– Спасибо, император. Я буду стараться.
– Теперь слушай внимательно, – он повернул голову к наложнице, желая что-то сказать, и вдруг увидел, что пиала Май Цзе совсем нетронута.
Такое равнодушие к императорскому чаю вызвало со стороны Величайшей Особы немалое удивление.
Май Цзе поняла, опомнилась и быстро отхлебнула несколько глотков специально для него.
– Чудачка, – улыбнулся он, – ты не должна мне так ретиво показывать, будто действительно наслаждаешься утренней росой. Надо прочувствовать аромат этого бесценного бальзама и пить с истинным наслаждением. Кроме Ван Ши Нана, а сегодня и тебя никому не дозволено пробовать мой утренний чай, мой вкуснейший лечебный напиток, дающий ум и силы сАмого умного и сАмого сильного Будды АМИТАБХИ – Будды Бесконечной Жизни.
– Я поняла, император. Я пью и слушаю с ИСТИННЫМ наслаждением.
– Да нет же, Май Цзе, ты с наслаждением ПЕЙ, а вот СЛУШАЙ со вниманием.
– Извините, император, но я всегда думала, что наслаждение и внимание суть родственные слова.
Император на секунду задумался:
– Да? А что… может быть, может… А ты, я погляжу, не только озабочена плотью, но и умна мозгами.
– Стараюсь, император, – и Май Цзе выпила ещё четыре больших глотка.
– Молодец. И так, постарайся теперь вот в чём: оставь на время свои зарисовки исторической закладки дамбы и срочно займись рисунками личных встреч моего слуги Ван Ши Нана с моей наложницей Юй Цзе, то есть, с твоей младшей сестрой. Это не менее важно для нашей Империи, потому что жизнь в моём Дворце является для всей Империи образцом целомудрия и нравственности.
Май Цзе немного подумала и медленно проговорила:
– Я… не поняла…
– Чего тут не понять? – ответил он, словно речь шла о простейшем пустяке. – Тебе же сказали "личные встречи". А что такое личные встречи? Это есть встречи вдали от посторонних глаз, только наедине друг с другом: на пруду, в лодке, в парке, под кустом, в траве, в постели.
– А-а-а, – догадалась Май Цзе, – значит, следить за ними?
– Да, следить и рисовать. При этом для меня очень важным будет место, время и точность их действий. Чем скорей сделаешь, и чем больше будет этих разоблачительных рисунков, тем слаще и жарче будут мои императорские вознаграждения.
– Но как же можно следить за родной сестрой? . .
– Пусть твоя совесть останется чиста по отношению к сестре, и знай, что ты рисуешь исключительно похождения подлого Ван Ши Нана.
– Император, – взмолилась Май Цзе, – из рассказов сестры мне известно кое-что по этому поводу, позвольте Вам всё передать слово в слово, но следить и рисовать – избавьте меня, прошу Вас…
– Я не сомневаюсь, что тебе известны некоторые подробности. Между сестрами, как правило, нет секретов, две сеструшки – две болтушки. Ты мне непременно всё передашь, но только после принесённых рисунков. И запомни: от моих приказов никто и никогда не избавлялся, избавлялись некоторые от собственной жизни, не желая исполнять эти приказы, для такого случая у меня существует чудесный дворик пыток, не дворик, а просто сказка… ты разве не видела его? . .
Я только что закончил печатать, а губы по инерции прошептали:
– … избавлялись некоторые от собственной жизни… – мне очень понравилась сочинённая фраза даже в отрыве от контекста, -… избавлялись некоторые от собственной жизни… некоторые… некоторые…
Передо мной стоял разложенный на столе походный ноутбук, лежало блюдце с тающими ледышками, дымился чай в большой алюминиевой кружке, и горела настольная лампа-грибок.
Взяв из блюдца кусочек льда и приложив к синяку под глазом, я сидел так некоторое время в глубоком раздумье в одной из комнат своей дачи около русской печки с приоткрытой дверцей, за которой словно патроны стреляли и трещали дрова, а красный огонь неуёмно бушевал и бушевал.
