Северный ветер крепчал, срывая белую пену с островерхих волн. И, чем крепче становился ветер, тем спокойнее было на душе Уле, уходила вчерашняя злость, уступая место привычному чувству единства с этим ветром, волнами и серым северным небом.
Крепкие руки рыбака уверенно держали штурвал небольшого судна, до блеска отполированный мозолистыми ладонями его отца и деда.
Вчера Уле не на шутку разозлился из-за своего бывшего, теперь уже бывшего, напарника. Стин Петерсен был неплохим парнем, Уле знал его давно, с самого детства. Отец Стина однажды ушел в море, чтобы больше никогда не вернуться, как, впрочем, и дед и старший брат самого Уле. С тех пор за Стином и его сестренкой присматривала семья Уле — так было принято в маленьком рыбацком городке, ведь их дома стояли напротив. В свое время дед Стина точно так же помог встать на ноги отцу Уле: море часто забирало к себе рыбаков. Когда оно позвало к себе Акселя, старшего брата, Уле сказал Стину, что тот может выходить в море вместе с ним — старый бот Петерсенов уже давно тек по всем швам. И все было бы хорошо, если бы прошлой весной не угораздило Стина по уши влюбиться в красавицу Ингрид. Вот только полногрудая Ингрид не смотрела в его сторону: не приглянулся девушке широкоплечий, но небольшого росточка рыбак. И Стин решил утопить свое горе в крепком шнапсе. Пьянство не в чести было в их городке. Пили терпкий датский эль, а что покрепче — только по большим праздникам. Кто только не увещевал Стина, даже пастор говорил с ним — все без толку. А вчера Стин взял деньги, которые они отложили на покупку новой сети… Уле хотел было как следует избить своего напарника, но его уняли. Тогда он разбудил своего нового матроса — курда Али, нанятого накануне, и в ночь они вышли в море. Уле знал, что море уймет его злость, как могла бы унять любимая и любящая женщина.
Да, Уле любил море — оно было для него всем. Хеле, его жена, сказала как-то в сердцах, что он женат на море. Наверное, это было так.
Уле бросил взгляд на работающего на палубе Али и довольно улыбнулся. Вообще-то в городке недолюбливали чужаков. Многие, очень многие приезжали думая, что в богатой Дании не надо работать. Правительство платило им большие деньги, потому что в их странах шла война. Но эти деньги зарабатывал он, Уле и такие же рыбаки как он.
Али был не из той породы. Он тоже был рыбаком из небольшой деревушки под Стамбулом. Много раз выводил он свой маленький бот навстречу теплым волнам южного моря — и он хорошо выдержал первое испытание сурового моря северного. Уле подумал, что скоро начнется шторм — и что, если они вернутся, Али будет хорошим помощником.
— Пора выбирать сети, — крикнул он по-английски в открытое окно рубки. Али еще не очень хорошо понимал датский. Курд махнул рукой, дав понять, что понял капитана и подошел к лебедке. Уле слегка повернул штурвал и дал самый малый вперед, чтобы натянуть сеть. Будь море поспокойнее, он спустился бы на палубу, но сейчас усиливающийся ветер грозил развернуть суденышко, запутать и порвать сеть. Внизу мерно заработала основная лебедка. Уле повернулся, чтобы удостовериться справляется ли матрос с делом и в этот момент между серыми узлами сети мелькнуло что-то огненно-рыжее. Рыбак прищурился, но, как ни старался, не смог разглядеть, что запуталось в его сети. Опершись спиной о штурвал, он поднес к глазам бинокль — и от изумления застыл на месте: то был человек, женщина, несомненно — с невероятно огромной, спутавшейся копной рыжих волос.
Уле готов был поклясться, что ни одного корабля не было в радиусе пяти миль от них. Человек, да еще без одежды, смог бы продержаться в такой воде минут десять, не больше. Значит, им придется иметь дело с покойницей: малоприятная перспектива; к тому же ни ему, ни курду не были симпатичны полицейские. С другой стороны, оставить человека, пусть даже мертвого, не позволяла рыбацкая совесть: ведь на берегу плачут о нем. Если бы море хотело забрать его себе, оно не позволило бы телу попасть к ним в сети.
