Отслужив в недальнем Подмосковье, в целости и сохранности вернулся из армии мой племянник – сын моей единственной сестры; и вот – по случаю его благополучного возвращения – я сижу у них в гостях, – расспрашиваю Антона о его службе… не очень внятно – без всякого видимого интереса – Антон пытается что-то рассказывать, но я вижу, что говорить ему совершенно неинтересно… не то чтобы он старается что-то скрыть или о чём-то умолчать, а именно – неинтересно… или, может, я задаю не те вопросы? Я спрашиваю Антона о "дедовщине", но и здесь он отвечает более чем лаконично:
– А что дедовщина? Всё – как везде.
Конечно, я мог бы его расспросить и поподробнее, что именно означает сейчас это "всё – как везде", но Антон, отвечая мне, невольно косится на мать, и я эту тему дальше не развиваю… пусть будет "всё – как везде", – глядя на племянника, я прошу его показать дембельский альбом.
– А я не делал, – отзывается Антон, налегая на приготовленную по-французски курицу. – Нет у меня никакого альбома.
– А что так? – интересуюсь я не без некоторого внутреннего разочарования. – Фотографии, шаржи, пожелания друзей… это ж память о службе!
– Да ну! – отмахивается Антон. – Было б что вспоминать…
– Что – вообще, что ли, нечего вспомнить? – хмыкаю я; под "вообще" я подразумеваю армейских друзей Антона или хотя бы просто приятелей-сослуживцев, с которыми он не день и не два бок о бок парился вместе, но Антон меня не понимает.
– Ну, а что вспоминать-то – чего там хорошего? Ничего там хорошего нет – всё там, в армии, через жопу! – говорит Антон с лёгкостью человека, нисколько не сомневающегося в правоте своих слов.
– В смысле? – спрашиваю я, невольно улыбаясь.
– Тупость, глупость, понты, показуха… короче, дебильство! – не задумываясь, говорит Антон, поясняя, что в его понимании значит-означает это самое "через жопу".
Говорить о понтах и показухе, а тем более о глупости и тупости, у меня никакого желания не возникает – чего-чего, а этого добра сегодня с избытком хватает везде, и было бы странно, если бы армия здесь стояла особняком.
– Ну, а друзья? – наполняя рюмки, я смотрю на Антона вопросительно. – Были же у тебя друзья?
– Ну… были, – отзывается Антон. – Как без друзей?
Мы чокаемся, выпиваем. Мать Антона – моя сестра – сидит тут же: слушая наш разговор, она с умилением смотрит на сына.
– Вот! – закусывая, назидательно говорю я. – Это и есть память о службе. Не понты, не показуха, а парни, с которыми ты… – я замолкаю, чувствуя, как меня тянет на пафос.
– Ну… – Антон, накладывая в свою тарелку салат, хмыкает. – Может, оно и так, а только… пока служили – корешились. А отслужили, и – кто кому теперь нужен?
– Ну, не знаю… дело же не только в том, нужен или не нужен кто-то кому-то после службы, а дело еще и в том, какие отношения были у тебя во время службы… вот в чём дело! – я, говоря это, чувствую лёгкую досаду оттого, что не могу родному племяннику со всей откровенностью рассказать, к а к и м и могут быть – и бывают! – отношения между парнями в армии.
– Так я ж об этом и говорю: пока служили – корешились… ну, то есть, один одного держались – друг друга выручали. Я, Серёга, Толик, Васёк, Валерка… все нормальные пацаны! А теперь – жизнь у каждого своя…
В первую секунду, слушая Антона, я не понимаю, что именно в его словах царапает мой слух, но уже в следующую секунду… черт! Чувствуя, как в груди у меня что-то незримо ёкает, я невольно тянусь за бутылкой… глядя на племянника, медленно откручиваю пробку… вновь разливаю по рюмкам… я не ослышался?
– Я, Серёга, Толик, Васёк, Валерка… все нормальные пацаны! – словно эхо, повторяю я.
– Ну-да… а что? – Антон смотрит на меня с недоумением.
– Так… ничего, – я, глядя на Антона, поднимаю свою рюмку. – Ты сказал – я повторил… выпьем, Антоша! За возвращение…
Антон поднимает вслед за мной рюмку свою. Мы чокаемся. Выпиваем. Я тянусь за хлебом.