным. Слушали они вяло, зевали, терли глаза и казалось, вот-вот уснут, разморенные духотой и размеренной речью писателя. Тот, надо отдать ему должное, не стал слишком долго занудничать. Прочитав пару глав из новой книги "Рассвет застал нас слишком рано" и выдав несколько пикантных историй из своей богемной жизни, плавно закруглил официальную часть. В служебном помещении хозяйка библиотеки уже накрыла стол, уставив его домашними деликатесами, не забыв и про водочку.
С одобрением оглядев стол, Арнольд поставил на него свое угощение — квадратную бутыль с бренди, украшенную яркой этикеткой. Я от посиделок отказалась. Но прежде чем пойти обратно, решила побродить по библиотеке. Иногда в деревенских книгохранилищах можно найти настоящие сокровища. Так, плутая меж стеллажей, скоротала полчасика. И коротала бы дальше, если бы мое внимание не привлекли оживленные голоса.
Так и есть, откушав и выпив, Арнольд решил приударить за еще бойкой и по-деревенски сдобной библиотекаршей. Даже дверь не потрудились закрыть…
— Ой, да что вы такое говорите? — пунцовая от смущения, лепетала дама.
— Я же художник, Клавдия, я красоту особенно остро вижу! У вас такие линии тела! Такой изгиб бедер! Я благоговею перед подобным совершенством… богиня… Гера плодородная!
Клавочка неловко перебирала юбку на коленях и стыдливо смотрела в пол. Но ее ярко красные ушки с головой выдавали, насколько приятны ей комплименты.
Среднего роста, с тяжелой, но не лишенной прелести задницей, с толстенькими, но довольно женственными ножками, она бы несомненно прошла кастинг фильма "Доярки" или "Ударницы села" , даром что представляет здесь интеллигенцию. Выгоревшие на солнце русые волосы она забирала в пучок, украшенный дешевой китайской заколкой-бабочкой. Нарядная по случаю московской знаменитости кофточка натягивалась на груди, демонстрируя полновесный пятый номер.
— Позвольте вам еще коньячку! — Арнольд быстро наполнил рюмку своей визави и тут же подлил в свою, — а давайте, Клавочка, на брудершафт?
— Ой, что вы, мне право, неловко…
— Да чего ж тут неловкого? Все же свои! Давайте, милая, так хочется выпить с вами…
И он потянулся к ней жадной рукой.
Клавочка робка наклонилась к нему и когда, переплетясь руками, они опустошили бокалы, с облегчением вздохнула.
— Э, нет, так не годится, поцеловаться надо, — Арнольд впился в полные губы библиотекарши и, не давая ей опомниться, плотно облапил, — ох, какая ты сладкая… — простонал он, на секунду оторвавшись от женщины, и тут же впился в нее снова.
Она сначала сопротивлялась, пыталась вырваться из вязких объятий писателя, но потом как-то размякла, расслабилась и уже не возражала, когда рука Арнольда по хозяйски оголила ее бедро, задрав широкую ситцевую юбку. Ооо, бедро было впечатляющим. У нашего гурмана глаз наметан не только на вкусную еду. Представляю, какой для него кайф после тщедушной Василисы осязать эту роскошную плоть.
Не переставая целовать Клаву и тискать ее за все места, Арнольд настойчиво толкал ее к дивану. Когда она уперлась коленями в сиденье, он аккуратно усадил ее, а сам навис сверху, на ходу расстегивая ширинку.
— Кудесница, нимфа, какие бедра, какое тело… о, что ты со мной делаешь…
— Неловко то как, — шептала Клавочка, быстро расстегивая пуговицы на блузке, — стыд то какой, — стонала она, помогая нежданному кавалеру справиться с застежкой пуленепробиваемого сатинового лифчика. И уже раздвигала ноги, хотя Арнольд пока даже и не просил об этом.
— Все ловко, моя золотая, все хорошо, вот увидишь, как тебе будет хорошо…
Он приклеился губами к ее пышной груди и застонал от нечаянно свалившегося счастья.
— Ах ты моя золотая, ты моя горячая, ах какая у тебя дырочка мокрая, сейчас мы в нее… нашего мальчика… ах… алмазная моя… давай, давай, чуть пошире ножки… . Сейчас я…
Взяв рукой уже вставший член, он притиснул его к густо поросшему холмику и блаженно улыбнулся, предвкушая чудные минутки.
— Ах ты потаскуха! — раздался трубный голос.
На пороге стоял костистый коротко стриженный мужик в майке и закатанных по щиколотку штанах.