Последняя глава
В ноябре пошли первые дожди, и ночью на тельавивской набережной было довольно тоскливо. А оказался я здесь очень просто. В начале девяностых почти все евреи в срочном порядке переметнулись в Израиль, а наиболее удачливые — в Штаты. Не скажу, что на Землю Обетованную меня привели только сионистские идеалы. В начале всё было прекрасно; государство помогало деньгами, и социальные работники нянчились, как в пионерском лагере. Это продолжалось в течение года, но вдруг всё закончилось, и я понял, что моя специальность инженера теплосетей в Израиле не нужна по простой причине, что нет здесь ни сетей, ни зимы с морозами. Переучиваться было лень. Ещё я пристрастился к водочке и как мужчина не мог выдать и четверть того потенциала, что мог лет пять назад. По инерции пару лет пытался жить за счёт устроенных женщин, но они долго не терпели неработающего и пьющего мужика. Заканчивались эти романы всегда одинаково: кто культурно, а кто со скандалом указывал мне на дверь.
Морской прибой монотонно стучал по кромке пляжа, отвоевывая прибрежную границу. Днём температура на солнышке поднималась выше двадцати градусов, но этого было недостаточно, чтобы мои больные суставы окончательно прогрелись. Я с группой бичей из бывших наших соотечественников в сезон дождей собирался перебраться на юг страны, в город Эйлат. Там можно было переждать сырую израильскую зиму, а в апреле спокойно мигрировать обратно на тельавивский пляж. Надо было только купить билет на автобус, но у нас не было денег. А когда они появлялись, быстро их пропивали и откладывали поездку на завтра. Это был замкнутый круг.
Сегодня ночью на песке городского пляжа горели костры и бичи группами по три-четыре человека пытались просушить промокшую обувь. Пластиковый стакан ходил по кругу, где "банкующий" чётко, с филигранной точностью разливал дешёвую водку "Казачок". Бывали случаи, когда из-за нескольких грамм белой жидкости возникали кровавые разборки, как правило, заканчивающиеся трагически. Полиция не вмешивалась в быт этих людей. Стражи порядка по утрам делали рейды по пляжам и часто находили людей без признаков жизни. Их они увозили в целлофановых мешках, констатируя в протоколе: "Найден труп мужчины в возрасте двадцать пять-сорок лет без документов. Смерть наступила от ножевого ранения или от переохлаждения". Государство старалось не замечать, что существует другая жизнь, жизнь изгоев, от которых отвернулось общество. Продолжительность той жизни была невелика, два-три года. Мало из тех, кто "бичевал", смог вернуться к нормальной жизни. Можно было идти в ночлежку, где вечером привозили остатки пищи из ресторанов, но там не было "романтики", ради которой многие бросили семью.
— Эй, братан, не обижайся, хочешь ещё водочки? — спросил молодой здоровяк с выбитыми зубами.
Я лежал на песке, голова как-то неестественно запрокинулась назад. Обида жгучая давила внутри, нет, не на этих молодых озверевших пьянчуг, которые полчаса назад меня избили. Обижался сам на себя, как могло произойти, что я — бывший интеллектуал, любимец женщин всех возрастов — валяюсь с пробитой головой, небритый, в грязной рубашке, без документов?
*****
Неожиданно заморосил дождик, и "приятели" куда-то спешно удалились, оставив меня один на один с угасающим костром. Дрова перестали потрескивать, капли всё чаще шипели в пепелище. Наблюдая за огромной чёрной тучей, в сознании возник образ моего лучшего друга Коли Чемоданова.
Николай Николаевича не стало за два года до моей репатриации в Израиль. Сгубили Колю непомерная страсть к женщинам и прободная язва.
Несколько лет подряд мы питались в кафе "Птица" пережаренными цыплятами "табака", от которых язва и изжога не исчезали. А если учесть тот весёлый образ жизни с некачественными ликёрами и очень темпераментными девушками, то наши внутренние органы трудились на износ.