Так подумал Уле и еще чертыхнулся про себя: правильно говорил ему чудак и астролог Финн — несчастливое сейчас время. Он хотел было крикнуть Али, чтобы тот остановил сеть, когда тело подтащит к кораблю, но следующее мгновение заставило его похолодеть и застыть от изумления и ужаса: утопленница пошевелилась. Нет, то не было случайное движение мертвого тела на волне; в бинокль он отчетливо видел, как напряглись мышцы на руках и тонкие пальцы пытаются разорвать сеть. Изумление на секунду парализовало моряка и ударившая в это мгновение в борт волна бросила его вперед, на бронзовую стойку компаса. На минуту, всего на минуту мир померк перед его глазами, но — то ли падая зацепил он штурвал, то ли был сильный порыв ветра — когда в следующий раз он взглянул на море, то понял, что через мгновение развернувшееся суденышко напорется на собственную сеть, которая обмотает винт и тогда им с Али придется несладко: при таком ветре ставить парус — самоубийство. Отчаянно он рванул штурвал, заваливая судно и подставив волнам левый борт. Он не видел, как зазевавшегося матроса швырнуло назад, будто из катапульты, на стальную балку лебедки. Развернув судно и закрепив штурвал он бросился на палубу. Безжизненное тело Али бросало от борта к борту. Он подхватил матроса под мышки и затащил в рубку.
Лебедка подтянула женщину так близко к кораблю, что безо всякого бинокля были видны её отчаянные попытки освободиться от сети. Но сейчас лебедка не работала. Уле бросился к механизму и через мгновение понял, что с сетью придется расстаться — перекосило шестерни, закрепленные кое-как нетрезвым Стином.
Не раздумывая, успев только сбросить тяжелые сапоги, Уле бросился в волны. Ледяная вода, будто бритвой полоснула по телу, вытянув из легких дыхание, но Уле знал, что через минуту эта боль пройдет. Тогда у него будет минут двадцать — он специально закалял себя, плавая подолгу в холодной воде. Минут двадцать, пока море железными кандалами не скует его руки и ноги.
Он старался удержаться рядом с сетью, но так, чтобы самому не попасть в нее. Если бы это случилось, выбраться вряд ли удалось бы. Он понимал, что шансов у него почти никаких — но женщина отчаянно боролась за жизнь и Уле старался не думать о своих шансах. Наконец он добрался до запутавшейся — та уже почти потеряла сознание: ко всему сеть обмотала её горло. Рванув из-за пояса острый рыбацкий нож, Уле принялся кромсать сеть, одновременно стараясь не запутаться сам и вцепившись одной рукой в волосы девушки, чтобы не потерять её, когда освободит из сети. Наконец, девушка была свободна, но она окончательно потеряла сознание, повиснув на закоченевшей руке рыбака. Теперь им предстоял путь назад, куда более трудный.
Уле выбивался из сил, но корма его суденышка, казалось не приближается даже на сантиметр. Черная туча закрыла и без того темное вечернее небо и теперь только маленький огонек на мачте служил рыбаку ориентиром. Ставшие огромными волны захлестывали пловца, сбивая и без того короткое дыхание. Он даже не обрадовался, не смог обрадоваться — страх, радость, все чувства задеревенели также, как его тело, когда его рука коснулась борта. Но еще предстояло самое трудное: онемевшие руки отказывались поднять его на борт, да еще с ношей. Кое-как он перевалился на палубу, рыча от боли и отчаяния.
Наступившая тьма и взявшийся невесть откуда туман плотной черной пеленой окутали маленькое суденышко, Уле не видел даже собственных рук. Огонек на мачте мигнул и погас — видимо, волной залило генератор.
Собрав последние силы, Уле потащил спасенную в каюту. Палуба была невероятно скользкой от вывалившейся из лопнувшей сети рыбы. Уле даже подумал, что это должен был быть неплохой улов. Жаль только что, скорее всего, никто об этом не узнает.
Уложив девушку на мягкий ковер в маленькой каюте, он на ощупь стал подниматься наверх, чтобы помочь Али. В этот момент суденышко накренилось, скатываясь с очередной волны и в открытый люк хлынул скользкий поток воды напополам с рыбой. Уле скатился с лестницы, ударившись головой о переборку и замер, успев подумать о том, что больше никогда не увидит своего маленького городка.
