— Твоя извращенка. — смеется Оксанка. Слава богу, я хоть дверь прикрыл.
Как ни странно, мы продолжаем лежать, тесно прижавшись, и слушаем, как родители хлопочут по своим делам в доме.
— Самая дорогая извращенка, — я крепко целую ее в губы. Она с готовностью отвечает.
— Валик ты спишь? — спрашивает мама из-за двери. Откуда она знает, что я дома? Где мы оставили следы? Кофе? Да. Все? Нет, еще обувь на входе: моя и Оксанки.
— Да, — отвечаю я, — Мы тут с Оксаной, алгебру делаем. Сама Оксаночка, беззвучно смеется.
— Не буду мешать. Только смотри уже поздно становиться.
Мама оставляет нас в покое. Хорошо, что она не обращает на мои странности внимания. Спасибо Наставница. А Оксанка снова устраивается у меня на плече. Ей все нипочем. Но как приятно держать ее обнаженную в своих объятиях. Не хочется думать ни о чем, а просто наслаждаться ощущением тел и чувством близости.
Мы лежим, не шевелясь, минут десять.
— В самом деле, поздно уже. Твои беспокоиться будут.
— Угу, — мурлычет в полусне Оксаночка.
— Оксаночка, ты слышишь меня?
— Угу.
— Женщина, как тебе не стыдно?
— Стыдно, когда нечего показать.
— Встаем, — и первым подаю пример, освобождаясь от ее объятий.
Помыться мы не сможем, придется обойтись пока без душа. Натягиваю трусы, собираю одежду Оксанки и отдаю ей и продолжаю облачаться дальше. Та тоже начинает одеваться, не стесняясь меня. Наблюдать, как собирается женщина, тоже удовольствие, и я не преминул им воспользоваться. Оксанка собралась довольно быстро. Вещей на ней было и так мало. Вот только прическу ей пришлось поправлять без зеркала. Такого добра пока в моей комнате не водилось, а надо, в конце концов, его завести, ведь и мне тоже может оно понадобиться.
— Я готова, — доложила Оксанка.
— Алгебру не забудь, — подшучиваю над ней.
— Я тебе такую алгебру закачу:
— Верю, верю, — спешу ее успокоить ее. — Только у тебя мы алгеброй занимались, здесь — тоже.
— Значит, у нас будет теперь две алгебры. Одна для школы, а другая — для нас двоих.
— Вторая алгебра мне нравиться больше.
— И мне нравиться, — она потянулась ко мне, и я не смог отказаться обнять и поцеловать ее.
— Идем.
Мы вышли из нашего убежища. Мама и папа сидели в зале и смотрели телевизор.
— Я провожу Оксану, — сообщил я им.
— Хорошо, Валик, — обернулась мама.
— До свидания, — скромно попрощалась Оксаночка.
— До свидания.
На улице темно. В наших переулках без освещения можно и ногу подвернуть, если не быть осторожным. Оксаночка идет под руку, и прижимается ко мне. Она ворвалась в мою жизнь, как яркий метеор и застряла в ней прочно и скорей всего навсегда. Смогу ли я порвать с нею? Честно говоря, не знаю, но чувствую, что это не получиться просто. Она вся раскрылась мне навстречу внезапно, бесстыдно, откровенно. Она стала женщиной для Валентина. Для того Валика, который становится Вальрисой, и сам уже многого в себе не понимает. Она действительно поддерживает и стабилизирует мою мужскую половину, и испытывает от этого радость и наслаждение.
Сегодняшнее бесстыдство и распущенность для меня откровение. Откровение и для всех остальных, если судить по окружающим, которые знают ее как примерную и послушную девочку. Притворство это? Влияние второй моей ипостаси, или кого-то связанного с нею? Можно быть распущенным сверх меры в мечтах дома и одновременно образцом для окружающих. Человек с двойным дном. Как и я. Только ее двойственность теперь может исчезнуть, и она станет самой счастливой девчонкой на свете. Может именно этого она и хочет?
— Завтра зайдешь? — интересуется Оксаночка. — Делать Алгебру.
— Завтра занят, — с неохотой отвечаю я, так как должен быть у Адари. — Но алгебру мы не можем бросить.
— У тебя появились какие-то секретные дела.
Она намекает на тот день, когда я встречался с Виктором Андреевичем.
— Это связано с моим вторым я, — выдаю ей полуправду.
— Твое второе я меня тоже очень интересует.
— Всему свое время.
— Наше время уже наступило, — заявляет она и прижимается ко мне всем телом. Мы как раз находимся у нее в подъезде, поэтому я ее от души целую.
— Беги. Никуда я от тебя не скроюсь.
— Это точно, — и она убежала вверх.