Колино здоровье не выдержало, и он попал на больничную койку. Была сделана простая операция.
Я навестил больного на третий день. В тот день в реабилитационном отделении дежурила молодая студентка медучилища с хорошей фигуркой и мордашкой. Скажу честно, когда друг лежит после операции красивая медсестра сильно не интересует. Но видно у Чемоданова были другие планы. Подробности, произошедшие в больнице, я узнал случайно перед отъездом на историческую.
Однажды я подвозил симпатичную девушку и не мог избавиться от чувства, что мы знакомы, самое интересное: я боялся в очередной раз приставать к незнакомке. Потому что недавно свидание с очередной красавицей завершилась конфузом. Та девушка сказала:
— Ты дурак и идиот! Я тебя любила, а ты…! Год назад, когда ты ко мне пристал по второму разу и начал по-новому знакомиться, я восприняла это как забавный флирт. Но когда ты в третий раз собираешься сделать то же самое, я понимаю, что ты ничего не помнишь! Ненавижу!
Девушка заплакала и убежала. А как можно запомнить? Если все красивые одинаково привлекательны, а страшненькие индивидуальны по-своему.
Но сейчас я узнал медсестру. Это она дежурила около Чемоданова в его последнею ночь. От волнения остановил машину. Не может быть… Девушка тоже меня узнала и была немного напугана. То, что она рассказала, подтвердило мои предположения.
Выходя из палаты, где лежал после операции Коля, я столкнулся с девушкой в новом накрахмаленном больничном халатике и громко, чтобы взбодрить друга и произвести эффект крутого парня на девушку, сказал:
— Хочу, чтобы все желания моего лучшего друга были выполнены! — и эффектно положил в нагрудный кармашек халатика пятидесятидолларовую купюру. Она с готовностью отрапортовала:
— Всё сделаю, что больной пожелает!
Чемоданов наши благие намерения принял со свойственной только ему логикой. Дождавшись ночи, он напился минералки и приполз в ординаторскую, где дежурила медсестра. Напомнив ей, что она обещала выполнять все его желания, задрал малышке халат и принялся делать то, что любил больше жизни…
В момент наивысшего наслаждения внутренние швы не выдержали и разошлись, от кровоизлияния он тут же умер.
На похоронах было много народу, но бросалось в глаза, что три четверти похоронной процессии составляет прекрасная половина человечества. Девушки плакали безутешно, а трое заявили, что они и есть гражданские жёны Николай Николаевича. Двоих я раньше никогда не видел. Спор чуть не перерос в драку, пришлось развести "вдов" по разным углам, сначала возле усопшего, а потом и у надгробного камня, а в конце прощальной церемонии их рассадили за разные поминальные столики. Так глупо не стало моего лучшего друга.
Дождик прекратился, и солнышко украдкой осветило городской пляж. Как прекрасна жизнь, сейчас встану, приведу себя в порядок и первым делом пойду искать работу! Поработаю годик, сниму квартиру, куплю машину, женюсь.
Интересно, а где сейчас Маргарита, женщина, которая меня по настоящему любила и не смогла меня простить? Всё сделаю, чтобы создать семью, а потом нарожаем детей, будем их нянчить. Надо только встать!
О Боже! Нет, не могу пошевелиться, пытаюсь кричать, не получается! Даже не слышу ударов сердца. Проклятая мошка села на зрачок, мешает смотреть: вижу троих полицейских, как они подходят ко мне, что-то говорят, но я их не слышу. Неужели это происходит со мной?
Утеряно ощущение времени, появились какие-то люди, они обвязывают мне руки и профессионально забрасывают всё, что от меня осталось, в чёрный целлофановый мешок. Сейчас закроют молнию, нет, ещё немножко, дайте насладиться светом, прошу вас!!!
Молния с треском закрывается, погружая меня в царство тьмы. Остатки сознания завидуют моему другу — Коле Чемоданову, в отличие от меня, умер он на вершине блаженства.