Я опустил глаза с поднебесной и почти простонал:
– Да-а-а, молю Бога, чтобы ты быстрей налил мне водки!
– Всё-всё, – заспешил Коля. – Здесь водка, здесь закусь. Держи стакаш.
Он сунул мне пластмассовую тару, вмиг открутил "голову" белой бутылке и плеснул полную дозу.
– Куда столько?! – ужаснулся я, но было поздно.
– Целый надо, целый! – со знанием дела ответил Коля, потом ткнул пальцем в бутылку и спросил. – Это что такой? Это – лекарства. Выпить целый и твоя бес будет загнуться, помереть бес. Я всегда так пить, никакой грамуль, никакой капель.
– А-а! – махнул я рукой. – Давай, чёрт с тобой!
– Во-во, – одобрил Коля и налил себе до краёв, осторожно поднёс стакан к моему стакану и словно сказал радостный тост. – Давай, Константина, чёрт с меня! – и одним коротким махом опрокинул водку.
Я шумно выдохнул, крякнул и повторил его подвиг, однако не сразу, а постепенно.
Он широко развернул целлофановый пакет и двинул ко мне – там лежали солёные огурцы, колбаса и чёрный хлеб. Я с нетерпением цапнул огурчик и жадно стал хрустеть, глотая спасительный сок.
Непроницаемый Коля будто и не пил, спокойно сел на скамейку, неспешно отломил черняшку, смачно занюхал и сказал:
– Я тока-тока твой жена встретить, Константина, прямо щас встретить.
– А-а-а-а, ну-ну, – протянул я, конкретно соловея от полного стакана водки, – явилась, не запылилась!
– Да-да, на свой машин приехать, сразу выходить, сразу хорошо здороваться, кивать. Я тожа сказать ему: "здрассь". Очень завидный у тебя жена, Константина.
– Коля, – мрачно пояснил я, – она "приехать не на свой машин" , а на мой машин, машина моя, понял?! И потом, почему она "завидный жена" , что в ней такого?! Что-о-о?!
– Э-э-э, – улыбнулся он и помотал головой, – а ты не знать кабу-то? Э-э-э, хитрая ты, Константина. Он у тебя красивый, хорошо приятный, высокий, длинногачий.
– Нравится?! – я подозрительно посмотрел на него, потому что пьянел.
– Нравися, – кивнул Коля. – Я врать не хотеть, а тебе приятно быть, что такой жена есть. У меня в Калмыки мало-мало низкий женщин, я приехать в Москва и балдеть: какой бывать здесь высокий девушка и женщин, какой чудесный, ай-яй-яй, как твой Оля.
– Да подожди!"Оля"!"Оля"! – оборвал я. – Ты скажи: твоя калмыцкая жена тебе изменяла?!
– Моя калмыцкий жена не может сменять, – уверенно сказал он и достал пачку сигарет. – Она бояться очень, я привязать её рука длинной верёвка к седлу лошадь и дого-дого таскать по сухой степь, умерать может, кирдык будет.
– "Бояться очень"! – передразнил я. – Ничего они не боятся! Чудак ты человек, да ты не узнаешь, как рогоносцем станешь! – и показал два растопыренных пальца.
– У Коли до эти рога дел не дойдёт, – он отрицательно помотал головой и закурил. – У Коли в посёлка каждая дом и каждый улиса уши иметься и глаз иметься. Коля тут же знать начнёт с каким мужчин его жена улыбка строить, ещё до их пастель сразу знать можно.
– А вот, допустим, ты не доглядел, и жена изменила тебе! И что? Неужели привяжешь верёвками к лошади и протащишь по сухой степи? Помрёт же, кирдык будет!
– Пускай мрёт, пускай кирдык, дома позор не быть. Вся посёлка благодарна станет, потому, как другой жена не хотеть повадно.
– Какая же тут благодарность, если ты человека убьёшь? Убийца, и всё тут!
– Зачем убивца? Праведливый калмыка! – с достоинством сказал Коля и глубоко, с удовольствием затянулся сигаретой.
– Как у тебя всё просто! – я шлёпнул рукой по колену и пьяненько хмыкнул. – Протащил слабую беззащитную женщину по смертельным, засохшим колдобинам, обтесал её нежное тело как палку, и на тебе: справедливый калмык!
– Я так тебе сказать, Константина, калмыцкий закона сурова: есть степь, есть зной, есть лошадь, есть плётка-камча, а твой жалкий слеза и мягкий душа – всё далёк от нас.
– Ого, да ты – садист! – обругал я Колю. – А ну, дай сигарету!
Дворник улыбнулся:
– Бери-ка, пожалуй. Я – не садиста, Коля – правильный калмыка.
