Зал выдохнул. В полном соответствии с обращением, выдохнули не зрители а зрительницы. Словно в один миг поменялось то, зачем все сюда пришли, и эта общая цель, бывшая до сих пор просто забавной, стала одновременно сладостной и пугающей.
— Я пойду: — сказала Патриция, чувствуя, что этот всплеск эмоций для нее сейчас слишком много: — можно я пойду, ребята?
— Минутку! — опершись о сцену ладонями на нее впрыгнул давешний репортер, тот самый, который получил от Патти кулаком на бензоколонки. Он секунду постоял напротив нее, а потом задал вопрос, которого она ждала:
— Сказанное относится ко всем участницам?
Рыжая девушка посмотрела на него умоляюще и измученно:
— Пока еще не ко всем, — проговорила она в микрофон.
— А к тебе? — репортер демонстративно достал блокнот.
— Я еще полчасика выдержу, — сказала Патриция, делая шаг к двери, не для того, чтобы бежать, а чтобы хоть весь зал не слышал этого разговора: — Надеюсь, что выдержу.
— Секундочку! — журналист в два счета догнал девушку и за локоток подвел обратно в яркий свет прожектора. Ноги у Патти заплетались: — Почему бы эти полчаса не провести на сцене, Патти? Народ собрался посмотреть на тебя, верно, мужики?
— Верно! — пожалуй в первый раз в ответе зала прозвучало явно больше мужских голосов, чем женских. Девчонки озирались, не понимая, что, собственно, происходит.
— Дай мне уйти, — шепотом взмолилась Патти. — Мы с тобой, как-нибудь договоримся, я извинюсь, если хочешь: Но если со мной что-то случится пострадают девчонки, которые пришли нас послушать. Они же все на меня спорили:
— Ребята! — крикнул журналист, обращаясь уже только к мужчинам: — отпустим Патти?
Зал откликнулся не сразу. Парни смотрели то на красную от стыда, сжавшую губы "Бритву" на сцене, то на своих, тоже разрумянившихся и ставших вдруг очень молчаливых подружек. Девочки ждали. Им было очень не по себе.
— Пусть идет! — крикнул друг Анжелины, — черт с ней, пусть идет. Мы, как-нибудь, сами свои проблемы тут решим.
Патти почувствовала, что по щекам текут слезы. Журналист отпустил ее руку и легонько подтолкнул рыжую девушку к выходу со сцены. Потом удивленно спросил.
— Ну, что же ты?
— Не могу-у: — простонала Патти прямо в микрофон. — Стоять могу еще немножко: А идти — нет.
— А ты попрыгай, — предложил кто-то из зала.
— Сты-ыдно.
Но она все-таки начала приседать и выпрямлять ноги, а в зале возникло движение. Худая и резкая Анжелина пробивалась к сцене сквозь толпу. Вот она прыгнула на барьер. И теперь стояла рядом с Патти и журналистом, как будто они были участниками новой, еще не виданной рок-группы.
— Ты что же делаешь, сука? — спросила она угрожающе и певицы, которую считала своим кумиром еще десять минут назад: — ты что же это со всеми нами делаешь?
Патти была в черной коже и сапогах, а Анжелина в футболке и джинсах, но казалось, что сейчас зрительница просто порвет бедную, едва дышащую певицу в клочья.
— Тронешь, — сказала Патти, с трудом улучив миг между двумя глубокими вздохами, — я сразу обоссусь. И тогда твой милый тебя трахнет. Я ведь тоже поспорила, подруга. Ничего личного.
— Только попробуй, стерва, — прошипела Анжелина: — меня так просто не трахнуть. Даже не думай. Давай, киску в руки, и проваливай со сцены! А то так врежу:
Патти словно обрела в этих словах точку опоры. Она выпрямилась, и посмотрела на обоих людей, стоящих рядом. Подмигнула журналисту: