"А ты боишься! — подумала скамейка. — Те девушки, что приносились в жертву, тоже боялись, когда им перерезали горло!"
Лавка не без удовольствия почувствовала, как в комнате появился аромат почти забытого животного ужаса, того самого чувства, что испытывали приговоренные на заклание люди.
"Катька, что сейчас лежит на мне, пахнет так же! — подумала скамейка, сравнивая поведение своей первой и последней жертвы. — Ничего не изменилось за эти годы. Другое дело, что не каждая добровольно ложилась на меня, зато всех без исключения розги обламывали!"
— Все равно мне не жить, — скамейка вспомнила, как русоволосая красавица с тяжелой косой почти до пят, стояла, сняв сарафан посереди комнаты, ничуть не стесняясь мужчин, но голос ее стих и предательски дрожал. — Делайте со мной что хотите, но замуж за кривого солдата не пойду!
Перекрестившись, она и легла на лавку лицом вниз.
Так скамейка впервые в жизни познакомилась с голым женским телом, вздрагивающим в предвкушении жесточайшего унижения болью и страхом.
— Еще не поздно передумать, — строго сказала брат девушки, вошедший в дом с охапкой прутьев. — Как говорится, стерпится — слюбится!
— Нет! — упрямилась красавица. — Скорее повешусь, чем за него замуж выйду!
— Ну, пусть на лавке свой характер показывает! — мужчины привязали строптивицу вышитыми ручниками за руки и ноги к скамейке и встали по бокам, вооружившись розгами.
Скамейка чувствовала, как отчаянно билось сердце девушки, но она не удостоила воспитателей ответом. "У всех девушек сердце бьется перед поркой! — подумала скамейка, прислушиваясь к сердцебиению Катеньки. — Парни тоже на мне лежали, но девки нравятся больше: уж очень они боятся!" И словно в подтверждение ее слов на дубовую доску упали первые Катины слезы.
"Слезы тоже хороши, но кровь все-таки вкуснее!", — подумала скамья, вспоминая ту, первую жертву.
Послышался резкий свист, тело вздрогнуло, но девушка не издала ни звука.
— Ишь, гордячка! — розги запели одновременно с двух сторон. — Ядрена девка, титьки как дыни, а замуж артачится!
От боли наказанная девушка вздрагивала, мотала головой, но молчала.
— С пробором кладите, — ругался отец девушки, — с пробором!
"Что такое пробор?", — не поняла скамейка, но тут бородатый взял прут, чтобы показать сыновьям правильное его применение.
Раздался свист, мужчина на мгновение задержал розгу на теле и дернул на себя.
Раздался отчаянный, жалобный вопль, в котором уже не было ничего, кроме боли и животного ужаса.
— Ай! — девушка подпрыгнула и вновь упала животом на скамью: тогда девку привязали только за руки и ноги. Попой можно было вертеть сколько угодно.
— Ай! — девушка подпрыгнула еще раз, дернулась, и скамейка впервые попробовала сладкий вкус человеческой крови.
Третий удар "с пробором" лишил девушку остатков самообладания.
— Простите! Отпустите! — кричала она, виляя попкой.
— Ничего, до свадьбы заживет! — мужики сменили прутья и продолжили наказание.
После десятка розог с пробором от былой строптивости красавицы не осталось и следа: она закричала в голос:
— Хватит! — рыдала она. — Пощадите! Я согласна идти замуж! Только не бейте!
— Так-то лучше! — улыбался отец, бросая прут на пол, но отвязывать ее не торопились.
— Ну-ка развяжите ей ноги, — приказал отец, улыбнувшись в седеющую бороду, и стяните их ручником под лавкой! Сейчас я ей немного ума вгоню!
Сыновья выполнили приказание.
— Это что же ты удумал? — раздался с печки бабкин голос.
— Молчи старая, если жить хочешь! — отец семейства раздвинул девушке ягодицы, смачно туда плюнул и втер плевок в шоколадную дырочку.
— Нет! — в отчаянье кричала жертва, понимая, что сейчас должно произойти.
Папа вытащил из штанов огромный член и с силой ввел его в маленькое отверстие.
— А-а-а! — крик девушки сменился отчаянным визгом, но папа и не думал останавливаться. Одним махом введя ствол на всю глубину, он начал разрабатывать дочкину задницу со всем своим крестьянским усердием.
"Вот это да, — думала скамейка, легко выдерживая груз двух человеческих тел. — Люди не деревья, активно живут!"
— Запомните, сынки, когда баба говорит, что не может, это значит, что ей можно впендюрить в задницу!