А красный и щекастый заговорщик Чан Бу торопливо и растерянно прошептал Чжоу Дуню:
— Вам не кажется странным, что вчера император отказался от Юй Цзе, а сейчас — от чая?
— Ничего странного не вижу, — хладнокровно и с большим достоинством осёк его Чжоу Дунь, — он просто напросто заболевает "осторожностью" как собака, которая чувствует смерть. Чем больше будет заболевать, тем больше будет страха в глазах, а это нам как раз на руку. А по поводу чая успокойтесь: не выпил сейчас, выпьет завтра, главное — не спугнуть момент. И вообще не суетитесь, Чан Бу, и не трясите своими красными щеками, они могут нас выдать, вы весь горите и полыхаете.
Дворцовый лекарь Сан Гуан уже подоспел к императору, уже заботливо подставил плечо, бережно обхватил за талию и осторожно повёл по ковру…
Как только они шагнули в спальню, император отбросил свои ложные капризы, раздражённо скинул мягкие ладони лекаря и твёрдым, но негромким голосом сказал:
— Не лапайте меня, пустите. Я совершенно здоров, но для всех остальных — я захворал, прошу запомнить это.
Лицо Сан Гуана дрогнуло в растерянной улыбке, и он непонимающе развёл руками.
Император, не спуская с него пристального взгляда, плотней прикрыл дверь и спросил:
— Чему вы так удивлены?
— Вашим превращением… из больного человека в здорового…
— А я — вашим… из преданного Мандарина в гадкого обманщика.
Сан Гуан стал медленно и широко открывать рот, словно всё сразу понял, и буквально остолбенел.
— Мне необходимо сейчас же удостовериться в своей правоте и поставить окончательную точку в одном деле, — добавил император.
Не медля ни секунды, он решительно подошёл к столу, где лежал большой фолиант, открыл первую страницу, вытащил исписанный лист бумаги, резко повернулся к лекарю и тут же зачитал:
— "Его Императорскому Величеству от Главного Дворцового лекаря, сего дня и полчаса тому назад написанное. Понимая всю серьёзность вопроса, возложенного на меня императором, и получив лично из рук Главного Министра Чжоу Дуня два экземпляра продукта, я подверг то и другое тщательным лабораторным исследованиям, произведя тончайший анализ старого продукта и нового, который Главный Министр Чжоу Дунь искусственно вызвал в личной комнате".
Не в силах больше слушать Сан Гуан отрицательно замотал головой, кинулся к императору, рухнул своим толстым телом на колени, протянул дрожащие руки и тоненько застонал:
— Император, не читайте дальше, прошу… я не виноват, ваша жена угрожала и заставила меня…
— Не читать?
— Не надо, пожалейте меня…
— Значит это — ложь?
— Ложь:
И тогда император прямо перед глазами стонущего толстяка начал комкать в кулаке исписанный лист, потом взял и обеими руками помял его, а затем швырнул Сан Гуану:
— Можете с этой бумагой сходить в туалет, она вполне стала пригодной, сейчас же положите себе в карман.
— Простите меня, император: — Сан Гуан запихнул бумагу в карман и спрятал лицо в ладони, — простите меня…
— Как же вы дошли до такого позора? — с болью в голосе укорил император. — Вы, мой Главный Дворцовый лекарь, предназначение которого говорить правду людям, лечить, возвращать к жизни, беречь хрупкие человеческие организмы, у вас же профессия ТВОРИТЬ ДОБРО, а вы-ы-ы: вы предали меня, предали мою веру в истинность вашего врачеванья, в истинность ваших слов и поступков.
— Император: я же говорю: меня заставила написать ваша жена, она угрожала:
— Встаньте.
Тяжело дыша, Сан Гуан с огромным трудом поднялся, его жалкий взгляд упёрся в ноги императора, а руки безжизненно повисли по бокам.
— И чем она угрожала? — не без интереса спросил император.
— "Если вы не напишите" , — сказала она, — "я вместе с охраной подброшу вам очень плохую травку, которая дурманит головы дворцовой молодёжи и отправлю вас вместе с семьёй в провинцию умалишённых, где вы всю жизнь будете лечить дураков, пока сами не свихнётесь!". Император, у меня же дети, молодая жена: — и он едва ни зарыдал. — Ой-ёй-ёй:
— А может, вы и правда дурманили молодых людей? По какой цене продавали, Сан Гуан?
Дворцовый лекарь весь затрясся как хлипкий холодец и снова хотел плюхнуться на колени.
— Стоять, — приказал император, — стоять и смотреть мне в глаза.
Сан Гуан едва удержался, чтобы не свалиться, поднёс ладони к сердцу, поднял мокрые глаза и пролепетал слезливым голосом:
— Я в жизни не торговал подобной гадостью, вы прекрасно об этом знаете, император: не шутите так, прошу вас:
— Я знаю одно: если вы сегодня обманули меня этой бумагой, то могли обмануть меня и раньше. А почему бы и нет? Мне помнится, что не так давно я отправлял вас по Великому Пути вместе с торговцами шёлком, у вас был особый интерес — лекарства. Как известно караван всегда проходит по Чуйской долине Кыргызстана, вот там-то вы и могли тайком купить дурную травку, а?
— О, ВЕЛИКИЙ БУДДА, — взмолился Сан Гуан и посмотрел на потолок, — помоги мне объяснить моему императору, что этого не было и не могло быть:
— Хватит призывать ВЕЛИКОГО БУДДУ, если гнусное дело уже сделано, — прервал император.
