— Опомнитесь, какая к черту мама, — воскликнул я в отчаяние, не зная как переубедить человека с ружьем, — у вас некогда ее не было. Этого всего вообще не существует, — вас, и все, что вы здесь видите, — все это, придумал очкастый парень, неврастеник, — хренов эротоман. Вы виртуальная реальность, плод человеческого воображения, вы не существуете в природе, как личность.
Амбал, оскалил зубы в безумной усмешке:
— Это я, значит, не существую?! А этого, по-твоему, тоже не существует. — В следующее мгновенье он взвел на меня ружье.
У меня просто не было выбора, — либо он, либо я. Когда-то, давным-давно, я смотрел старые фильмы с одним голливудским актером, кажется его звали Клинт Иствуд, он умел это делать быстрее всех, — в своих фильмах, он всегда был лихим, техасским ковбоем. Я потратил не один час тренировок перед своим двойником, — голограммой, чтобы также быстро, как и он вытягивать пушку из кобуры. Амбал с ружьем не успел, даже шелохнутся, прежде чем удлиненное дуло моего револьвера уставилось на не него, и я нажал на спусковой курок. Но вместо ожидаемого выстрела, почему то услышал только щелчок. Я повторил движенье указательным пальцем. Вновь щелчок. Я в ужасе задергал пальцем, — исход все равно был одним и тем же.
Амбал с ружьем, пялился на меня, как на идиота:
— Ты, что, взял собой в плоскость ствол, да позабыл к нему патроны? Да ты, как я погляжу, и в самом деле придурок.
Я взвыл, но не от отчаянья, и даже не от ужаса, я взвыл потому, что это двухметровая и жутко ревнивая горилла была на самом деле права, — я действительно был полным придурком… я попался, как карась на крючок своей… я действительно забыл зарядить свое оружие. Ведь для меня, мой револьвер был, не реальным оружием несущим смерть, а скорее, погремушкой для младенца, сумочкой, из крокодильей кожи, шедшей к лицу красующейся моднице, словом удачным аксессуаром для большого дяди, в широкополой шляпе, и длинном болоньевом плаще. В следующее мгновенье раздался грохот ружейного выстрела.
Запах пороха, сизый дымок, и она, — обыкновенная электрическая лампочка, нависшая над моим лицом. Она мерцала так, как наверно теплилась во мне жизнь, то возгораясь, то почти погасая. И я видел в ней, то спасительный свет маяка для корабля, затерявшегося среди рифов во мраке, то бледный призрак, — призрак самой смерти навестившей меня. А еще я слышал слова и видел другие образы, -прорастающие из пелены, силуэты. Я видел своего брата на поверхности оранжевой планеты, длинным ковбойским хлыстом отбивавшегося от подступающих к нему со всех сторон марсианских червей, и орущего на всю пьяную глотку: да потому что я русский! Я видел хитрую физиономию Вероники, плюсующую свое чуткое ухо на поверхности моей двери. Я видел Сашу и Ксюшу, хороших девочек, самозабвенно ласкающих киски друг дружки. Я видел маленького, щупленького как воробей парня, лет восемнадцати, записывающего что- то в свой блокнот. Я видел черную гадалку, шагающую ко мне через пелену едкого дыма, и я слышал ее слова, тихие и зловещие как шелест листвы под ногами на кладбище ночью: твое будущее покрыта мраком, лишь запах свежего лака и звук вбиваемых в доску гвоздей доносятся до меня оттуда, но кое что я могу сказать тебе наверняка: во первых вскоре у тебя будет роскошный секс с блондинкой и брюнеткой за дверью №100; во вторых: ты попадешь туда, куда попасть вовсе не собираешься; в третьих: уже после, всего, этого, тебя ждет встреча с мужиком вот с такой вот огромной валыной, ну и наконец, придет время, и ты еще раз, вспомнишь обо мне, и о моих словах.
— Чертова гадалка, — прохрипел я, — только теперь отчетливо понимая смысл сказанных ею тогда слов, — чертов программист, чертова плоскость.
Навалившееся на меня лицо гадалки беззвучно расхохоталось; но вот оно исчезло, распавшись на тысячи мыльных и недолговечных пузырей.
Лампочка еще недолго померцала, а потом окончательно погасла, и больше я уже не видел, и не слышал ни чего.
The and.