Он дал мне прикурить, я затянулся и поплыл ещё больше:
– Да чёрт с тобой, будь себе на здоровье справедливой и правильной калмыкой! Но ты должен быть ещё и зоркой калмыкой! – я нагнулся ближе к нему и потаённо прошептал. – А теперь скажи: ты мою жену с кем-нибудь видел около нашего дома? . . Только правду:
– Э-э-э, – протянул Коля и внимательно поглядел на меня, будто что-то заподозрил. – Э-э-э, Константина.
Он ответил не сразу, и от этой паузы мне стало ясно, что дворник видел немало. Коротким и точным щелчком пальцев он сбил огонёк сигареты и положил окурок на край скамейки, затем взял огурец, откусил половину, моментально схрупал, кинул вдогонку недоеденный кусок черняшки и только теперь сказал:
– Я, Константина, очень видать твой Оля с кем-нибудь. Видать-видать.
– С кем?! Говори, не тяни!
– С твой папа.
– Часто?!
– Частенько бывать.
– Ну и как "бывать"?! – нетерпеливо спросил я. – Как?!
– Иногда бывать из подъезда выходить рядом друг с дружка, в папин машин садиться, уезжать шибко быстро.
– Утром?! – перебил я.
– Бывать утро уезжать и день уезжать, а бывать вечер приезжать.
– Значит, – задумчиво протянул я, – вместе уезжали утром и днём, а иногда "друг с дружка" приезжали вечером? . . Значит, подружились, говоришь? . .
– Наверна так, так-так, – утвердительно кивнул Коля.
– Чего "так-так"?! Ты что, точно знаешь?!
– Э-э-э, Константина, – и он мягко погрозил пальцем, улыбнулся, – ты спросить меня: видать ли я Оля с кем-нибудь? Я сказать тебе: я видать с твой папа, а больше Коля не знать. Про дружба Коля ничего не знать.
– Да откуда тебе действительно знать… ты свечку не держал… А не помнишь, сколько раз видел? . .
– Помнишь, конечно. А тебе какая месяц нужно?
Я ошарашено поглядел на него, и мои глаза должно быть округлились:
– Ну, ты даёшь, Коля-калмыка! По месяцам помнишь?!
– Конечно, – ответил он просто.
– Ну и ну! – помотал я головой, но скорее не оттого, что Коля помнил всё по месяцам, а именно оттого, что эти поездки отца с моей Оленькой насчитывали огромный срок. – А ну, скажи хотя бы за прошлый месяц и за этот тоже!
– Значится так, прошлая месяц: пятый числа, десятый числа, девятнадцатый числа, тридцатый числа. Эта месяц: седьмой числа и пятнадцатый числа.
Я несколько секунд помолчал, пристально глядя на Колю, а потом показал на бутылку:
– Налей-ка:
Он быстро плеснул остатки водки.
Я жадно, в какой-то спешке схватил свой стакан, выпил, отломил корку чёрного хлеба, занюхал и продолжил:
– А как же ты числа запомнил?!
– Природа помогай. Пятый – дождь сильный шла, весь двор море-море был. Десятый – спина чтой-то шибко стонай. Девятнадцатый – воздух очень зимой пахнуть. Тридцатый – мёртвый ворон в мусор попался. Седьмой – вся облака в небо был хорошо на степной кобыл похож. Пятнадцатый – первая снег случайно летай.
– Ну и ну! Ты чего, чудотворец калмыцкий, по вехам живёшь что ли?!
– Вехам-вехам. Калмыки тесно с природой жить, она давай нам вехи, а мы сильно-сильно запоминай всё.
– А может отгадаешь, где я-то в то время был, а?!
– Э-э-э, не можно гадать, это не гадалка, – Коля помотал головой, а потом залпом махнул свою водку.
– Ага-А-А… – вспомнил я, – наверное, я уезжал на машине на дачу… Много раз уезжал с самого ранья и до самого поздна… помню, отвозил мастерам деньги, проверял работу, ездил с ними за досками, блоками, шифером… А раза два мотался на машине в Подольск за архивом: для газетной статьи: статья о подольских курсантах… Вот эти самые числа и есть! Точно! Точно! А ты помнишь что-нибудь необычное в те моменты, когда они были вместе?!
Коля доел огурец и ответил:
– Помнишь-помнишь. Когда приезжать поздно вечер, Оля часто выходить из папин машин с большим цветочка, много-много цветочка, папа выходить с огромным торта, пузатый шампанский и целовать Оля в щёчка!
Я взял пустую бутылку и начал нервно крутить:
– В щёчку, говоришь?! Ты ошибся! В губы!
Он вдруг усомнился:
– Хотя… во двор темнота спускался, я мог щёчка ошибка видеть… но целовать точно.