— Но только не травка, только не травка: — содрогнулся несчастный лекарь. — Вы же прекрасно знаете: как только эта молодёжь выходит за ворота Дворца, она тут же находит себе и травку, и горькое вино, и любую гулящую девчонку: вы же об этом прекрасно знаете, император:
— Прошу не тыкать мне на больные язвы дворцовой молодёжи, я всеми силами стараюсь удалить эти язвы: и не только эти.
— Но травка не моя, не моя: — простонал Сан Гуан.
— Испугались?
— Испугался, потому что никогда не травил молодёжь:
— Зато стали обманывать императора. Почему, когда моя жена Чау Лю начала шантажировать вас, вы раскисли как гнилой овощ и поддались на провокацию? Почему сразу не пришли ко мне и всё не рассказали?
— Испугался вашей жены:
— Она что — имеет полномочия судить и наказывать?
— Нет, только вы:
— Так почему же?
— Она могла повлиять на вас и выставить меня в плохом свете:
— Интересно как это можно повлиять на императора, который имеет собственное мнение?
— Через постель мужа и жены, через ласки, нежность и прочие интимные вещи. С точки зрения медицины всё это очень действует на сознание мужчины, и даже на принятие им важнейших решений. Император, я испугался этого:
— Вы — дурак, Сан Гуан, — вдруг сказал император. — Вы, оказывается, плохо меня знаете. И вообще как вы можете жить в постоянном испуге, вы — такой большой, крупный и, безусловно, умный человек? Этот испуг вас и сделал предателем. Что же с вами станет, когда я прикажу вам выпить полную пиалу? Придётся вливать насильно?
— Как? . . Я уже приговорён к пиале? . . — безумным взглядом посмотрел Сан Гуан. — О, ВЕЛИКИЙ БУДДА: — он зашатался и готов был тут же упасть.
— Не падать, — велел император, — если упадёте, выпьете немедленно.
— Пощадите: пощадите:
— Вон отсюда, и дайте мне подумать: пощадить вас или нет. И учтите, если кто-нибудь из дворцовых людей узнает о нашем разговоре, ни о какой пощаде не может быть и речи. Вы были у меня, потому что я немного прихворнул. Ясно?
— Да-да-да: — закивал головой Сан Гуан и словно каракатица попятился к двери.
— Вон, и быстрей, — поторопил император.
Лекарь собрался с силами, утёр мокрое лицо и вышел вон.
Император положил руку на фолиант, прикрыл глаза и тихо проговорил:
— Всё, точки поставлены. "МУДРОСТЬ И ДОБРОДЕТЕЛЬ ПРЕОБРЕТАЮТ НОВЫХ ЛЮДЕЙ" :
Я проснулся от того, что никак не мог найти подушку под своей головой. Окончательно открыв глаза и резко вскочив с дивана, я увидел, наконец, что подушка вместе с одеялом валялась на полу.
"Да-а-а" , — подумал я, — "однако во сне меня сильно крутило!".
Я поднял своё постельное хозяйство, без малейшего удовольствия потянулся вялым телом и огляделся сумрачным взглядом.
В приоткрытой печной двери дышал редким умирающим огоньком чёрный пепел, и последний жар, уходящий в трубу, ещё что-то шептал таинственно-прощальное.
В окно робко глядел серый зимний день, а на больших круглых часах, стоявших на подоконнике, было 10: 35.
На табурете мелькал монитор включенного ноутбука, возвышалась белая стопка печатной бумаги на низкой тумбе, и горел забытый с ночи торшер.
В нише серванта около белой китайской вазы стояли в тёмно-коричневых рамках фотографии отца и мамы. И мама, и отец смотрели в мою сторону.
Я встал, накинул пижаму на голые плечи, подошёл к серванту и заглянул в родные мне лица, от них всегда струилась неугасимая теплота далеко ушедшего времени.
— Доброе утро, — сказал я, и тут же исправился, — то есть: добрый день. Хочу сообщить, что этой ночью мой китайский роман наконец-то закончен, сейчас еду к редактору. Вот такие дела, — я подумал и добавил. — Вы знаете, очень привязался к Наталье: как ни странно. Она вчера осталась дома на "Планерной" , а мне без неё: уже неуютно и кисло, представляете? — я снова подумал и решил на этом закончить. — Ну, ладно, пойду собираться к редактору, пока-пока! — и помахал рукой как большой ребёнок, получилось смешно и очень трогательно:
Мой верный япошка по кличке "Honda" уже довёз меня почти до самой Москвы, спустился с моста окружной дороги и полетел по общей трассе, ведущей в город.
В кармане заиграл мобильник, я достал его и быстро вгляделся.
"Ого! Звонила изменщица Ольга! С чего бы это?! Ответить или нет?! Может дать отбой к чертям собачьим, и пусть сразу поймёт, что не желаю общаться?! А с другой стороны интересно, о чём может говорить это подлое существо?!".
И я отозвался — холодно и безразлично:
— Слушаю.
Она очень робко и осторожно сказала, не сказала, а почти пропела:
— При-и-ве-е-т:
— Добрый день.
— Для кого "добрый" , — хмыкнула она, — а для кого: Я тебя не оторвала от романа? . .
— Нет.
— Ты ещё не закончил? . .
— Закончил.
— Поздравляю:
— Слушай, к р а с а в и ц а, я бы на твоём месте постеснялся звонить, неужели не хватает соображенья?
*****
— Как раз-то хватает, чтобы позвонить тебе, объясниться и, в конце концов: извиниться:
— Тебе, по-моему, есть с кем объясняться и перед кем извиняться. Удачи.
— Секунду, Костик! — умоляющим голосом крикнула она. — Значит между нами — всё, кирдык?!