Вся история подлой измены моей жены: будущей жены: взвинтила мне нервы до окончательного предела, но я на удивление себе продолжал работать, каждый раз находя силы, потому что скоро сдавать роман. Порой я ловил себя на том, что моя незавидная житейская ситуация, обозляя меня, в какой-то степени помогала писать, собирала творческую фантазию в жёсткую систему мышления, шлифовала слова, оттачивала образы персонажей, рождала резкие зигзаги в их поступках и необычные повороты в сюжете. Порой я ловил себя на том, что всё сочинённое мной начинает отдалённо перекликаться с моим личным сюжетом, где драматично завязаны я, Ольга, отец и теперь уже Наталья.
Я встал со стула, плотно запахнул на себе потёртую безрукавку, покрепче затянул её ремнём, поднял повыше воротник толстой водолазки и решительно зашагал в здоровых деревенских валенках к выходу.
Я распахнул уличную дверь и огляделся, стоя на пороге террасы.
Серое мрачное утро глубокой осени совсем не радовало, голый участок моей дачи не радовал тоже – он был завален листьями, гнилыми сучьями деревьев, почерневшими кусками фанеры и распиленным горбылём от летнего строительства.
Напялив калоши на валенки, я ступил на крыльцо, спустился вниз и направился к своему гаражу по грязной и влажной дорожке, ровно выложенной кирпичом. Подойдя к длинной скамейке, которая тянулась под навесом вдоль гаража, я сел на неё, вынул из кармана мобильник и быстро набрал номер.
– Здравствуйте, Тамара Петровна, – начал я официально и скупо.
– Костик, ты?! – взволнованно спросил её голос.
– Да-да, я. Спешу сообщить, что вчера мне звонила Наталья, просила передать: срочно уехала к подруге на дачу, будет вам звонить, не волнуйтесь. У неё, правда, телефон немного барахлит, но всё равно дозвонится.
– Господи! А я-то приехала домой, гляжу – ни Наташи, ни записки, и время очень раннее, звоню на мобильник, а он недоступен! А что за дача такая, господи, что за подруга?! Наталья в жизни ни на чью дачу не ездила! И вообще как можно… – она стала сильно возмущаться и наезжать на мои уши.
– Секунду, Тамара Петровна, я ничего больше не знаю.
– Но как же так?! А где эта дача находится?!
– Не имею понятия. За что купил, за то и продаю, как говорится.
– Ой, спасибо, Костик, конечно спасибо! Значит, будет звонить?!
– Будет.
– А когда, Костик?!
– Не знаю! Всё! Очень спешу, Тамара Петровна! Всё!
Я скривил недовольную рожу, нажал кнопку отбоя и набрал без промедления другой номер.
– У телефона… – вяло ответил мой бывший одноклассник Майкл или просто блатной Миша.
– Привет, Майкл.
– Не понял… – он не узнал мой голос.
– Костик Ларионов. Вот что значит стирать телефоны.
– Опана! – Майкл слегка повеселел. – Привет, Костяшка! Да тут недавно шухер писанулся, вот и пришлось почистить циферки!
Я тут же озадачил:
– Хочу подъехать сегодня. Примешь?
– Фу ты, ну ты, ножки гнуты! – он удивился моему тону. – А чего, внатуре, такой серьёзный?
– Приеду – расскажу.
– Горит?
– Горит, Майкл, полыхает. Надо увидеть тебя.
– Та-а-а-к… – протянул он, секунду подумал и предложил. – Ну, давай забьём стрелку на десять вечера у меня во дворе за детской площадкой. Помнишь где?
– Помню.
– Там сейчас "Москвич" брошен, весь обглоданный фраером, давай около него, люблю это место. На хату пригласить не могу, ко мне один кетмень приехал, не хочет светиться.
– Понял тебя.
– А я не сомневаюсь, ты же у нас не бажман какой-то, а всё-таки писатель Костяшка, цинтряк.
– Да хорош тебе, Майкл!
– Ладно-ладно, – закончил он, – давай, подгребай.
– Добро. До встречи.
Я убрал мобильник, глубоко вдохнул свежий осенний воздух и поднял глаза на крышу своего дома.
Из белой трубы спокойно струился белый лёгкий дымок.
Я встал и быстро пошёл обратно.