Очнулся он внезапно, вдруг почувствовав прикосновение чьих-то губ к своим губам. Он дышал, а значит был еще жив. Суденышко уже не болтало, а лишь мерно подбрасывало на ровных волнах. Тьма была кромешная, но Уле ощутил чье-то горячее дыхание на своем лице. Подняв руку, он коснулся маленького теплого плеча — рядом с ним была его спасенная. Теперь она спасала его, согревая своим теплом — иначе моряк заиндевел бы в промокшей одежде. Они были укрыты плотным покрывалом, которое, неизвестно как, девушка нашла в бардаке его каюты. Он провел ладонью по её спине — его соседка была совершенно обнаженной, но, казалось, ей не было холодно — тело и дыхание её были горячими. "Кто ты?"-спросил он сначала по-датски, потом по-английски, но вместо ответа почувствовал, как её губы коснулись его груди. Уле осознал, что и сам был без одежды. Желая в этом удостовериться, он провел рукой по своей груди и животу и вдруг его ладонь наполнилась теплом. Пальцами он ощутил плотный, затвердевший сосок девушки. "Боже мой, неужели она чего-то хочет", -мелькнула мысль, но тут он ощутил как горячее желание захлестывает его самого. Это было дико и странно: желать совершенно незнакомую женщину, будучи на волосок от гибели, но разум его уже отступил, позволив жаркому чувству залить его тело, напрячь его естество. Он ласкал и мял её груди, о, это были роскошные "дыньки" — даже Ингрид сошла бы с ума от зависти. Девушка подалась чуть вперед и он спрятал свое лицо меж её грудей, сжав их так, что она сладко застонала, потом поймал ртом её твердый теплый сосок и припал к нему, как младенец, лаская языком и губами. Девушка постанывала от наслаждения, потом вдруг вырвалась из его объятий и спустилась вниз к его ногам. Он почувствовал её шершавый язычок, её руки.
Вдруг, она поймала его ладони своими маленькими ладошками и, подавшись назад, заставила мужчину сесть. Она повернулась к нему спиной, сбросив с него одеяло, которое закрыло её ноги. Уле обнял её сзади, прижимаясь как можно плотнее. Вожделение захлестнуло его с новой силой — он провел рукой по её животу, коснулся напрягшейся попки и его пальцы коснулись горячего и влажного её лона. Уле сжал её ноги своими коленями и попытался войти в её сокровенную глубину. Девушка напряглась и мужчина понял, что надо действовать осторожно. Он слегка отпрянул и еще раз провел пальцами по нежным губкам, прикрывавшим её лоно: его рука моментально стала влажной. Девушка согнулась еще сильнее, прижимаясь попкой к его животу.
*****
Уле вошел в её влажную глубину медленно и осторожно, ощутив сопротивление невинности, девушка слегка вскрикнула, но потом еще плотнее прижалась к нему, желая чувствовать в себе горячее мужское естество.
Мужчина исследовал горячие и влажные глубины не торопясь, с каждым разом продвигаясь все глубже, его руки мяли набухшие соски, напряженный в ожидании экстаза живот. Наконец он вошел полностью — его партнерша вдруг вскрикнула от захлестнувшей тело сладкой боли — и они начали двигаться мерно, нечаянно попадая в ритм игравшего суденышком шторма. Уле наслаждался каждым вздохом своей любовницы: она вскрикивала и постанывала в такт его движениям. Ее ладошка коснулась его руки, девушка сжала свою грудь и сладко вздохнула. Потом она еще больше прогнулась вперед, почти легла на пол и ее рука коснулась ног мужчины, поднялась немного выше и вдруг она коснулась самого сокровенного, слегка обхватила пальцами и сжала.
Горячая волна захлестнула Уле от макушки до самых пят, огромная как цунами. Он вошел в самую глубину её лона и закричал, излившись горячей пеной. Он слышал, как сладко закричала в ответ его девушка, чувствовал, как она напряглась, стремясь впитать и не выпустить его. Уле обессилено опустился на её спину, стараясь, чтобы возлюбленной не было тяжело, он не выходил из сокровенных глубин, наслаждаясь теперь теплым их спокойствием.