Фильм был захватывающе откровенным, а бутылка коньяка уже почти пуста. Они сидели рядом, не отрываясь от экрана телевизора. Потянувшись всем телом, Вано положил руку на плечо Павла, а другой вновь налил обе рюмки. Павел, чувствовая нарастающее напряжение, и, пытаясь остановить его, заложил ногу на ногу. "Давай-ка теперь на брудершафт!" — каким то хриплым, будто с комком в горле, голосом предложил Вано, протягивая Павлу рюмку, и поднялся с дивана. Его широкие семейные трусы вытянулись складками вперед. Павел нерешительно встал и тут его член, предательски оттянув резинку, высунул свою любопытную головку наружу. Смутившись, он попытался было сесть, но Вано, понимающе осклабился и, подмигнув, уже протянул согнутую в локте руку.
Осушив рюмку одним глотком, он бросил ее на пол и, не выпуская руку Павла из своей, обнял его за шею другой рукой, притянул вплотную к себе и затем поцеловал в обе щеки. Павел робко ответил. "Ну и обычаи" , — подумал он, высвобождая руку, и с опаской посмотрел в заставшие как смола черные глаза. Щека Вано нервно вздрогнула, брови сошлись в угрожающей складке, пальцы широко раскрытой ладони больно сжали шею. Скользнув языком по пересохшим губам, и что-то пробормотав по-своему, он прижался ими к губам Павла. На мгновение у него перехватило дыхание, но почувствовав, как Вано уже сжимает его ягодицы и стаскивет трусы, рванулся прочь, споткнулся о стоящий рядом журнальный столик и рухнул на пол. Он попытался подняться, но Вано уже стоял над ним с расставленными врозь ногами. Лежа на спине и согнув от страха колени, Павел посмотрел вверх. Вано нагнулся, медленно стянул с себя трусы и швырнул их в сторону. Его угрожающе вздернутый вверх член блеснул широко раскрытой снизу, бурого цвета головкой. Как бы играя, он оттянул его вниз и, резко отпустив, шлепнул им себя по животу. Расплывшиеся в зверином оскале губы, шевельнулись, прошипев: "Сам снимешь?" Павел судорожно вцепился дрожащими пальцами в резинку трусов и, немея от страха, замотал головой.
Сначала тупая боль в промежности сковала ноги, он дернулся вперед, пытаясь подняться, но тут его голова с резким звоном в ушах ударилась о стену. Сжатые рукой Вано, яйца отчаянно заныли и его пальцы разжались. Вано стянул с Павла трусы и, вытащив за ноги на середину комнаты, перевернул на ковер вниз лицом, раздвинув его ноги.
Он вскрикнул, как от штыковой раны и забился под тяжестью навалившегося тела. Внутри него дрожал и рвался вперед раскаленный поршень. Кольцо сжимавших его рук затягивалось все туже, а прерывистое дыхание над головой перешло в животный хрип. Мощными рывками все быстрее и глубже Вано вгонял себя внутрь, вцепившись зубами в плечо Павла а, затем, вздрогнув несколько раз всем телом, затих, не выпуская его из объятий.
Прошло какое-то время, но Павел не мог пошевелиться, а Вано не спешил покидать его тело. Только коснувшись ладонью мокрого от слез лица, Вано будто очнулся, поднял Павла на руки и отнес в ванную. Порывшись в аптекарских запасах сестры, он нашел все необходимое и к утру боль стихла, но Вано все равно не отходил от Павла, не оставляя его одного ни на минуту.
Следующей ночью Вано лег рядом с ним, но не спал почти всю ночь. Он просил прощения, просил понять его и обещал, что все это останется между ними. Павел молчал, не слушая, не обращая внимание, на его робкие прикосновения. Ему было все безразлично.
Следующие два дня в доме слышно было только Вано. Как и прежде веселый, шумный, постоянно что-то напевая, он не притрагивался к Павлу, и лишь иногда садился молча рядом и долго, неотрывно смотрел ему в глаза, как будто хотел что-то сказать. Павел тоже молчал, не решаясь поднять голову, боясь увидеть его добродушную улыбку и улыбнуться в ответ. Вано говорил глазами, а молчание Павла означало больше, чем он мог сказать, и оба понимали это. Еще через день вечером Вано вошел в комнату Павла и молча лег рядом с ним на кровати. Почувствовав спиной прикосновение его голого тела, Павел повернулся к нему и, повинуясь настойчивости сжимавших его рук и раздвигавшего его ноги колена с радостью отдал себя на волю высвободившемуся мучительному чувству наслаждения силой мужской плоти.
До возвращения Нины оставалось всего несколько дней и они жадно листали оду за другой страницы новой главы в их жизни. Дикий в своей страсти, остыв, Вано превращался в нежного и ласкового друга, а Павел как бы ожил и вновь обрел себя, наконец, испытав то, что действительно может дать близость двух людей.
Нина вернулась, будто через распахнутые окна ворвался южный ветер. Павел раньше не видел ее такой веселой. Подаркам и всевозможным кавказским яствам не было числа. Тимур, раскрыв чемоданы, выкладывал из них сверток за сверток. Уже было поздно, застолье затянулось. Нарочито зевнув, Нина прильнула к Павлу и, игриво скользнув рукой по его ноге, спросила, — "Ну, как ты скучал без меня?" Павел вздрогнул и посмотрел на Вано, а Тимур понимающе усмехнулся.
Он погрузился не столько в нее, сколько в свои ощущения прошедших дней, а она, ничего не почувствовав, отдалась своим. Кровать недовольно поскрипывала в ночной тишине. Через некоторое время Павел, будто вспомнив что то, потянулся к ней вновь, но Нина, повернувшись к нему спиной, уже спала.
О делах они говорили редко, но как-то Нина все же заметила, что она и Вано живут в его квартире до сих пор на птичьих правах. Павлу стало неловко — он действительно даже не подумал об этом.