Что смешно, онравилось ведь Семеникинской самой уверенной скромнице Полесе парней на озорных посиделках за муде тягть.
Дело с малого началось и с привычного – пускали полем "во цвет" девок парубки накануне того майским днём…
На изукрашенных самой жизнью Семениках так отродясь повелось: как спускались последни ручьи талых вод, да нагоняли те вешние воды бродяги-ветра, да подымал красно-солнышком голову света свого Ярко Ярил, так и нагнетался в посконы штаны парням жар и дым – было принято юны ватагами в поле отлавливать замешавшихся дев и обряд учинять, первоцвет… Всем над очи вздевался подол, да крепко завязывался повыше косы – ходи теперь так! А поскольку пониже пупа кучерявилось уж у тех дев, то и звалось – "пустить полем как цвет"…
Вот и надни визгу было того, страмоты, опозору, да баловства иного-разного, когда удалось выследить сторожкую стаю девиц ватаге бездельников и рукоприкладов известных под началом залихватского баловня Соловейки Стержня. На Прогонном лужку, как выкосились уж девки до пообсохшей росы, да возвращались, тикая от настающего знойного солнышка. Тут встречу им и организовал соучастник всех собственных дел смехотвор Соловейка: "Шасть их! Шасть!", кричал, да сзывал с трёх сразу сторон свою засаду, в нечаянные кусты по лужку понасаженную. Появилась засада, забрала всех девок на круг, сразу крепко облапила…
– Вот мандень, так мандень! – ни в одну из сторон так поветил нагромкую – лишь бы девкам трепеталось, да билось опозором сильней; ну да отбрыкалось всем постепенно уж, долго коротко ли, все с невиденья за по запрокинутыми подолами стали стройны, да покорны, а красивы-то…
– Смотрины, смотрины йим! – затребовали "атаману" свому пиздоразбойники, как удача была налицо – явный был перевес и не приходилось особо зорко стеречь поутихшую жалкую стайку девах.
Поставили в круг, всё по чину, сжали девок в кольцо, только лохматки торчат. Да учинили обход – досмотр со вниманием. Девки хоть и зажаты в себе на испуг, но ведь всё на виду – есть на что посмотреть! Опять же, если огладить коленку ей голую, да нечайно понравиться, да потянуть за бархатки-губы в укромно-поджатой щели, то, смотри, и разойдутся на стороны ляжки чуть – суй смело ладонь, бери теперь всей пятернёй хоть под зад… Кто ухитрялся и хуй в тот прощелок у ног завести, потереться с минуту, но с тем осторожничали…
– У Полеськи егорист до чего стал холмок! – не выдержал, удивился во весь ощеренный рот Сага Степник малой. – С тово года не бачив – окустилась как!
И впрямь, семнадцатилетие своё Полеся Очакова встречала такими кущами в трусах, что впервой примерявшая белья те на неё с месяц назад для поездки на ярмарку матушка не вынесла вида роскошного дочери и вгромкую высказалась: "Лохматень у тебя, хоть стригись! Вона, с жопы аж прёт, ох и будут любить мужики! . . " Чем привела в стыдобу неимоверную свою "донечку" перед братами младшими и старшей сестрой, проминавшимися в ярмарочном ожидании в соседней же горенке…
– Ого! – поддержал Сагу Мел-Зимовец. – Дай-к ей поерошу его!
Полеся и охнула, как почуяла широку крепку ладонь, к ней в трусы пробирающуся. Ножки сжала, что сил, задрожала в пупке.
– Да сыми ты их вовсе! Вишь – невидаль! Ни одна не в портянках таких, а тут на тебе, надумали – рушником подпоясать пизду! – смехом исходил озорник Соловейка, приблизившись.
Тут и стреножили Полесю те батистовы трусики, надарённые маменькой к ярмарке – высвободился во все стороны длинный, чёрный, да жёсткий чуть мех, сразу с двух-трёх сторон облапили мужски лапы за жопу, живот, за пизду… Полеся было забрыкалась, но…
– Княжною, княжною иё! – всвистнулось над лужком.
Благодарные девки с неделю потом Полесю любили-одаривали особенно: за всех разом пошла! Поотпустили хлопцы девах на стороны, развязываться, а Полеську поставили в "бурелом", опрокинув через свежий снопок. И доколе там девки хихикали, высвобождаясь от пут, да уставившись на "голый страм", хлопцы понавострились в кружок – зорко дрочить на заголённо-расставленную пред их взор девку красную. Рассказчиком Сага пошёл. Подсел под пизду, хуй прёт из мотни, и давай повещать – как и что – всю ватагу…
– Ого-го! Хороша! Пиздёнка скромна, да поджимиста! Вишь, стесняется – коленки сучит… Жопы булочки розовые, дёргаитца… гуськой дрожит… Зря стеснёна, Полесюшка, ведь не сегодня ебать! . . Волоса, правда, уж охо-го – и прощелок-то еле видать! . . Пахнут нежно, но с новизной…
– А ты раздвинь ей булки на весь опор, да нюхни – како там? – посоветовал, сгоряча мельтеша кулаком по струку, Кормчий Круг, и был поддержан всеобщим "хмы-гы… ".
– Хороша Полеська, ох хороша! – совету последовал Сага Степник и развернул Полесю вовсю голытьбу: раздались на стороны торчком волоса, ало раззявилась главная мокра прощелина, а над ней окошко заморщила в лучики и жопына створка коричнева. – Хороша, да на запах вкусна! . . Хлопцы, да гляньте ж только суда! У ниё ж пизда мокрая вся, как ей, видно, невмочь боле терпеть! Вон чиво она жопой подёргиват! . . Ебаться хочет! Только гляди!
Настропалились порядочно все, один соглядатай не выдержал: смело стрельнул струёй через спинку Полеси позагнутую в товарища, вызвал лёгкий приотпускающий смех… Сага же тут добрался до сути:
– А зырь: ведь у Полеськи целяк! Ну-ка, ну-к…
Посильнее ещё взял на стороны тёмноволосые губки её и развёл до невозможности. Целка вся высветилась.
– Я быть может промну? – приподнялся над ней Сага с хуем своим наперевес, да потрогал у целки той рот своим фиолетовым головуном.
– Я-ть те промну! – осерчал ни за что на него Ракитка Село. – Они с Андрейкою осенью женятся, чё иму я скажу – где целяк?
– На хер нужен иму тот целяк! Целоваться что ли с той целкою? – сопнул Сага, водя по Полеськиной сладкой пизде в скользком всё боле прощелке.
– А хоть и целоваться, тебе-то чего? Мне Матюшка-Андрей званый брат, может нужно иму для чего? – уняться не мог Ракита Село, хоть уже и всё быстрее дрочил, остальных догонял.
– Извраты обои вы с Матюком! – сплюнул соломинку на сторону из зубов Сага Степник, вымая золупу с пизды, да тужно тыкая в совсем узкую шаколадницу-дырочку…