Выхода не было. Я торопливо схватил чистый бокал, уселся за стол, налил себе немного вина и взял бокал в руку. "Я хозяин, я прав, я здесь живу", — это был такой аутотренинг. Все остальное, что из этого следовало, предстояло додумать по ходу дела.
Из спальни раздавалось тяжелое дыхание двух человек. Потом послышался звук смачного, затяжного, страстного поцелуя. "Славик, ты чудо", "Оля, с тобой обалденно хорошо".
"Оля"! Да она ему в бабушки годится!
Я придал телу как можно более расслабленную позу, развалившись на стуле и небрежно держа в руках бокал.
Первым из открывшейся двери показалась она. Надо же, эта старая развратница даже не удосужилась накинуть халатик! Впрочем, ей пришлось об этом пожалеть. Увидев меня, она охнула, побледнела и прижалась к двери, тем самым закрыв ее и отрезав путь к отступлению себе, и Славику. Одна ее рука инстинктивно прикрыла лобок, а другая — грудь.
— Здравствуйте, Ольга Николаевна, — не давая ей времени опомниться, сказал я издевательским тоном.
На нее жалко было смотреть. Она что-то нечленораздельно икала, но наконец выдавила:
— Так вы… вернулись?
— Да, не вовремя. Но вам бы следовало хоть бы крючок на дверь накинуть, верно?
Я перешел в наступление. Надо было сразу дать ей понять, кто тут не прав.
В ответ на мое замечание она лишь пожала плечами.
— А вы молодец, Ольга Николаевна, — продолжал я издеваться, — Не думал, что вы на такое способны. Я вами горжусь.
— В… каком смысле?
— Ну как? Так страстно, так долго, так разнообразно — молодые не все так могут.
— Вы… вы давно тут? — я увидел, что она постепенно приходит в себя.
— Достаточно давно, — расплывчато ответил я.
— Я могу одеться?
Она спрашивает у меня разрешения на такое очевидное действие! Значит, чует кошка, чье мясо съела!
— Бросьте, Ольга Николаевна. Я поневоле тут вас и не такой видел.
Это было уже откровенное хамство, но она и бровью не повела.
— Да, действительно, — очень тихо сказала она и медленно опустила руки.
Я понял ее план. Женская изобретательность, особенно безотказная в вопросах отношения полов, указала ей единственно верное решение, а мои комплименты его укрепили. Она должна была нейтрализовать меня, сделав соучастником преступления. Более того, я был бы более виноват — ведь это я изменял жене, а она никому не изменяла.
Я знал, какой вопрос вертится у нее на языке — расскажу ли я обо всем Лене. Но я знал, что она об этом никогда не спросит.
— Вы очень красивы, Ольга Николаевна, — совершенно искренно продолжал я, нахально разглядывая ее небольшие, слегка обвислые, но все еще привлекательные груди и вкусный гладкий лобок.
— Спасибо. Раз уж вы возбудились по моей вине, может, я исправлюсь? — с некоторым вызовом спросила она.
Стало быть, она пытается перехватить инициативу. Нет уж, дудки!
— Каким же образом?
— Ну, раз уж я вас привлекаю как женщина… — она и не собиралась заканчивать фразу. Вместо этого она грациозно подошла, опустилась на колени и стала неторопливо расстегивать мне брюки.
— Ну что же, это будет любезно с вашей стороны, — милостиво согласился я.
А в душе у меня бушевал пожар. Мало того, что я впервые в жизни изменял жене, да еще делал это с ее собственной матерью, которая была старше меня чуть ли не вдвое! Мало того — я делал это при свидетелях, потому что из спальни показался обернутый в простыню насмерть перепуганный солдат.
— Славик, — сказал я тоном командира, — быстро в душ и обратно. Понял?
Бедняга не понял ничего, кроме того, что спорить со мной не стоит.
Между тем теща, обхватив мой вполне окрепший член двумя пальцами, весьма умело облизывала головку и прикасалась языком к уздечке. По тому, как озорно она поглядывала на меня, было видно, что теперь она считает инцидент полностью исчерпанным.
К тому моменту, как вымытый Славик вернулся из душа, она уже полностью вошла во вкус. Голова ходила взад и вперед, из горла вылетали причмокивания и стоны. Посмотрев на Славика, я небрежно показал ему на ее широкие бедра и одобрительно кивнул. Она этого не видела, но, когда солдат стал заправлять свой член (весьма внушительный, кстати) между ее ягодиц, она ни на секунду не прекратила движения и лишь пошире расставила ноги.
Заставив ее заниматься любовью с двумя сразу, я лишь усугублял ее вину. Теперь она тоже ни за что не расскажет дочери о происшедшем.
Бедный Славик начал иметь ее без энтузиазма, опасливо поглядывая на меня. Скорее всего, он подозревал, но не знал точно, что перед ним — зять ее любовницы. Что же, его страх был мне на руку. Захотев проверить, что она продолжает оставаться полностью в моей власти, я повелительно и коротко сказал: