Парижское Танго

Новые приключения счастливой шлюхи, написанные Ксавьерой Холландер
Xaviera Hollander
XAVIERA GOES WILD

ББК 84.7 США
ISBN 5-87188-028-2
Перевод с английского Г. Любавина

СОДЕРЖАНИЕ

Пролог
1. Ксавьера начинает входить в раж
2. Лео и Марика
3. Амстердамочки
4. Первое танго в Париже
5. Я люблю Париж весной
6. Столик на двенадцать персон, пожалуйста
7. Развлечения по-парижски
8. Французские связи
9. Голландия. Дома. Разбитое сердце
10. Воспоминания: Пия
11. Воспоминания: Бибби
12. Совсем не голландское гостеприимство
13. Ксавьера на Ривьере
14. Холодная Фреда
15. Один день из жизни…
16. Пляжное приключение
17. Фантастический пластиковый любовник Фреды
18. Война идей
19. Марокканец на скалах
20. Прощание со свингом
21. Попутный секс
22. Мама, посмотри… они голые!
23. Возвращение Ларри
24. Направление на Пентхауз
25. Мужественный Владимир
26. Ксавьера поднимается в Альпы
27. Высоко под самым небом
28. Артистическая лицензия
29. Миланский любовник
30. Любовь (на продажу) по-итальянски
31. Дружественный финал
32. Славный Лондон
33. Гузка, смазанная маслом
34. Повествование Спиро
35. Как можно окаменеть в стране "Роллинг Стоунз"
36. Чувственная дрель
37. Я люблю осенний Париж
38. Счастливая шлюха на горячей сковородке
39. Поездка на катамаране
40. Восхитительное впечатление
41. Квадратные гвозди в круглых дырках
42. Прерванный свинг
43. Датские удовольствия
44. Лебединый танец
45. Рашид + Ксавьера = 3
46. Летучая голландка
47. Тинейджеры развлекаются
48. Марти узнает, что и как
49. Акапулькские впечатления
50. Старые знакомые
51. Моя мексиканская роза
52. Салон массажа
53. Ксавьера становится канадкой
Эпилог

АННОТАЦИЯ

Российские читатели уже познакомились с книгами Ксавьеры Холландер "Мадам", "Мадам в Сенате", с небольшой исторической повестью "Осирис". На Западе тиражи ее произведений оцениваются миллионами экземпляров. И каждая новая книга становится предметом оживленных дискуссий. Спорят литераторы, издатели, сексологи, моралисты всех мастей и оттенков, специалисты в области общественного мнения, журналисты, политики, наконец, сами читатели. Во главе всех этих споров один вопрос: что это? Порнолитература или иное, более глубокое и неоднозначное явление? О сочинениях Холландер высказывались крупнейшие американские, да и российские сексологи, и большинство из них сошлись во мнении, что они не только не вредны, но наоборот — желательны для многих, разумеется, взрослых людей. Так это или нет — судить специалистам. Выпуская "Парижское танго" в свет, издательство понимает свою ответственность, поэтому считает необходимым предупредить: эта книга — не для детей и подростков. ТОЛЬКО ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ!

Обитатели сети знакомы с Ксавьерой по отвратительному переводу ее книги "Xaviera’s Supersex".

Оригинальные названия книг Ксавьеры Холландер:

The Happy Hooker
Letters to the Happy Hooker
Xaviera! (Her Continuing Adventures)
Xaviera on the Best Part of a Man
Xaviera’s Supersex
Xaviera’s Fantastic Sex
Xaviera goes wild
Xaviera meets Marilyn Chambers
Knights in the Garden of Spain
Xaviera’s Magic Mushrooms
Madame l’Ambassadrice (fiction)
The Inner Circle
Lucinda, my lovely (a fiction-trilogy)
Fiesta of the Flesh
The Golden Phallus of Osiris (a fiction-trilogy)
Happily Hooked (with John Drummond)
Let’s get Moving

ПРОЛОГ

Как явствует из предыдущих моих книг, я много путешествовала по белу свету… или, по меньшей мере, я много путешествовала с тех пор, как получила ярлык "Счастливая шлюха из Нью-Йорка". И поездки, которые я совершала, явно не подпадают под ту категорию, что ваши чартерные поездки в Европу.

Хотя я и выросла в Европе и путешествовала по ней с родителями ребенком, а затем и подростком, я давно забыла аромат свежего рогалика с мармеладом в кафе на улочках Парижа; пахнущие уксусом и газетой чипсы из бакалейной лавки в Лондоне; хрустящий датский бекон с яичницей в Копенгагене или же настоящее фруктовое мороженое на улочках Италии.

И я скучала не только по вкусу европейской пищи, но также по зрелищам и звукам Старого света. Поэтому не удивительно, что я резвилась как ребенок, ступив ногой на европейскую землю и пытаясь возместить все упущенное за это время.

Наконец, я могла жить и писать, не опасаясь давления полиции, прессы и международной налоговой службы. Я опять почувствовала себя свободной как птица, взлетая все выше и выше и делая, что хочу — и с кем хочу.

Сексуально Европа тоже значительно повзрослела… В конце концов греки и римляне еще две тысячи лет тому назад выделывали такие вещи, которые и сегодня шокируют среднего американца. В Италии я слышала, как итальянец остроумно объяснил англичанину суть этого явления: "Мой дорогой, — сказал он, — когда твои предки еще жили в пещере, мои были гомосексуалистами уже тысячу лет".

Думаю, что вы найдете моих европейских коллег по приключениям освежающе разнообразными — более раскрепощенными, переполненными чувством юмора и менее закомплексованными, чем те, с которыми вы встречались на страницах моей прежней книги "Счастливая шлюха".

Между прочим, эта книга, как и все мои книги, не входит в разряд беллетристики, моя честность подвела меня. Мои произведения толкуются, как публичное признание криминальных действий (быть "мадам" само по себе преступление), некоторые правительства рассматривают меня, как признавшуюся преступницу, и поэтому я не имею право на получение статуса иммигрантки. Так что, если вы не против, дорогой читатель, то я заявляю, что некоторые события и действия, описанные в этой книге, никогда не происходили. Я их выдумала. Я все еще являюсь тихой маленькой голландской девочкой с живым воображением, хорошо? (Юристы это называют отречением от содеянного.)

Я надеюсь, что где бы вы ни были и когда бы ни читали эту книгу, вы будете иметь в виду, что здоровые взрослые люди не обязаны спать в одиночку. Секс по-европейски — это здоровый, необходимый и светлый аспект жизни, нечто прекрасное, чем необходимо наслаждаться и чего следует энергично добиваться без малейшего чувства вины.

Так что идите за мной по белу свету и будем вместе сумасбродствовать.

1. КСАВЬЕРА НАЧИНАЕТ ВХОДИТЬ В РАЖ

В старые времена, когда я еще была "мадам" в Нью-Йорке, мне часто приходилось оказываться в центре самых немыслимых ситуаций. Будучи работящей девицей, я просто пожимала плечами, говоря: "Ну, хорошо, такова жизнь"… И продолжала делать свое дело.

Но сейчас все это позади.

Сейчас же я все это делаю только ради забавы, и хотя делаю это реже, получаю гораздо большее наслаждение. И чем больше я получаю наслаждения, тем необузданнее становлюсь.

Я до сих пор вся исхожу соками, вспоминая ту ночь в Париже.

Лео и я посетили элегантный свингер-клуб недалеко от Булонского леса. Освещение здесь было не ярким, интимным, а музыка неотразимой. Обстановка была необычайно чувственной. По мере того, как музыка становилась тише (это был "Ролинг Стоунз" со своим совращающим, настойчивым битом), мягко светящиеся лампы сделались совсем тусклыми и мигали в ритм мелодии. Воздух наэлектризовался страстью.

Мы с Лео танцевали, крепко прижавшись и обвивая друг друга, находясь в магической власти момента. Его руки крепко держали мои бедра, а я обняла его плечи. Я могла чувствовать твердую теплоту его возбужденного члена.

Неожиданно я ощутила еще одну пару прохладных рук, гуляющих по моим бедрам. Они легко и ласково погладили ноги, забрались между ними и проскользнули в трусики.

— Лео, — прошептала я, — что происходит?

— Не знаю, — ответил он, — я не чувствую ничего!

— Зато я чувствую!

— Я знаю. Это же клуб свингеров. Парень исследует тебя. Это в порядке вещей. Ты ведь не боишься секса, а?

— Ксавьера боится секса? Боится ли кит воды?

Ощупывавший меня невидимка становился все дружелюбнее… Меня медленно раздевали. Он спустил мои трусики до колен, так что я не смогла танцевать, поэтому, не теряя ритм, переступила через них. Лео убрал руки с моих бедер и крепко обнял за плечи. Происходящее чертовски возбуждало его, и член Лео становился все крепче.

Таинственный приставала залез ко мне под платье и вскоре задрал его выше талии. Он тесно прижался к моему заду и сквозь его брюки я чувствовала твердый член. Я была окружена стоящими членами!

Я была почти в трансе. Человек сзади между тем начал ласкать мои груди. Как только он расстегнул верх платья, оно соскользнуло с плеч, и в считанные секунды я избавилась от него.

Музыка сменилась, сейчас это была мелодия "Битлз" из альбома "Abbey Road". Голос Джона Леннона заполнил пространство песней "Come Together", и по мере того, как я раскачивалась в такт музыке, человек сзади, которого я так и не видела, поигрывал пальцами с моей повлажневшей щелью. Затем я безошибочно почувствовала, как горячий член настойчиво пробирается между моими ногами. Я была настолько мокрой и готовой к приему, что он легко вошел в мою вотчину.

Я крепко уцепилась за Лео, как будто бы от этого зависела моя жизнь, и он стал моей опорой, когда я слегка наклонилась вперед. В очередной песне были слова: "…То, как она движется…", и сильный незнакомец позади меня, медленно толкал свой мясистый член, его и мои бедра двигались в такт сексуальной музыке и освещению.

Затем ….. ооооохххх! Темп набрал силу и, все еще обхватывая руками шею Лео, я стала извиваться вверх и вниз с чувством подлинного удовольствия.

— Лео, — прошептала я, — изумительно трахаюсь … оооххх, изумительно.

— Хорошо, — улыбнулся он, — поначалу я думал, что это просто новый танец.

*****
Затем он потянулся к моему рту, и мы слились в поцелуе — единственном и первым за все время. Он слез со стола и выпрямился, выглядя настолько нелепо — в мокром и жеваном свитере, с болтающимися у лодыжек штанами, что я попросила его сделать мне маленькую любезность — снять с себя всю одежду, чтобы я могла полюбоваться его телом. Он это сделал. У него была крепкая грудная клетка без каких-либо волос, широкие плечи и сильные руки. Неудивительно, что он находился в хорошей форме — он, вероятно, выполнил столько упражнений, трахая меня, сколько не делает за месяц средний житель Милуоки.

Но у меня не было достаточно времени, чтобы задуматься о ценности секса, как средства поддержания организма в хорошей физической форме. В комнате находились два десятка все еще возбужденных мужчин, и им было наплевать, как выглядит мой только что закончивший друг. Их интересовало только путешествие вовнутрь меня. В течение последовавших сорока пяти минут, должно быть, меня поимели не менее десяти мужчин. Любым возможным способом: по-собачьи, на коленях на столе; сзади, наклонившись над столом; спереди, сидя на краешке стола и, ради разнообразия, иногда в обычной миссионерской позе. Меня трахали шестью различными способами, и, поверьте, мне был по душе каждый миг. Эти парни выделывали всевозможные кульбиты, только что не подвешивали меня к люстре. Но если бы в комнате была люстра, я думаю, они попробовали бы и этот вариант! Наконец я решила, что все уже кончено, когда вошел Ахмед, улыбаясь во весь рот и со скромной улыбкой на кончике члена. Какой бы изнеможенной я не была, я не могла не восхититься тем, как прелестно он выглядел без одежды. И поэтому бедная Ксавьера, не способная отказать превосходному телу, трахнулась "на дорожку" еще раз, доведя общий счет до "грязной" дюжины. Я трахнулась с Ахмедом и жаль, что он был двенадцатым по счету — мне так хотелось полюбиться с ним, когда я еще не была такой уставшей. Но я отдала ему все, на что была способна, и, верьте мне, все было очень здорово.

Он был нежным, но весьма возбуждающим любовником и знал, как использовать свой член для максимального проникновения и удовольствия.

Когда мы кончили, он прошел со мной в ванную комнату, и пока я пользовалась биде, он вручил мне мои трусики — те самые, которые я потеряла на полу танцевального зала!

Должна сказать, что к тому времени я уже порядочно обалдела. Я наконец-то реализовала свои фантазии о том, что было бы неплохо быть изнасилованной бандой жеребцов. На следующий день все мое тело было черным от синяков, полученных в результате всех этих щипков, ударов и выкручиваний.

На обратном пути в отель мы сравнили наши подвиги. Меня трахнули двенадцать раз, Марику только один раз, а прелестная малышка Сюзетта вообще не имела дела с мужиками, хотя ей и удалось побаловаться с несколькими дамами. Лео трахнул двух женщин, а Ахмед трахался трижды.

Так что я трахалась больше, чем остальные четверо, вместе взятые!

Лео сказал, что я, конечно, устроила виртуозное представление и, без всякого сомнения, до конца дней своих буду в этом клубе желанной гостьей. (К несчастью, владелец клуба, который я назвала "Замок Роже", недавно получил тяжелые травмы в какой-то драке, поэтому сейчас клуб закрыт.) На обратном пути в отель я все время думала, я была заинтригована, почему меня оттрахали столько много мужчин, а Марика имело дело только с одним?

— Разве я тебе не говорил, — рассмеялся Ахмед, а остальные, попытались подавить общую усмешку, — что в клубе есть правило: если какая-либо девица ложится на стол в центре комнаты, то это значит, что она готова удовлетворить всех желающих. Она должна трахаться с каждым, кто хочет ее!

При этих словах их как будто прорвало, и машину заполнил истерический смех. Я, безусловно, не могла не присоединиться к ним, потому что все это было очень забавно.

Марика, разумеется, знала об этом правиле, но не сказала мне ничего — отплачивая, как я догадывалась, за то супертраханье, которое я устроила Лео предыдущей ночью.

Но я должна сказать, что эта шутка ударила по ним другим концом. Безусловно, я была в слегка болезненном состоянии и ощущала дрожь в коленках. Но ведь они упустили целую дюжину таких великолепных в своей динамике траханий!

7. РАЗВЛЕЧЕНИЯ ПО-ПАРИЖСКИ

Проснувшись на следующее утро, я совсем не чувствовала себя способной на подвиги. Но я была голодна. Поэтому я решила нанести визит в легендарный отель, о котором много слышала от своих приятелей, и позавтракать там. Он назывался довольно просто — "Отель" — и пользовался репутацией одного из самых интересных гостиничных заведений. Те, кто мог себе позволить выкинуть по меньшей мере сотню долларов за ночлег, считали своим долгом, обязательно посетить его.

Он расположен на улице Изящных Искусств в районе Сен-Жермен де Пре и в начале века был известен под названием "L’hotel D’alsace". Именно там в 1900 году умер Оскар Уайльд. Я задала себе вопрос, не в этом ли отеле произошла чудесная история, связанная, по слухам, с Уайльдом, которую я с удовольствием узнала.

Великий писатель и профессиональный бонвиван приехали в Париж после тюремного заключения за содомский грех в своей родной Англии. Он был неисправимым гомосексуалистом и после тюрьмы решил открыть новую страницу в своей жизни. Он будет жить во Франции, но вести более умеренный образ жизни.

По прибытии его встретил приятель и отвез в гостиницу. И пока приятель договаривался с портье насчет багажа, мальчик-слуга провел Уайльда в его номер. Процесс оформления багажа занял некоторое время, и когда пятнадцать минут спустя друг вошел в комнату, он застал Оскара в постели с мальчиком в весьма недвусмысленной ситуации.

— Оскар, — вскричал огорченный друг, — я думал, что ты действительно намерен начать другую жизнь! Ты обещал перевернуть новую страницу в своей жизни!

— Да, я так и сделаю, — ответил Оскар, — я это сделаю, только после того, как я дойду до конца этой страницы!

Сегодня в отеле вы навряд ли встретите потомков Оскара Уайльда, вероятнее здесь найти отпрысков Марчелло Мастроянни и Катрин Денев и, возможно, вы остановитесь в том же номере, в котором Бриджит Бардо рожала сына.

Французский актер Ги Луи Дюбошерон и техасский архитектор Робин Уэстбрук объединили свои усилия, чтобы переделать старинную гостиницу в современный увеселительный шедевр. Каждая комната отличается оригинальной художественной отделкой и предметами антиквариата, а первый этаж представляет собой нечто среднее между фойе, магазином безделушек и висячими вавилонскими садами. На всем протяжении от входа и до обеденного зала можно видеть шикарные вьющиеся растения и другую зелень, а также ярко окрашенных живых фазанов, павлинов и попугаев и даже пару обезьян. Вокруг бродят несколько миролюбиво настроенных английских гончих, которые иногда огрызаются лаем на испытывающих их терпение птиц.

Среди маленьких дополнительных привлекательных услуг, оказываемых отелем, можно назвать традицию приветствовать вновь прибывших гостей свежесрезанной розой на подушке и бутылкой охлажденного шампанского. В отеле всего двадцать пять номеров, и гости принимаются только по строго ограниченной персональной рекомендации.

Чтобы позавтракать, однако, мне не понадобилось пользоваться персональной рекомендацией или предварительно заказывать место.

После завтрака я представилась управляющему, и мне разрешили осмотреть отель. Потом я надумала ознакомиться с еще одним знаменитым местом в Париже, кафе "Купол" на Монмартрском бульваре, где, как мне сказали, в любое время дня и ночи можно увидеть "возмутительные" вещи. Королевы гомосексуальных сборищ, люди, переодетые в одежду другого пола ведут здесь настоящую войну за внимание к себе таких ведущих манекенщиц Европы, как Верушка. Такие нью-йоркские "знаменитости", как Энди Уорхол и Вива, забегают сюда во время своих парижских гастролей, и вполне вероятно встретить здесь Ива Сен-Лорана или же еще кого-нибудь из лучших парижских модельеров. Вам может повезти, и вы потретесь локоть о локоть с любой французской знаменитостью, находящейся здесь со своим "голубым" любовником. Да, это достойное зрелище.

По разительному контрасту с другими кафе официанты неправдоподобно стары. Я заметила, что некоторые из них, как фламинго, стоят на одной ноге, потирая о нее вторую и пытаясь, очевидно, восстановить утраченное давным-давно кровообращение.

В "Купол" приходят многочисленные художники, пытающиеся продать свои работы, и это им удается, потому что кафе всегда переполнено как интересными туристами, так и местными жителями. К вам также может прицепиться старик, торгующий марокканскими коврами. Я, может быть, заинтересовалась бы ими, если бы они были волшебными. Один старик заверил меня, что они таковыми и являются, хотя не смог предъявить годичную гарантию в том, что ковер налетает 12 тысяч миль, поэтому я спокойно прошла мимо.

В тот вечер Лео, Марика и я с Ахмедом пошли в кабаре "Альказар" на улице Мазарини. Ахмед провел нас наверх, подальше от туристов, туда, где актеры собираются и расслабляются в промежутках между выступлениями. Обстановка один к одному напоминала фильм Лайзы Минелли "Кабаре". У дверей дежурили лесбиянки в ожидании, когда их подружки закончат работу, а также толкалось большое количество симпатичных "голубых" мальчиков, заигрывавших с танцорами-мужчинами и некоторыми посетителями.

Из-за большой тесноты многие стояли на стульях и креслах, пытаясь разглядеть происходящее на сцене. Нам наконец удалось найти удобное место на балконе, откуда мы могли отлично видеть сцену. Что хорошо, шоу продолжалось с девяти вечера до четырех часов утра, и паролем здесь было выражение: "Все сойдет". Бурлеск, фарсы с переодеванием и тумаками, новые певцы-дебютанты: было все, что можно ожидать от старого европейского мюзик-холла.

Лучше всего выглядела шумно веселая сценка с Верой де Кова. Ей было по меньшей мере 65 или 70 лет, но она все еще хорошо выглядела на сцене в пышных париках, под толстым слоем грима, часто меняя свое сценическое лицо. Она выступала семь вечеров в неделю в самых потрясающих и немыслимых костюмах — перьях, кружевах, ярко кричащих платьях — в сопровождении пяти очень "веселых" парней.

*****
Полуподвал, куда мы пришли, был похож на пещеру со своими неправильной формы стенами и потолком, и это пещера уходила вдаль самым невообразимым образом.

Громадное помещение было уставлено большими пластиковыми кушетками и марокканскими скамьями, кожаными диванами и удобными креслами, оббитыми плюшем и вельветом. Пол был покрыт мраморной плиткой, и устлан толстыми коврами и шкурами животных. Стены выкрашены в белый цвет, там и сям в них были вкраплены символические орнаменты из мозаики, а также висели великолепные подлинники Дали и Пикассо. Через определенные интервалы на стенах встречались античные канделябры, и мигающие лампочки отбрасывали таинственные тени на многочисленные тела, находившиеся в комнате.

Неожиданно я поняла, почему кушетки в помещении были из пластика, что поначалу показалось странным и несколько неуместным. Пластик делал их приятными и влажными; человеческий пот подогревал кушетки и увлажнял, они становились скользкими, поэтому любовь на них была похожа на любовь на водяном матрасе, смазанном маслом.

Что за сцена! В помещении находилось около сотни горбатящихся тел. В одном углу три девицы были заняты в одной цепочке, пожирая и лаская друг друга. Потом две девушки из бассейна присоединились к ним, образовав пятерку, и продолжили совместную игру. В ход были пущены два искусственных члена и девицы стали по очереди с явным знанием дела трахать друг друга, медленно и ровно загоняя и вытаскивая их из трепетно ждущих вагин со всем опытом умелых кузнецов. Два парня, наблюдавших эту сцену, настолько возбудились, что стали сосать члены друг у друга и ласкать яйца, чем и обратили на себя внимание девиц. Поскольку последние численно преобладали, то штурмом взяли их и насильно заставили, по правде говоря без всякого сопротивления, трахать и сосать как можно большее число особей женского пола. Таким путем образовалась непрерывная цепочка из двух мужчин и пяти девушек, в ней происходило так много событий, что думаю, я не смогла разглядеть все там происходящее!

Однако для лицезрения и бездельничания времени не было. Пенис Мартина выглядел так, будто был готов самовоспламениться, я также была чертовски возбуждена. Он обхватил меня руками, словно мы заранее это отрепетировали, поднял в воздух и бережно позволил моему более чем готовому местечку для отдыха проскользнуть вдоль его неистового шомпола. Он все глубже, глубже, глубже входил в меня, я обняла его волосатые плечи руками, а талию ногами. Мы начали медленно ездить друг на друге, каждый раз удаляясь и затем приближаясь, получая от этого бешеное наслаждение. Мы постепенно убыстряли темп, пока не стали трахаться со скоростью хорошо смазанного двигателя, и когда наслаждение достигло невыносимого предела, Мартин втянул в себя воздух и с негромким всхлипом в горле стал впрыскивать в меня порцию за порцией спермы, а моя вагина сжималась и обхватывала его член при каждом спазме так, что мы довели оргазм до сказочного конца.

От этого небольшого упражнения мы выдохлись, и поэтому улеглись на один из пластиковых диванчиков и обоюдно расслабились. Мы были в окружении трахающих и трахаемых, причем самыми разнообразными способами. Какая-то девица стегала пожилого мужчину, а он вопил от удовольствия и боли и просил истязать его до тех пор, пока он не прекратит кричать. Он, естественно, не перестал вопить, поэтому она пригрозила ему клизмой, если он немедленно не заткнется. Это, конечно, еще больше возбудило его фантазии, и он стал шуметь еще громче, прося у нее милосердия и прощения, втайне надеясь, что она будет бить еще сильнее и в конце концов поставит клизму — предел его мечтаний. Последнее, что я заметила, это то, что девица грубо потащила его к лестнице, несомненно, чтобы найти наверху подходящее орудие для завершения этой короткой и странной сцены.

Мартин и я жадно впитывали в себя все происходящее вокруг, безмолвно лаская друг друга, и его поникший член постепенно стал снова проявлять признаки жизни. Он был прижат к моему животу и поэтому, когда он полунапрягся, я стала глубоко дышать, потирая о него живот. И вот великолепное ружье Мартина опять выпрямилось и стало готовым к бою. Чувствуя себя обязанной, я села к нему спиной на колени, и мы начали работать на бис. Он ласкал руками мой зад, пока я раскачивалась на нем, а я смогла пробраться рукой между наших ног, поиграть с его тестикулами и даже ухитрилась поработать, пальцем в его чувствительной промежности, что доставило ему неизъяснимое удовольствие. На этот раз мы больше сдерживали друг друга, поэтому наслаждались гораздо дольше, замедляя темп и убыстряя его почти до степени оргазма, затем после короткой остановки переходя к траханью по типу "у-нас-вся-жизнь-впереди". Моя вагина была хорошо смазана еще от первой встречи, и его прекрасный толстый член издавал забавный и сексуально возбуждающий хлюпающий звук, входя и выходя из меня. Это, вместе с ощущением его волосатой груди и напряженных сосков, прижатых к моей спине, и звуками, испускаемыми другими парами, производило просто сказочно эротическое впечатление. Я закрыла глаза и попыталась сохранить прекрасное ощущение, я хотела, чтобы оно никогда не прекращалось. И вдруг я почувствовала не оставляющее никаких сомнений прикосновение пениса к моему открытому рту.

Мартин был великолепным любовником, но не мог же он быть таким… многочисленным! Я открыла глаза и обнаружила, что смотрю на одноглазое чудо длиной около восьми дюймов. Как и Мартину, новоявленному пришельцу, здоровому большому мужчине, было, примерно, тридцать лет. Но на этом сходство кончалось. Он был ростом около шести футов и четырех дюймов, имел красивые светлые волосы, аккуратно зачесанные на уши. На груди у него не росло абсолютно никаких волос, член был длинным, тонким и очень гибким. И все еще покоился на моих губах.

Мартин, казалось, не возражал, а я поддерживала идею, поэтому, пока мы трахались, я приняла в рот член пришельца. Он наклонился и прошептал мне свое имя. Гюнтер. Я бы тоже представилась, если бы мне с детства не внушили, что разговаривать с полным ртом невежливо.

Пока я работала с членом Гюнтера, заглатывая его, как можно глубже и дальше, а затем почти полностью выпуская изо рта, он пальцами обхватил корешок члена с двух сторон и начал бережно его массажировать. Это сильно подзавело Мартина, чьи толчки сделались более агрессивными, и в конце концов он вытянул обе руки и обхватил ими зад Гюнтера. Таким образом все хозяйство Гюнтера оказалось плотно прижатым к моему лицу. Внезапность этого жеста и возбужденность Гюнтера сделали свое дело: в считанные секунды он внес свой вклад на спермо-счет в моем рту. Ну а что мне оставалось делать? Имея один извергающийся член в вагине, а второй — во рту, я содрогнулась в изумительно трепетном оргазме, и все втроем мы рухнули на потные тела друг друга.

Ахмед, оказалось, с удовольствием .наблюдал все эти перипетии и был более чем готов принять в них участие. Хотя мы и хорошо потрахались накануне, все-таки он был двенадцатым по счету, поэтому на этот раз он явно решил чуть-чуть поторопиться.

Он присоединился к нашей "куче-мала" на полу, и не дав мне шанс хотя бы немножко привести себя в порядок, крепко засунул в меня свой стальной стержень. После нескольких пробных качков он вытащил темный член, блестящий от спермы своего предшественника. На какой-то миг мне показалось, что это отвратило его, но наоборот! Он подполз ко мне и начал звучно вылизывать и чистить мою киску, в чем она безусловно нуждалась.

У него был фантастически талантливый язык, как вскоре я обнаружила. Вдыхая в меня теплый воздух и издавая различные нелепые звуки, он стал вовсю работать хорошо смазанными пальцами сначала в вагине, а затем добрался и до розового бутона клитора. Потом он удвоил усилия языка, высасывая и лакая все, что там было, в то же самое время не забывая пальпировать мою задницу. Это было восхитительно! Язык, пальцы, руки и все тело Ахмеда двигались самостоятельно, подчиняясь собственным ритмам, готовые в любой момент перейти к коитусу.

Гюнтер тоже решил, что настало самое время повторить все с самого начала, и поэтому он опять вставил свой тонкий длинный член в мой рот, сидя надо мной на корточках. И я опять стала работать с его членом, облизывая и обсасывая его и одновременно исследуя его задний проход своим смазанным пальцем.

Однако, как оказалось, на этот раз Гюнтер возжаждал трахнуть меня, и не пожелал истечь соками у меня во рту. Ахмед же наслаждался моим наслаждением, но работал он только для того, чтобы по-настоящему подготовить меня к тому же самому. -Поэтому они договорились трахать меня вместе. Сначала они хотели попасть в одну и ту же расщелину одновременно, однако я воспротивилась этому, заявив, что один — это компания, а двое — уже толпа. Поэтому Гюнтер пошел на компромисс. Он сказал, чтобы Ахмед лег на спину, а я бы села на него сверху, раскинув ноги по обе стороны его тела. Затем я должна была немножко наклониться вперед, опираясь на колени и задрав вверх зад. Ахмед заполнил бы мою вагину своим непомерно толстым членом, а Гюнтер вставил бы свой подходящий для этой цели тонкий член в мой задний проход.

Несмотря на то, что Ахмед хорошо поработал над моим задом, а член Гюнтера был хорошо смазан, все равно трахание в задницу было болезненным. Тем не менее возникшая ситуация и ощущение члена Ахмеда, трахающего меня спереди, очень сильно возбудили меня.

Стараясь не упустить своего, Мартин, мой случайный рыжик, подключился к нам и встал лицом ко мне, чтобы я могла пососать его. Это невероятно, меня трахают в две дыры, и в то же самое время я сосу! Ритм был поистине фантастическим: сначала никакой синхронности, когда Ахмед вставлял, а Гюнтер вытаскивал, а я на всю длину заглатывала Мартина. Затем мы все ухитрились согласовать наши действия, подчиняясь единому ритму, и это было превосходно! Все мое тело раскачивалось взад и вперед в ритме движения других тел. Когда мы это делали, я испытывала невообразимое ощущение от трех совершенно различных членов, входящих и выходящих из меня.

*****
Один из них был мускулистый негр, а четверо других — типичные французские узкобедрые хорошенькие гомосексуалисты. Вера пела низким, хорошо поставленным голосом и отплясывала степ на высоких каблуках. Нужно было присутствовать там, чтобы убедиться, хотя это и звучит смешно, что все же зрелище было забавным.

Ахмед сказал мне, что Вера была замужем не менее пяти раз и каждый раз за миллионером, при этом все они оставляли ей солидную сумму после смерти или развода. Одно время она была певицей и танцовщицей, но никогда не пользовалась успехом. Сейчас же, когда стала старой и богатой, она осуществила мечту своей жизни. Сцена была ее бзиком. Ей не платили за ее вечерние выступления… это она платила администрации за разрешение выступать! И, безусловно, она оплачивала своих пятерых танцоров, их костюмы, и платила музыкантам.

Глядя на нее, я задумалась, какой я буду в ее возрасте, и решила: если смогу откалывать такие же номера, то буду счастливой старой шлюхой. Она самозабвенно делала то, что ей нравится и, что лучше всего, у нее это получалось по-своему неплохо.

Да здравствует Вера!

Действие некоторых других шуточных сценок происходило в старомодном французском борделе, который посещают различного рода клиенты. Роль мадам исполнял менеджер клуба, переодетый в женское платье, и его игра была великолепной. Была сценка, где невинный молодой моряк пришел в бордель, чтобы избавиться от девственности, в другой сцене появляется "голубой", которому нравится вгонять иголки в девичьи ножки; затем объявляется мазохист, и он жаждет получить сумасшедшую порку; за ним следует профессор, желающий одеться под преподавательницу кулинарии; и далее в таком же сумасбродном духе!

По крайней мере все эти пародии и шутки не вызвали во мне чувство ностальгии…

В одной сценке участвовали две девицы, имитировавшие борьбу на сцене, откуда они свалились прямо в объятия пяти или шести танцоров. Они и в самом деле занимались борьбой или, по меньшей мере, очень убедительно ее изображали.

Это заставило меня вспомнить строчку из старой песенки "Она, может быть, и не очень сильна в борьбе, но вам следовало бы увидеть ее "киску""!

Как раз перед нашим уходом на сцене появилась великолепная девица, работавшая под Марлен Дитрих и Мэрилин Монро. Она оказалась транссексуальным существом, одетым в женское платье. Еще недавно девица была особой мужского пола. Ему сделали соответствующие хирургические операции по наращиванию грудных желез, и теперь он ожидал еще одну, последнюю, которая должна была окончательно превратить его в женщину.

Все шоу не было таким отрепетированным и гладким, как в Лас Вегасе, во всем чувствовалась немалая доля импровизации, однако это было действительно забавное зрелище и хорошее представление.

8. ФРАНЦУЗСКИЕ СВЯЗИ

До случая с "грязной" дюжиной на столе в "Замке Роже" мне никогда не приходилось иметь дело с такой большой и настолько занятной компанией. Я имела сексуальные сношения с пятью или шестью парами в одно и то же время, но никогда сразу с двенадцатью различными пенисами. Но это все было детской забавой в сравнении с тем, что меня ожидало впереди. (О, боже…)

Большое представление — полагаю, можно назвать его вечером дебюта — состоялось в доме мультимиллионера-промышленника, которого я назову Клодом Севиньи. Вместе с Ахмедом, Лео и Марикой я поехала к нему на виллу, скрытую на вершине холма в окрестностях Парижа и тщательно охраняемую двумя сторожами, которые, как оказалось, были настоящими парижскими полицейскими, специально нанятыми на данный вечер. На свинг-вечеринках у Севиньи можно встретить довольно знаменитых людей, и однажды произошел неприятный случай, когда репортеры ворвались в виллу во время оргии. Им, конечно, заткнули деньгами рот, и репортаж никогда не увидел свет, но сейчас Севиньи нанимал сторожей, чтобы не пускать за ворота посторонних и прежде всего — газетчиков.

Поскольку групповой секс во Франции не запрещен, если в нем не участвуют несовершеннолетние, и поэтому нет опасности шантажа, Севиньи смог воспользоваться протекцией полиции.

Прибывающих гостей встречали охранники, которые для объявления гостей использовали ручные рации. Сама вилла была окружена деревьями и слабо освещена. Когда мы подъехали поближе, я поняла, что единственным источником света в доме служила мерцающая люстра. Мы припарковали машину и уже собирались позвонить в дверь, когда она открылась и нас приветствовала жена Севиньи — Камилла. На ней не было ничего, кроме хитроумного ожерелья из ракушек вокруг шеи. Она обняла Лео и Марику, пожала мне руку и поцеловала Ахмеда в губы, делая это все почти одновременно. Затем она пригласила нас в дом.

Дом был огромен и в то же время производил впечатление интимности, благодаря мягкому освещению и комфортабельно выглядящей обстановке. Сразу же у входа располагался большой бар, где гости могли выпить. Там же находился неимоверных размеров буфет, полностью загруженный холодными закусками, ошеломляющим набором сыров со всего мира, свежим французским хлебом и булочками, различными салатами, сладостями и десертами.

Большая гостиная была обставлена современной мебелью — кожаными креслами и кушетками цвета натуральной шерсти, а на полу лежали толстые ковры. Все это выглядело весьма привлекательно. Через большое окно виднелся подсвеченный снизу большой бассейн. В нем проказничали две прелестные нагие девушки, лаская друг друга, нежно поглаживая груди и бедра.

Кстати, куда бы я не бросила взгляд, везде встречались только нагие привлекательные тела. Большинство людей были в возрасте от двадцати пяти до сорока пяти лет, и физически они выглядели неплохо. Я не имею в виду, что все были совершенными образчиками своего пола, но в большинстве они выглядели аккуратными, ухоженными и привлекательными. Поскольку все здесь были голыми, то можно было не говорить:

"Посмотри на того парня в зеленом свитере".

Более к этому случаю подходило: "О, посмотри-ка на парня с усами и толстым членом".

Мы скоро нашли гардеробную, где вся наша четверка освободилась от одежды и продолжила исследование дома. Прежде всего я никак не могла сосчитать людей — их было больше, чем за две сотни.

Возвратясь в гостиную, я заметила в окно некоторое оживление у бассейна. Две девицы продолжали играть друг с другом, но по бокам бассейна расположились пять или шесть мужчин. Они выглядели, как почетный караул, выстроившись в ряд со своими членами, стоявшими по стойке "смирно".

Один из мужчин начал. медленно дрочить свой член и закончил действо выбрасыванием струи спермы в бассейн к большому удовольствию девиц и своих приятелей. В этот момент девицы стали еще более шаловливыми и пригласили мужчин в бассейн.

У окна собралась целая толпа зевак, наблюдающих за тем, что происходит в бассейне. Это было интересное зрелище, поскольку бассейн был подсвечен снизу, и все плавающие тела, казалось, мягко колыхались в воде. Один из юношей потерял стойкость своего члена в воде, а остальные сохранили свой престиж и вскоре были использованы по назначению.

К этому моменту я была уже достаточно на взводе, поэтому добралась до бассейна и немедленно начала обрабатывать парнишку, потерявшего эрекцию. Он плавал на спине в мелководной части бассейна, поэтому я раздвинула его ноги, встала между ними и начала ртом вливать жизнь в его член. Затем мы разъединились, а потом воссоединились, целовались и ласкали друг друга. Должно быть, это было приятное глазу зрелище — все эти тела, плавающие на поверхности бассейна; воображаю, мы выглядели, как громадный цветок, расправлявший свои лепестки, и затем закрывавший их.

Мой партнер по бассейну к этому времени вновь обрел свой водонепроницаемый инструмент, но вместо того, чтобы попытаться использовать его тут же, пригласил меня пойти в дом.

Мы находились уже в достаточно интимных отношениях, однако еще не представились друг другу. Его звали Мартин. Он был ростом около пяти футов девяти дюймов — не очень-то и высок, но с широкими плечами и узкой талией. Его длинные волосы казались скорее рыжими, чем коричневыми, и он оказался одним из тех мужчин, у которых была не просто густо волосатая грудь: его плечи и спину сплошь покрывали слегка курчавившиеся волосы. Прекрасной формы член, очень аккуратно обрезанный, висел как маятник, будучи мягким, а сейчас он стал длинным, толстым и твердым. У него было хорошо загоревшее тело, симпатичная задница и столь же симпатичный плоский живот. Мягко-синие глаза блестели, а легкая улыбка на губах предполагала наличие хорошего дружелюбного характера и мягкого чувства юмора.

Мы все еще были мокрыми после купания в бассейне, поэтому он провел меня в большую ванную комнату, где мы с помощью толстых мохнатых полотенец вытерли досуха друг друга. Когда мы занимались этим, в ванную вошли другие пары, чтобы тоже вытереться или попользоваться биде, и мы были свидетелями того, как появилась одна пара, держась за руки. Они выглядели очень уставшими и потными. Я сказала Мартину, что они, очевидно, только что здорово потрахались, и он со мной согласился. Девица уселась на биде, а ее дружок помог ей подмыться, регулируя струю воды. В какой-то момент мне показалось, что она находится на грани еще одного оргазма прямо на биде, настолько, казалось, она наслаждалась воздействием струи на клитор.

Затем ее партнер наклонился над биде, а его подружка начала любовно обмывать его поникший член.

После этого они взяли полотенца и начали вытирать друг друга, возбуждаясь во время процесса. Ее соски стали твердыми, как и его член, и они обменялись таким долгим поцелуем, что мне показалось, оба они спустили еще до того, как он завершился. В конце концов они разъединились и, робко улыбаясь мне и Мартину, удалились, снова взявшись за руки.

Мой новый друг и я к этому времени уже обсохли снаружи, но, говоря образно, я была мокрой внутри.

Это был первый опыт Мартина по части оргии, как он сказал мне, и я догадываюсь, что этим объясняется его сникший в бассейне член. Требовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к этой ситуации, если ты вновьиспеченный свингер. Однако, он уже был менее ошеломлен и явно готов к дальнейшим действиям. По мере того как мы спускались вниз, где происходило главное действо в доме, моего слуха достигли звуки сладкой музыки — безошибочно различаемые стоны и стенания десятков совокупляющихся пар.

*****
Обычно я не прихожу в восторг от анальных сношений, особенно с мужчиной, богато одаренным природой. Толстый член может причинить сильную боль с соответствующими травмами, однако в данном конкретном случае все шло на высшем уровне, и я была расслаблена — в настоящем смысле слова.

Мы продолжали забавляться таким образом минут двадцать к большому удовольствию столпившихся вокруг зевак, но мои ноги начали уставать от нахождения в одной и той же позе.

Нам удалось поменять позицию — я переместилась на бок, Ахмед и Гюнтер продолжали оставаться соответственно спереди и сзади, а Мартин у меня во рту. Было несколько тесновато и требовалась некоторая ловкость, но нам понравилось, и мы выжали из этого положения максимум.

Первым сошел с дистанции Гюнтер, потому что, как я догадываюсь, моя задняя дырка гораздо уже передней. Хотя Ахмед в дальнейшем на нее не жаловался. Я тем временем почти трижды пережила оргазм, вернее почти заканчивала третий раз, когда Гюнтер испустил струю спермы в моей заднице. В следующую минуту Мартин выплеснул мне в рот свою порцию, оставив меня с Ахмедом работать до громадной силы вулканического извержения.

Сильно уставшие, мы вчетвером некоторое время отдыхали, нежно обнимая друг друга, а затем, спотыкаясь, пошли наверх в туалет.

Поднимаясь, мы встретили Лео и Марику, которые провели время также чудесно. Они были вместе с Клодом, хозяином дома, и он сказал, что устроил этот вечер в честь дня своего рождения. Мы, конечно, этого не знали и не были к этому готовы, но у меня в сумочке оказался экземпляр моей книги "Счастливая шлюха", поэтому я извинилась и принесла ее из гардеробной.

Мы торжественно вручили книгу после того, как я поставила свой автограф, и пожелали Клоду большого счастья и многих лет жизни. Хотя он и говорил по-английски, но не понял смысла названия, потому что это американское жаргонное выражение. Когда мы ему объяснили, он, казалось, был очень доволен и заметил, что в вечеринке участвуют две проститутки, которым нравится совмещать полезное (бизнес) с приятным.

Мне так и не удалось выяснить, кто же они такие. Было бы интересно узнать, раздавали ли они образчики своего искусства бесплатно — в качестве рекламы своего бизнеса — или же требовали платы за свои чары. Если они взымали плату, то как? Сразу на месте? — раздумывала я. — Или же, посылали секретные счета позднее?

Там я заметила одного любопытного мужчину лет сорока, который расхаживал все время со стоячим членом. Если же он не прохаживался, то обязательно трахал кого-нибудь, но в любом случае он имел постоянную эрекцию. Как я узнала, его звали Саша, и он бил одним из самых знаменитых свингеров в Париже. Когда бы и где бы ни собиралась свинг-вечеринка, он всегда появлялся там, готовый ко всему, что мог там получить.

Его ум, как мне сказали, был полностью поглощен сексом, и это разрушило как его бизнес, так и семейную жизнь. Он довел свою жену до сумасшествия, требуя секса почти ежечасно, и изнасиловал почти всех девушек в своей конторе. И даже сейчас, после нескольких часов безудержного трахания, он все еще не был удовлетворен и крался по дому как пантера, высматривающая очередную жертву.

Мне было несколько жаль Сашу, я поняла, что он не получал настоящего удовлетворения от своих секс-подвигов. Уверена, что единственное удовлетворение он получал от подсчета посещенных им расщелин.

Еще одной необычной гостьей была высокая миловидная брюнетка с маленькими твердыми грудями и длинными ногами. Я наблюдала ее в действии с несколькими парнями, а один раз она трахалась даже рядом со мной и, судя по тому, как она выгибалась и вращалась, это было траханье века. Однако она относилась к тем тихоням, которые никогда не издают при этом ни единого звука. Я предположила, что она, возможно, развила в себе эту привычку в результате совместного проживания с подружкой в квартире с очень тонкими стенками или же вследствие попыток трахаться дома не тревожа при этом родителей.

Но позднее я заметила ее разговаривающей с мужчиной, с которым она, вероятно, появилась здесь. Она говорила губами и руками и не произнесла при этом ни звука. Очевидно, догадалась я, девушка была глухонемой и разговаривала на языке жестов!

Я была, конечно, удивлена, что глухонемая участвовала в таком свинге, как этот, но, видно, я отдавала дань своим предубеждениям. Почему глухонемая девушка, слепой мужчина или любой человек с физическим недостатком должны позволять этому недостатку мешать их сексуальной жизни? Это просто страшно узколобое общественное мнение, и оно предполагает, что инвалиды являются какой-то другой породой, и их интересы должны довольствоваться примитивной, лишенной удовольствия деятельностью.

Эта привлекательная глухонемая девушка могла получать точно такое же наслаждение от свинга, как и любой другой человек. Ей нравился секс, она была явно хороша в нем и все, чего ей не хватало — звуков стенаний вокруг. Безусловно, звуковое сопровождение возбуждает, но могу побиться об заклад, что она восполнила этот недостаток за счет повышенной чувствительности в других областях.

Я была рада, что такое множество людей на вечере приняли ее без всяких насмешек, грубых замечаний или какой-либо демонстрации своего превосходства. Она сама хорошо проводила время и с нею хорошо проводили время, а это самое главное, не так ли?

Среди гостей я заметила и довольно пожилую леди, которой было за пятьдесят или даже шестьдесят. Было видно, что она много упражнялась, чтобы сохранить свою фигуру. У нее были совершенно седые волосы, на ногах высокие белые кожаные сапоги, а на шее различные цепочки, очевидно, для того, чтобы таким образом отвлечь внимание от отвисших грудей.

Она с отчаянной настойчивостью выискивала молодых мужчин, с которыми могла бы помять простыни, однако, думаю, бедняжке не очень-то везло. В то время, как множество мужчин занимались любовью с девушками гораздо моложе себя, никто, казалось, не был заинтересован в обратном. Так что даже и в такой огромной оргии, как эта, не все проходит гладко. Где-то внутри этого свинга превалировали глубоко укоренившиеся ценности, столь обожаемые средним классом.

Например, наряду с многочисленными лесбиянками практически не было видно мужского гомосексуализма. Я уже рассказывала про смешанную цепочку и про эпизод с сосанием членов, но и то в нем были заняты только два подлинно "освобожденных" мужчины, которые к тому же, вероятно, были бисексуальными.

Что же касается анальных сношений, то сцена со мной и Гюнтером была единственной. Этот способ еще называется "быстрая поездка по коричневому маршруту", как я однажды услышала! Я действительно не наблюдала ни одного случая, чтобы мужчины трахали друг друга в задницу.

Я присутствовала на балу и была вполне довольна тем разнообразием секса, который получала. Но неожиданно я заметила знакомое лицо, входящее в комнату — это была Сюзетта, прелестная рыжая подружка-лесбиянка Ахмеда. Она стояла на пороге абсолютно голая за исключением робкой улыбки на губах и золотой цепочки на талии.

— О ла-ла! — закричала она, увидев меня, и счастливо рассмеялась. Потом она слегка обняла меня и прошептала: — Хелло, Ксавьера. Ты выглядишь такой же прекрасной, как я и представляла себе.

Я вспомнила, что мы еще не видели друг друга без одежды, и поблагодарила за комплимент.

— Ты и сама очень хорошенькая, Сюзетта, — искренне сказала я. — Ты так изящна, а твои рыжие, подстриженные под мальчишку волосы, прямо великолепны. Рыжий цвет мой любимый у девушек.

Она стояла с невинной улыбкой на лице, более похожая на четырнадцатилетнюю девочку, чем на девушку двадцати лет (столько ей было на самом деле). Поставив на стойку бокал с вином, она обняла меня за шею. Взяв в ладони ее голову, я сначала поцеловала ее в лоб, а затем прижалась в поцелуе к тубам. Ее рот слегка приоткрылся, и язык начал исследовать мои губы — он был теплый, твердый и мягкий в одно и то же время.

— Извини меня, мне просто нужно пойти подмыться, — прошептала я ей. — Не уходи.

— Я не уйду, Ксавьера, я буду здесь, — ответила она и снова поцеловала меня в губы.

В ванной был ручной душ, поэтому я тщательно обмылась и попользовалась биде. Я так много трахалась и сосала, что мне хотелось предстать перед прелестной Сюзеттой, которая больше чем кто-либо из присутствующих вызывала во мне желание, чистой, как роса. Когда я снова почувствовала себя чистой и свежей, я присоединилась к ней. Как и было обещано, она терпеливо ожидала меня.

— Ты пришла одна? — спросила я.

— Нет, не совсем. Ахмед просил меня приехать вместе с ним, но на это время у меня была назначена встреча. Она окончилась рано, и меня подбросили сюда друзья. Я рада, что приехала, — сказал она, улыбаясь по-особенному, и наградила каждую мою грудь поцелуем. — Ты была занята? — спросила она.

— Ну, знаешь, если по-честному, то занята — это не то слово. Я получила сполна свою долю трахания на сегодняшний вечер. Но я еще не занималась настоящей любовью, ты знаешь, что я имею в виду, — ответила я.

Оглянувшись по сторонам, мы увидели, что все кровати, кушетки, кресла и ковры были заняты совокуплявшимися парочками. Иногда это были тройки, а то и четверки! Я не знала, куда повести мою маленькую любовницу, но наконец заметила пустовавшую марокканскую скамейку, которая идеально подходила для нее.

— Пойдем сюда, дорогая, лучше не придумать. Садись и откинься назад — кожа теплая. Вот так. Как раз местечко для тебя. Удобно?

— О, Ксавьера, ты, как всегда, великолепна. Да, здесь хорошо. А теперь и ты располагайся поудобней. С этими словами, она раскрыла для меня свои ноги. Я опустилась на пол и погрузилась головой в ее прелестный горшочек с медом, окаймленный мягкими рыжими волосиками.

Я прижала ее поближе, чтобы ее киска находилась как раз над моим лицом. Затем, стоя на одном колене, я поцеловала ее и приласкала припухлые наружные губы ее вагины.

— О, Сюзетта, — шептала я между поцелуями, — ты так прекрасна и так молода. Ты еще не развита, как будто тебе шестнадцать. И такая хрупкая. Ты моя Лолита!

*****
Затем я умолкла, потому что мой язык был занят работой внутри ее тесных маленьких губок, вылизывая все, что было у нее там внутри и выискивая ее крошечный клитор.

Должно быть, я нашла его, прежде чем сообразила, потому что она мягко ахнула.

— О да, Ксавьера, — о, да, да, — стонала она, напоминая персонаж Джеймса Джойса.

У моей маленькой французской Молли Блум был восхитительный маленький клитор, который под языком начал медленно наливаться соками. По мере того, как я его сосала, он делался все больше и больше, почти так же, как распухает мужской член во рту у женщины. Он увеличился до размера крупной горошины и активно откликался на мою работу.

До этого момента она вела себя пассивно, но вдруг, как будто ножницами, тесно обхватила мою голову своими бедрами и скрестила лодыжки у меня за спиной. Руками же она еще теснее прижала меня к себе, так что теперь не только язык, а и рот, нос и все мое лицо погрузились в ее восхитительное лоно.

Мы с Сюзеттой любили друг друга, и я пожирала ее, когда подошел Ахмед и без всяких колебаний засунул свой член ей в рот. Хотя она и была лесбиянкой, она не возражала против небольшого сосания и охотно оказала ему эту великодушную услугу.

Звуки и вид того, как Сюзетта обрабатывала Ахмеда, плюс мое вылизывание ее, еще больше распалили меня. Затем кто-то приблизился ко мне и, так как я стояла на коленях, тоже опустился на колени и вошел в меня сзади. Моя мокрая вагина была к этому готова, а его член был хорош и крепок. Я не собиралась иметь еще одно свидание "вслепую", как это уже однажды было в танцзале, поэтому на миг обернулась, чтобы посмотреть, кто же это. Можно было и догадаться! Это оказался Лео. Он подумал, что было бы забавным, если бы он стал моим вторым трахальщиком-призраком. После того, как мой язык возвратился к Сюзетте, Лео начал скользить во мне и сделал жизнь еще прекраснее.

Когда мужчины получили свое, Сюзетта и я еще некоторое время оставались вместе, лаская друг друга. Но это была свинговая вечеринка, и мы были обязаны подчиняться принятому у свингеров правилу не зацикливаться на партнере (несмотря на то, что нам этого очень хотелось). После обмена легким поцелуем мы расстались и пошли каждая своим путем, зная, что еще не раз встретимся до конца вечеринки.

К двум часам утра, думаю, я трахнулась еще с восемью мужчинами и двумя девушками, и мне показалось, что, если я продолжу в таком роде, то это будет уже сущее обжорство! Найти Лео и Марику не представляло большого труда. Они тоже хорошо поразвлекались. Между прочим, Марика имела по меньшей мере пятерых мужиков, а также Ахмеда и Сюзетту. Мы чувствовали себя довольно-таки обалдевшими и готовились уехать. Хотя мы и были удовлетворены сексуально, но в наших венах кипела кровь, и никто не хотел спать. Поэтому решили пойти подышать свежим воздухом и, возможно, попытаться найти какую-нибудь открытую до поздней ночи дискотеку.

Одевшись, мы попрощались со множеством повес обоего пола, которые, по всей вероятности, были привычны к круговерти подобного масштаба и, насколько я могу догадываться, намеревались трахаться и сосаться до первых робких солнечных лучей.

И вот в тот момент, когда мы покидали раздевалку, я встретила Мишеля.

Он был высоким, хорошо одетым и очень мужественно выглядящим мужчиной с густыми темными усами, черными, курчавыми волосами и пронзительными карими глазами, в которых при улыбке вспыхивали озорные искорки. Он представлял собой сочетание лучших черт Берта Рейнолдса и Марлона Брандо. Мы обменялись взглядами и увидели маленькие сигналы тревоги в глазах друг друга!

Он назвал себя и, поскольку тоже уходил, пригласил нас в дискотеку в районе Елисейских полей. Как сумасбродная десятилетняя девчонка, не способная контролировать свои эмоции, я моментально забыла про чертовскую усталость и про то, сколько секса я уже сегодня имела. Одно ощущение того, что я нахожусь рядом с Мишелем, делало меня снова свежей и свободной. И я была счастлива, что не встретила его во время оргии, потому что у меня неожиданно возникло страстное желание полюбить его, но только наедине, чтобы мы были вдвоем без сотен соглядатаев.

Мишель привез нас в шикарную дискотеку неподалеку от Елисейских полей, на правом берегу Сены. В ней царила атмосфера интимности, и зал был почти заполнен людьми, несмотря на три часа утра. Музыка, в основном, была французская и темпераментная, хотя довольно часто исполнялись популярные песни из хит-парадов на английском языке. Я узнала мелодию Ареты Франклин "Дневные мечты" и буги-вуги в исполнении американской группы Денниса Коффи. В это лето большой популярностью пользовались шлягеры Роберты Флэк "Впервые" и Кэт Стивене "Пришло утро".

Мишель и я не пропустили ни одной из этих мелодий, прижимаясь во время танца все теснее и теснее по мере того, как текло время. Каким-то образом мне удалось выкинуть из памяти всех мужчин, с которыми мне пришлось иметь дело этой ночью, и целиком сосредоточиться на нем. Этот мужчина, полностью одетый, привлекал меня больше, чем все голые тела, которые я видела. Воображение и предвкушение могут часто служить более сильным возбуждающим средством, чем нудизм в чистом виде.

Он был почти на две головы выше меня и приходилось вставать на цыпочки, чтобы обнять руками его широкие плечи. Он очень хорошо говорил по-английски с американским акцентом, что удивило меня.

— Я работал в Нью-Йорке на протяжении шести лет, — сказал он мягким, низким голосом. — Давайте сейчас просто потанцуем, а о себе я расскажу попозже. У меня дома.

Во время танца я просунула руки внутрь его пиджака и вытащила рубашку из брюк. Я медленно и мягко поскребла его спину своими длинными ногтями, затем расстегнула до половины его рубашку и взглянула на привлекательную волосатую грудь.

Звучала музыка с записью Франсуазы Харди и мы продолжали танцевать, чувствуя нарастающее возбуждение. Мишель ласкал мои ягодицы, а я любовно теребила его левый сосок, ощущая эрекцию его члена.

Мы даже ослабли от возбуждения, и я знала, что, если мы не исчезнем, нам придется трахаться прямо здесь и немедленно или же мы сойдем с ума. Мы наскоро попрощались с моими друзьями — Лео широко растянул рот в понимающей улыбке — и ушли.

Мы переехали на левый берег Сены, где Мишель жил на прелестной улочке совсем неподалеку от бульвара Сен-Жермен. Выходя из машины, он приложил палец к губам.

— Ш-ш-ш, — прошептал он, — со мной живет восьмилетний сынишка. Он должен уже крепко спать.

Несмотря на все старания бесшумно проскользнуть в квартиру, мальчик проснулся сразу же, как только мы вошли. Он спрятал свою маленькую сонную головку в простынях и закричал:

— Почему ты меня разбудил, папа, почему разбудил? Я осторожно откинула простыню, чтобы можно было видеть его в полутемной спальне.

— Привет, Пьер, — сказала я, — пожалуйста, не сердись, мы не хотели будить тебя.

— О, все в порядке, спасибо, мадам.

Пьер, ты такой красивый маленький мужчина, — не смогла удержаться я. У него были длинные темные волосы, большие яркие глаза, и он явно унаследовал от отца приятную внешность.

Мишель наклонился и по-отцовски нежно обнял его.

— Не беспокойся, сынок, давай засыпай.

Но, проснувшись окончательно, Пьер начал разглядывать меня.

— Мне эта дама нравится больше Эльзы, которая была на прошлой неделе, — заявил он к моему удовольствию, а Мишель даже не попытался удержаться от довольного смешка.

Я подумала, что это весьма скороспелое суждение для такого мальчика посреди ночи, но все равно восприняла его с радостью и улыбкой благодарности. Глядя на очертания прелестного маленького тела, скрытого простынями и его очаровательное личико, я испытала очень теплое чувство, правда, должна признаться, несколько большее, чем просто материнское.

Мишель принес из кухни вазу с черешнями и графин с соком, а затем, взяв меня за руку, провел в гостиную, одновременно выполнявшую роль спальни. Это была просторная в белых тонах студия с обтянутыми белой тканью стенами и с большой белой кроватью на возвышении.

Вся мебель в доме, включая даже стереодинамики, была белого цвета. Только мы сами внесли некоторое разнообразие в цветовую гамму комнаты. Внезапно в мозгу вспыхнула и пронеслась моя полуденная фантазия в кафе о белом незнакомце, который приведет меня к любви, и я задумалась, не была ли она своего рода предсказанием. Если бы Мишель предложил прослушать концерт Моцарта, я тут же упала бы в обморок. Но он не сделал этого. Он зажег светильник, выключил верхний свет и начал раздеваться. Я стерла из памяти полуденную фантазию, но не могла не удивляться совпадению.

Освободившись от своего летнего платья, я юркнула к нему в постель. Мы все еще продолжали испытывать возбуждение, полученное в дискотеке, но пока ухитрялись не набрасываться друг на друга. Мы ели черешню, потягивали сок и разговаривали. У меня была куча вопросов.

— Когда-то однажды, — шутливо ответил он, — я встретил очень хорошенькую девушку. Она была одной из самых известных манекенщиц Парижа. Прелестная, элегантная, обаятельная. Я крутился как мог, чтобы зашибить лишний доллар в различных деловых махинациях и уцелеть при этом. Она влюбилась в меня. Мы поженились, боролись за существование, она родила Пьера. Потом она получила работу в Нью-Йорке, и мы переехали туда.

Мишель выскользнул из кровати и нашел в белой тумбочке конверт с фотографиями. Он зажег второй светильник, налил мне еще сока и показал фотографии.

— Она очень красива, — искренне сказала я. Его жена была брюнеткой, высокой и стройной. — Это, должно быть, Пьер рядом с ней, а кто второй мальчуган? Он тоже твой сын?

— Да, это младший брат Пьера, очень славный мальчик. Снимки были сделаны около двух лет назад, когда Пьеру было шесть, а младшему четыре года.

— А где же сейчас маленький? — поинтересовалась я.

— С женой. Когда мы развелись, я взял себе Пьера, а она младшего.

В его голосе слышалась горечь, поэтому я задала ему еще несколько вопросов, чтобы он излил душу, рассказав историю своей жизни.

*****
— В Нью-Йорке, — объяснил он, — я нашел потрясающую работу у одного богатого старика, которому нужен был человек для продажи двухмоторных самолетов. Дела шли все успешнее, жена постепенно забросила работу манекенщицы и прибавила в весе. Наш брак стал рушиться. Илейн, жена, не могла смириться с моими успехами и своим поражением.

— Ты все еще любил ее? — спросила я.

— Конечно, за шесть лет семейной жизни я ни разу не обманул ее. Я безумно любил ее. Но она начала погуливать, считала, что таким образом утвердит свою независимость. К несчастью, в это время я должен был перегнать в Марокко партию самолетов на продажу.

— Это всегда так, — заметила я, — каждый раз, когда семейные отношения находятся в критической точке, повышенная деловая активность только ухудшает дело.

— Ты еще не знаешь, как ухудшает, — ответил он. — Когда я приземлился в Марокко со вторым пилотом, которого знал очень мало, танжерская полиция обыскала самолет и обнаружила пакет за моим сиденьем. Мне сказали, что в нем была смесь марихуаны и табака. Меня немедленно бросили в тюрьму, где со мной обращались действительно по-варварски, как с животным. Так продолжалось пять дней, пока в конце концов я не связался с женой. Она прилетела в Марокко и посетила меня в тюрьме. Только тогда я понял, насколько бесчувственной и наивной она была, задавая мне глупые, выводящие из себя вопросы. Полиция обещала меня выпустить, но требовала залог в пятьдесят тысяч долларов, я дал жене список лиц — моего адвоката, бухгалтера, банкира — и попросил, чтобы они занялись моим освобождением. И знаешь, Ксавьера, что сделала эта глупая сука? Как только она вышла из тюрьмы, тут же выбросила записи, которые я ей дал. Затем она улетела из Марокко и стала жить в Нью-Йорке с парнем, с которым познакомилась в Риме. Ей было наплевать на меня!

Мишель повысил голос, и я могла чувствовать ярость и разочарование, которые переполняли его. Он продолжал объяснять, что после пяти месяцев тюрьмы он все-таки нашел надежного адвоката в Танжере, который связался с его друзьями и адвокатом в Нью-Йорке. Те собрали деньги, и он был освобожден.

— Я был готов удушить эту суку, когда вернулся в Нью-Йорк, — прошипел он сквозь зубы. — Она поставила новые замки на дверях квартиры и заявила, что сыновья больше никогда меня не увидят. Я чуть не убил ее. Мы с ней сильно поцапались, когда я подловил ее. Она подала на развод, и он стал действителен через три месяца. А в связи с этим делом в Марокко — тюрьмой и всем прочим — меня попросили убраться из США.

Что ж, я слишком хорошо знала, что все это значит, поэтому у нас было нечто общее. Он закончил свое повествование рассказом, как один из его друзей — хозяин виллы, где мы были, помог ему встать снова на ноги во Франции.

Мишель откинулся назад и вздохнул. Он выговорился, и у него стало легче на душе. Я была рада, что стала для него хорошей слушательницей.

— Такова моя история, Ксавьера. Звучит сумасшедше, но это правда. А сейчас все позади, так что давай забудем об этом. Смотри, уже почти пять часов утра. Давай-ка займемся любовью.

С этими словами он обвил меня руками и нежно, но достаточно сильно, прижал к себе. Весь прошедший час, когда он говорил, мы почти не касались друг друга, но сейчас его пенис начал расти. Он был не особенно длинным, но толстым, сильным и судорожно трепетал, прикасаясь ко мне. Я нежно гладила его соски, в то время как он целовал мои.

Вскоре мы потерялись в океане любви — не очень бурном, скорее спокойном, это был штиль на море, и мы плыли вместе, мягко вздымаясь и опускаясь вниз.

Мы любили друг друга без затей, и это было хорошо. Наша скрытая эмоциональная энергия проявилась чудесным образом. Мы не трахались, не горбатились, не вкручивались друг в друга, мы просто любились. И это было великолепно.

Солнце почти встало, но самым ярким нашим часом был предрассветный. И мы спали, прижавшись друг к другу, как невинные дети.

В девять утра в спальню ворвался маленький Пьер и распахнул шторы, позволив заполнить солнечному свету всю комнату. И опять моя фантазия! Комната превращалась из белой в желтую по мере наполнения ее солнцем.

Пьер выглядел восхитительно. На нем были вельветовые штанишки и закрытый джемперочек цвета слоновой кости. Он подошел ко мне и поцеловал в нос.

— Доброе утро, как поживаете? — осведомился он вежливо. — Меня зовут Пьер, если папа еще не сказал вам об этом. А кто вы?

— Ксавьера.

— Но это не французское имя, а вы не француженка. Я могу определить это по тому, как вы говорите.

Я рассказала ему, что мой отец хотел сына, а моя мать родила ему девочку. Мой отец еще до того, как я родилась, выбрал имя Франсуа-Ксавьер.

— Но что же произошло? — спросил он. — Ты ведь родилась девочкой, да? А как же с именем?

— Да, я родилась девочкой, точно. У меня не хватало чего-то, что есть у мальчиков. Поэтому отец решил: раз я не оправдала ожиданий, он не даст мне полное придуманное им имя. Он отсек имя Франсуа и добавил букву "а". И я стала Ксавьера. Тебе понятно, маленький Пьер?

— Да-а-а, — тяжело вздохнул он, но, кажется, был не столько занят разговором, сколько созерцанием моей правой груди, неосторожно выскользнувшей из-под простыни.

Отец приказал ему идти и приготовиться к завтраку, и мы втроем провели день в теплой семейной обстановке.

В полдень Мишель и я снова любились, и теперь Пьер вертелся рядом и даже принял в этом участие, играя с моими грудками, пока его папа вовсю трахал меня.

Что за пример для маленького мальчика! Я не могу открыто рекомендовать такие отношения как идеальные для отца и сына, даже для обладающих достаточным тактом и инстинктом, чтобы правильно их регулировать. Уверена, что это может быть неразрешимой проблемой.

Мишель с гордостью сказал Пьеру и мне, что когда мальчику будет двенадцать или около того, и он созреет для трахания, Мишель призовет меня, чтобы я могла принять его невинность. Я сказала, что подумаю об этом.

День кончился очень быстро, наступил вечер, и мы с Мишелем присоединились к Хоффманам для обеда. Он нравился им так же, как и мне, и мы вчетвером великолепно провели вечер, а также ночь — в великолепном свинге.

Слишком скоро я должна была сказать "прощай" Мишелю, отбывая с Лео и Марикой в Амстердам. К счастью, Европа не слишком огромная, и куда бы я ни поехала, до Парижа будет рукой подать самолетом. Я была уверена, что наши с Мишелем пути снова пересекутся.

9. ГОЛЛАНДИЯ. ДОМА. РАЗБИТОЕ СЕРДЦЕ

Амстердам, куда я прилетела вместе с Лео и Марикой после сказочного пребывания во французской столице, явил собой зрелище совершенно противоположное тому, которое предстало передо мной в апреле. Я возвращалась в Голландию из США в совершенно подавленном настроении, к тому же то утро было на удивление холодным и дождливым.

Покинуть Нью-Йорк пришлось под давлением ультиматума, предъявленного мне американским правительством: уехать добровольно в течение десяти дней или быть депортированной. Я предпочла тихо и мирно уехать.

Через шесть часов после рассвета, находясь в аэропорту Шипхол, я увидела ожидавшую меня мать. Она была на грани нервного срыва, и внезапно я поняла почему. У входных ворот скопилась толпа репортеров, жаждущих заснять меня с моим щенком и кучей чемоданов. Шесть лет тому назад я покинула Голландию никому не известной секретаршей; теперь я была всемирно известной мадам и автором самых раскупаемых книг.

Репортеры принадлежали к крупнейшим телеграфным агентствам и газетам Голландии. В Америке я привыкла к прессе и даже заставила себя ее полюбить, потому что они помогли проталкивать мою книгу. Но в Голландии журналисты лезли из шкуры вон, чтобы исказить мой облик. Может быть, они ревновали; в конце концов каждый пишущий мечтает сотворить бестселлер, а я этого добилась не затратив N-е количество лет на нищенски оплачиваемую работу репортера.

Голландские власти тоже забросали меня вопросами, но другими, о моем четырехмесячном щенке Бэйджеле: "Где вы раздобыли эту собаку? Сколько ей лет? Какого она пола? Цвет? Порода? Родословная? Что означает Бэйджел по-голландски? Это щенок неплановой вязки? Какие уколы сделаны собаке? Какая организация их делала? Имя доктора?"

Затем, заставив меня заполнить гору бланков, они забрали от меня Бэйджела на две недели для карантинного наблюдения. Когда его тащили в клетку, он лаял и вопил на весь аэропорт. А я с иронией подумала, что Ксавьера Холландер прибыла в Голландию для того, чтобы обрести свободу, а ее щенок — тюремное заключение.

Мать была рада возвращению блудной дочери, но одновременно в моем присутствии было нечто неловкое. Ее шокировали подробности моей прошлой жизни. Мой отец до войны написал несколько книг, и она надеялась, что я пойду по его стопам. Когда я была подростком, она однажды сказала мне:

— Ксавьера, я знаю, что ты любишь писать и тебе нравится бить редактором школьной газеты. Так почему ты не займешься серьезным сочинительством?

Тогда я не слишком много об этом думала. И я уверена, мать и представить себе не могла, что я стану автором знаменитой секс-книги!

— Ксавьера, — сказала она спустя несколько дней после моего возвращения, — почему ты не напишешь книгу о бабочках или о чем-нибудь вроде этого, почему ты все время пишешь о сексе?

— Но, мама, — ответила я, — главным образом я пишу о пчелках и птичках!

Однако, сейчас, когда я оказалась дома, было трудно оставаться фривольной, потому что пришлось столкнуться с реальностью — хронически больным отцом. Он перенес удар в 1965 году и с годами паралич прогрессировал. Только ежечасная забота и уход матери поддерживали его в живых.

Друзья не могли поверить, что после стольких лет страданий он все еще жив. В больнице он умер бы уже через несколько недель из-за равнодушного отношения медицинского персонала. Например, однажды из-за безответственного отношения медсестры он свалился с постели на пол.

Мне был двадцать один год, когда после первого удара его отвезли в ближайшую больницу. В тот первый день, когда он лежал парализованный и без сознания, мы боялись, что он умрет.

*****
Через пару месяцев, однако, отец опять был дома. Его научили ходить, и с помощью костылей, мамы и меня он мог довольно неуклюже передвигаться. Было удручающе тяжело наблюдать, как этот когда-то полный жизни, веселый человек, находившийся в центре нашего внимания, вынужден вести существование калеки. Доктор сказал, что у отца была закупорка сосудов головного мозга, что вызвало паралич правой стороны тела. По крайней мере тогда отец мог разговаривать, хотя искра жизни пропала и, казалось, он сразу же постарел на несколько десятков лет. И все-таки отец еще перелистывал газеты и понимал кое-что из того, что читал.

В действительности, несмотря на свой всегдашний здоровый вид, он никогда не избавился от увечий, которые подорвали его здоровье в результате пыток. Он подвергся им в японском плену во время Второй мировой войны. Я часто видела, как он кололся, чтобы снять боль, оставшуюся, как память лет, проведенных в концентрационном лагере. То его состояние было еще неплохим по сравнению 1966 годом, когда я покинула Голландию. Отец к тому времени потерял много в весе и был почти полностью парализован. Возможно, с моей стороны это было проявлением трусости, но постоянное ухудшение его здоровья частично и ускорило мой отъезд. Я просто не могла видеть, как отец, которого мама когда-то называла "Львом" (я же звала "Пипадокси"), на моих глазах превращался в человеческую шелуху. Его единственная радость состояла в том, что он все еще мог узнавать своих близких и приветствовать их глазами и жалким подобием улыбки.

Сейчас, после шести лет отсутствия, я вернулась и пыталась собрать все свое мужество для новой встречи с отцом. По пути домой мама исподволь готовила меня к шоку, но никакие слова не могли подготовить к тому зрелищу, когда я впервые за шесть лет увидела отца.

Сразу же, как только я поставила чемоданы, мама открыла дверь в его спальню, и хотя я представляла себе все самое плохое, увиденное напоминало сильный удар по лицу. Слезы потекли из моих глаз. Он был просто скелетом. Если бы я не подошла к нему так близко, что могла услышать дыхание, я бы подумала, что он мертв.

Скулы резко выступали. У него все еще сохранились густые, черные с проседью волосы, аккуратно причесанные, но кожа была лишена цвета. Его нос был в два раза больше, чем я помнила, потому что лицо сморщилось и высохло. Рот напоминал клюв птицы, а большая часть зубов отсутствовала.

Когда я подошла, он даже не видел меня. Большие карие с бархатной поволокой глаза апатично глядели в потолок. В конце концов мне удалось привлечь его внимание и примерно с минуту он смотрел на меня, пока я стояла перед ним. Он попытался вытащить руку из-под одеяла, и хотя его глаза снова уставились в потолок, я знала, он узнал меня.

Отец был укрыт одеялами, верх пижамы свободно лежал на его плечах. Я осторожно сняла одеяла. Мать хотела удержать меня, но поняла, что я все равно увижу его бедное тело. Оно было похоже на тела голодающих в Индии, которые я видела на фотографиях. На нем совершенно не было плоти, одни кости, прикрытые тонкой кожицей. Маме приходилось вставать ночью три раза, чтобы перевернуть его, сменить положение, чтобы кости при длительном давлении не прорвали кожу.

Правая рука отца, лежавшая поверх одеяла, превратилась в подобие клешни; два ногтя уже посинели, а чтобы пальцы не вросли в руку, мать подложила ему в кулак свернутый платок.

Видя этот неподвижный каркас, я стала вспоминать, как мы отдыхали во время отпуска в Италии. Отец, бывало, вышагивал впереди или шел позади нас с мамой. А молодые очаровательные, заводные итальянцы, следовали за нами, двумя женщинами, крича при этом: "Прекрасные белокурые сестренки! Ах, какие красивые ножки!". Отец улыбался, зная, что он все еще хозяин, и не боясь соперничества.

Сейчас этот мужчина — когда-то такой энергичный в словах и делах — беспомощно лежал передо мной. Все, что казалось в нем живым, его глаза, но и они были почти лишены выражения. Если бы мне пришлось, как маме, ухаживать за ним восемь лет, я бы, наверное, сошла с ума. Я хотела помнить его веселым и сильным.

Не могу выносить, когда страдают другие. И я знаю: мой отец предпочел бы быструю смерть.

Однажды днем, это было через две недели, как он попал в городскую амстердамскую больницу после первого удара, мама и я поехали навестить его. Так как я в то время имела постоянную работу, а у мамы были различные дела, мы могли ездить к отцу только через день.

Пока мама парковала машину, я направилась в больницу. Проходя через коридор в палату к отцу, я видела главным образом стариков в колясках, беседующих друг с другом. Недалеко от двери я заметила женщину лет сорока, почти полностью разбитую параличом; слабым голосом она просила помочь ей добраться до ванной, но сестры в это время обедали, поэтому ей пришлось ждать и ждать.

Когда мать подошла ко мне, я сказала:

— Послушай, мама, этой женщине нужно в ванную. Может быть, ты поможешь ей, ты ведь так хорошо ухаживаешь за папой. Помоги ей или позови сестру, а я схожу к отцу.

Мама, сердобольность которой всегда распространялась на окружающих, отвезла женщину в ближайший туалет. Потом я узнала, что эта женщина перенесла удар вскоре после рождения первого ребенка, когда ей было тридцать пять лет. Сейчас ей стукнуло тридцать восемь, и она была почти полностью парализована.

Пока мать занималась с этой женщиной, я вошла в палату отца и сразу же почувствовала: что-то не так. Он очень высоко натянул на себя простыни и одеяла, они почти скрывали его подбородок. Он глядел на меня с видом побитой собаки, с очень виноватым выражением в глазах. Я никогда не видела у отца такого выражения.

Когда я поближе подошла к кровати, то обратила внимание, что будильник, который я принесла ему в больницу, исчез с тумбочки, стоявшей у постели. Глядя туда, где он был, я сказала папе:

— Ты сделал что-то нехорошее, да?

Он посмотрел на меня с еще более виноватым видом.

Я стянула с него простыню и увидела глубокие порезы у него на шее. Я еще дальше откинула простыни — на запястье правой руки, парализованной, были кровавые царапины. Распахнув пижаму, я нашла порезы и около сердца.

Тогда я поняла, почему исчез будильник. Он был под подушкой. Должно быть, отец схватил его здоровой рукой, попытался разбить о раму кровати стекло и покончить с собой.

Он, должно быть, точно знал, какими продолжительными и ужасными будут страдания, и не только для него, а и для близких. Он не хотел быть ни для кого обузой и совершил этот поступок в приступе отчаяния.

Я помню, как мама рассказывала мне, что он умолял ее сделать ему фатальный укол. Но как многие, выступающие против эвтаназии, она всегда надеялась, что будет найдено исцеляющее лекарство, и не могла превратить себя в орудие смерти. И вот он все еще жил. Какой долгий и жестокий конец.

10. ВОСПОМИНАНИЯ: ПИЯ

Будучи с отцом, я вспомнила о близкой подруге по имени Пия, которая когда-то у меня была. С пятнадцати лет мы росли вместе и были неразлучны. Мы учились в одной школе и ежедневно ездили туда и обратно на велосипедах.

Пия не была очень хорошенькой. Ее изюминка заключалась в прекрасных вьющихся на африканский манер белокурых волосах, которые в те дни не были очень-то модны.

— Ты точно знаешь, что в тебе нет негритянской крови? — шутливо спрашивали мы ее. Она пыталась выпрямить свои волосы, но мы уговаривали, чтобы она оставила их так, как есть.

Пия вышла из большой реформистской голландской семьи, в которой было десять детей. Ее родители не были достаточно хорошо обеспечены. Пию одевали просто, но со вкусом.

В один из летних дней, когда нам было шестнадцать лет, мы ехали на велосипедах, и я заметила, что несмотря на хороший загар Пия выглядит очень бледной и усталой. Ее нос и щеки были особенно бледны, и это бросалось в глаза.

— Не принимай близко к сердцу, все пройдет, — сказала я. — Давай слезем с велосипедов и побалуемся мороженым.

Покончив с мороженым, мы пешком отвели велосипеды к школе, потому что Пия все еще чувствовала себя плохо. Я спросила, может, она спать ложится поздно.

— Нет, — ответила она. — Я теперь ложусь спать очень рано. Последние несколько месяцев я чувствую страшную усталость. Я не знаю, что это такое!

Она очень усердно занималась: нам предстояло учиться еще два года. Пия была средней ученицей и не могла выдерживать чрезмерную нагрузку. Наши учителя хорошо относились к ней и делали ей поблажки, если у нее что-то не получалось, за старательность.

Мы с ней великолепно уравновешивали друг друга. Пия была тихоней; я — любознательная непоседа. Она была всегда ласковой — и никогда противной. Я — непослушный и необузданный подросток, всегда откалывала номера, развлекала, как могла, класс, паясничала и вертелась волчком по всей школе.

Несмотря а, может, и благодаря разнице в характерах, мы были хорошими подругами, и я испытывала беспокойство за Пию. Однажды по пути в школу она упала в обморок. Затем это повторилось.

— Пия, — ругала я ее, — ты должна об этом рассказать родителям.

— Нет, — стояла она на своем, — не буду говорить родителям. Не буду пугать их.

— Пия, послушай, мой отец врач, — настаивала я. — Я хочу, чтобы, он посмотрел тебя. Я хочу, чтобы он тебя тщательно проверил.

Я в конце концов победила. Мой отец (а он тогда был в добром здравии и имел обширную практику) подверг Пию тщательному осмотру и был очень удручен результатами. Пия несколько раз обедала у нас, и отец знал, что она одна из моих самых близких подруг. Но он сказал мне правду, ей осталось недолго жить. И он заставил меня поклясться, что я не скажу никому об этом.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я.

— Я не дал бы ей больше года, — ответил он. — Ей нужно прийти ко мне на обследование еще раз, прежде чем я поставлю окончательный диагноз. Думаю, что это лейкемия. Я буду вынужден поставить в известность ее родителей.

Он направил Пию в больницу, где она могла пройти курс лечения у специалиста.

Я помню, как угасала Пия. Она худела и худела, становилась все более апатичной. Каждый месяц из-за слабости она не ходила в школу по меньшей мере неделю.

*****
Затем ее стали пичкать лекарствами, в результате чего она лишилась великолепных курчавых густых волос, которыми так гордилась. Они стали вылезать клочьями.

Дальше было хуже; ее шея, бедра и руки стали опухать, а тело оставалось худеньким. Ей объяснили, что это результат инъекций.

Наступил день, когда она наконец сказала нам — одноклассникам и своей любимой учительнице-географичке, что уже нет смысла хранить тайну… она умирает от лейкемии. Все были потрясены и не знали, куда спрятать глаза; осознавали, это может быть правдой, но отказывались принимать ее.

— Ты сошла с ума, Пия? — сказали ей. — У тебя нет никакой лейкемии. Это просто какая-то разновидность гемофилии. Тебе нужно есть как можно больше мяса и яиц и позволить докторам колоть тебя, сколько нужно. Ты разве не заметила, что уже потолстела?

— А как насчет моих волос? И поправилась я странным образом, это только обезобразило меня. Сейчас у меня шея, как у здорового быка.

Это была правда: она выглядела очень плохо. Глаза стали мутными, как у рыбы, и прятались в складках опухших щек. Когда она улыбалась, глаза вообще превращались в узкие щелочки.

— Я знаю, что едва ли доживу до семнадцати лет, — объявила она. — Я сама установила себе этот срок. Лучше, если я скажу об этом врачам, чтобы они не лгали мне больше. Я хочу, чтобы врачи прямо сказали, сколько мне осталось жить. Я читала в книгах о симптомах моей болезни и уверена, что это лейкемия.

Что мы могли ответить ей? А Пия становилась все более религиозной и начала читать Библию днем и ночью.

За месяц до того, как она умерла, у нее в груди и в желудке появились опухоли. Помимо крови, все ее тело было поражено раком. Опухоли появились под мышками и на шее. Она лежала в больнице в ожидании смерти.

Пия неоднократно сравнивала смерть с большими черными грозовыми облаками, столь обычными для Голландии. В этих тучах она видела быстро летящую к ней смерть, причем каждое облако стремилось опередить остальные, чтобы схватить и утащить ее. Однако они никогда не трогали Пию, а проплывали мимо. Эти облака вызывали в ней нездоровый интерес, и часто, навещая Пию, я заставала ее разглядывающей в окно затянутое тучами небо.

Незадолго до того, как она в последний раз легла в больницу, доктора предложили ее родителям увезти Пию куда-нибудь на отдых. Она никогда не выезжала дальше окраин Амстердама. Врачи настаивали, чтобы ее увезли в солнечные края.

Деньги всегда были проблемой для этой семьи, однако школа, родители, ее друзья и знакомые собрали сумму, достаточную для поездки в Рим. Этот город ее родители выбрали по совету агента местного туристического бюро.

Пия не особенно хотела ехать в Рим. Она предпочитала пляжи и леса, где она могла бы сидеть и наблюдать за волнами, листьями, облаками и солнечным светом. Она хотела бы поехать в Испанию или на Ривьеру, однако ее предки сочли, что двухнедельная поездка в Рим принесет больше пользы для образования. Вернулась Пия в еще более подавленном настроении.

— Я не представляла, насколько все это может быть трагично, — сказала она мне. — Рим прекрасен, но это мертвый город, полный обломков омертвелого камня. Родители привезли меня на большое кладбище, думая, что доставляют мне удовольствие показом руин и надгробий. Как они наивны! Неужели не понимают, что через месяц-два я сама буду лежать на кладбище! Почему они не показали мне цветы и леса, пляжи, озера и яхты? Почему они не взяли меня на рыбалку или покататься на пароходе?

Накануне смерти (а она умерла в день своего семнадцатилетия) Пия попросила нянечек почитать над ней, когда она умрет, выбранные ею псалмы из Библии. Она сказала своей матери, что желает быть похороненной в желтой коротенькой пижаме с красиво уложенными волосами. Но она была уже наполовину лысой и хотела, чтобы опухоль на шее была тщательно прикрыта. Она даже выбрала для себя посмертный грим. Слушая, как дочь спокойно готовится к смерти, ее мать была на грани сердечного приступа.

Когда мы с мамой пришли выразить соболезнования, я увидела, что все наставления Пии были аккуратно выполнены. А шею ее обвивала тонкая золотая цепочка с сердечком, мой подарок к шестнадцатилетию. Глядя на Пию, лежавшую в гробу, я забилась в истерическом хохоте. Ее родители, смущенные, не знали, как на это реагировать. Если бы моя мама не объяснила причину моей истерики нервной реакцией, которую я испытываю при глубоких потрясениях, и не извинилась, я сомневаюсь, что они когда-нибудь простили бы меня. На похоронах Пии я и еще три девочки должны были нести темно-красное покрывало, которое кладут на гроб после его закрытия. Я контролировала себя, была молчаливо спокойной и серьезной, но когда органист начал играть выбранные Пией псалмы, я сломалась и горько разрыдалась.

Доставая платок из кармана, я выпустила свой край покрывала, а подхватив его, оглянулась вокруг, смущенная, и заметила, что десятки других мальчиков и девочек, а также взрослые плакали и вытирали платками слезы. Скорбь охватила всех присутствующих.

Это был один из самых значительных по впечатлениям и переживаниям дней в моей жизни. Впервые я хоронила близкого человека. Когда я вижу похоронную процессию, чувство той потери возвращается, и мое сердце разрывается от боли. Но я не скорблю по тому человеку, которого хоронят, он обрел покой, я сопереживаю тем, кто будет продолжать жизнь, утратив любимого.

11. ВОСПОМИНАНИЯ: БИББИ

Да, с возвращением в Амстердам на меня нахлынули воспоминания, как хорошие, так и плохие. На ум не один раз приходила знаменитая строчка из Т.С.Эллиота — "Апрель самый жестокий месяц… смесь воспоминаний и желания", и хотя апрель быстро сменился маем, перемена давалась мне с трудом.

Видения и звуки прежних лет постоянно материализовывались, и я провела много дней в мечтах, сопоставляя прошедшие годы с последующими и выискивая в прошлом все, что могло бы предсказать будущее.

Однажды, гуляя по Лейдсестраат, мысленно находясь совершенно в ином мире, размышляя, что же мне с собой делать, беспокоясь о моем бедном отце, я мельком увидела знакомую фигуру на другой стороне улицы. Он не видел меня.

Но я уверена, что это был Бибби.

И какой же поток воспоминаний нахлынул на меня в результате этой встречи! Я вспомнила то первое утро в 1965 году, когда я вошла в контору небольшой амстердамской кофейной компании в качестве девушки на побегушках и была сразу же сражена видом стройного молодого человека. Контраст между густыми темными бровями, черными, слегка вьющимися, волосами и большими синими глазами заворожил меня. Его глаза были не водянисто-голубого цвета, а того оттенка, который предполагал очень эмоциональную, чувствительную натуру. У него небольшой чувственный рот. Когда он улыбался, то обнажались два ряда великолепных белых зубов. Нос был приятной правильной формы. Его звали Бруно; я немедленно дала ему прозвище "Бибби".

Был жаркий солнечный день, и на мне было надето простое черное платье с розовыми и красными цветочками и небольшим вырезом. Платье соблазнительно открывало часть моей груди и было вполне пристойным, хотя и достаточно сексуальным для первого выхода на работу.

Я всегда ненавидела летом чулки и закрытые туфли, поэтому у меня на ногах были домашние туфли. Скоро я стала известна, как "девица в тапочках".

На Бибби, который работал в конторе около года, была возложена обязанность познакомить меня с учреждением, что меня полностью устраивало. В конторе были заняты десять сотрудников, чьи рабочие места разделялись стеклянными перегородками. Помимо меня, в штате находилась еще одна женщина, в обязанность которой входило готовить кофе для сотрудников, но она была старше меня, поэтому я чувствовала, что здесь скучать не придется.

Все другие мужчины были лет на десять старше меня и Бибби и казались весьма общительными. В этой атмосфере расслабленности работа представлялась легкой, а нагрузка ничтожной.

С самого начала между Бибби и мной возникла взаимная симпатия. Мне нравилось, что он совсем не нахальничал. Он вел себя довольно невинно, даже застенчиво, и мы проводили обеденные часы вместе за тихой спокойной беседой.

Постепенно Бибби стал просить меня о свиданиях. Я не могла согласиться, потому что уже гуляла с другим парнем, Феликсом, но я никогда не говорила об этом Бибби. Я просто туманно уходила от прямого ответа. Наконец он стал умолять меня объяснить, почему я не хочу с ним встречаться.

— Послушай, Бибби, у меня уже год, как тянется любовь с одним парнем, — сказала я. — Он очень ревнив, он собственник по характеру. Мы с ним встречаемся почти каждый день и обычно проводим вместе выходные. Честно, мне хотелось бы погулять с тобой. Но сначала мне нужно порвать с Феликсом, только спокойно, без скандала, чтобы никому из нас не было больно. В конце концов, он очень вспыльчив и упрям и может выкинуть какой-нибудь сумасшедший номер.

Бибби был терпелив и готов ждать, сколько понадобится. Пока мы ограничивались тем, что держались за руки во время ланча в задней комнатушке офиса и иногда случайно целовались. Временами, когда мы гуляли вдоль каналов, держась за руки и вдыхая божественный летний воздух, его тело прижималось к моему, но все это еще было очень невинно.

Я была так счастлива, найдя человека, который не разыгрывал из себя супермена, что намеренно вела себя наивно. Я, конечно, не хотела, чтобы он узнал, что мы с Феликсом постоянно трахались.

Странное чувство я испытывала по отношению к Бибби. Мне снова хотелось стать девственницей. И если бы я рассказала Бибби о всех тех вещах, которые мы с Феликсом проделывали, он бы страшно расстроился. Даже разговор о сексе с Бибби казался неуместным. Мы разговаривали на множество других тем, и я наслаждалась чувством духовной общности, но мне также хотелось и телесного общения с ним.

Однажды я пришла к Феликсу домой и сказала:

— Феликс, знаешь, я думаю, что между нами все кончено.

— Что? — вскричал он.

— Между нами все кончено, — повторила я. — Я встретила человека, которого люблю больше тебя и пора расставить все по своим местам. У нас с ним общие интересы — он любит музыку, театр, искусство, и он очень красив.

*****
— Ты с ним спала? — грубо спросил меня Феликс.

— Нет, — призналась я. — Еще не спала. Не знаю, хорош ли он в постели, сейчас это не имеет значения.

— Как же ты уверяешь, что любишь его, если не спала с ним? — спросил Феликс.

— Разве нужно переспать с человеком, чтобы узнать, что ты его любишь? — удивилась я.

— Желаю тебе всякого счастья в мире, малышка, — сказал Феликс, — но он никогда не будет так любить тебя, как я, ты это знаешь. Ты вернешься ко мне, когда разочаруешься в нем.

Это звучало цинично и саркастично. Затем Феликс вынудил меня заняться с ним любовью, но я уже наверняка знала: то, что я чувствовала к нему год назад, ушло безвозвратно. Мое сердце освободилось и желало Бибби.

Когда Феликс достиг оргазма, он внезапно зарылся лицом в подушку и плакал в течение целых десяти минут, крепко, до боли обнимая меня. Затем он резко вскочил и отвернул от меня лицо, но подушка была мокрой от его слез.

Феликс был впечатлительным пареньком и, должно быть, понял, что это наше прощальное траханье. До этого он еще не влюблялся или же не крутил по-серьезному с девушками. Когда мы встретились, то были молодыми, зелеными и чокнутыми, хотя в сексуальном отношении идеально подходили друг к другу. Но умственно я переросла Феликса. Мне был нужен человек, который мог быть интересным как в культурном, так и в физическом отношении. Я любила читать и играла на пианино. У меня была большая коллекция пластинок с классической музыкой. Феликс был абсолютно равнодушен ко всему этому.

Финальная сцена с ним была очень болезненной, но Бибби в конторе сказал мне, что если будет дружить со мной, то только при условии, что я развяжусь с Феликсом и он будет в этом твердо уверен. Он сказал, что не перенесет, если узнает, что я обманываю его или пытаюсь сразу сидеть на двух стульях. Я "Близнец" по гороскопу, для меня, естественно, трудно обходиться только одним партнером, но я искренне жаждала общения с Бибби.

Бибби жил в Буссуме, в часе езды от Амстердама. Он ездил поездом; от станции до нашей конторы пять минут ходьбы.

В начале наши отношения были полностью лишены сексуальной окраски. Мы ходили вместе обедать, в кино или же проводили время с моими родителями, и единственным активным действием был прощальный тайный поцелуй в дверях, почти как в детстве.

В конце концов мы согласились, что я проведу уик-энд в Буссуме, и мои родители не возражали, думая, что мы будем находиться под достаточным надзором.

Буссум очень милый городишко, затерявшийся среди лесов и пашен, его дома окружены деревьями и лужайками. Украшение его улиц — красивые дома, прелестные магазинчики, художественные лавки и выставочные галереи.

Бибби, как я поняла с первой нашей встречи, был очень эмоциональным человеком, это свойство скрывалось за его большими синими меланхолическими глазами. Он был также легко ранимым и беззащитным в отличие от Феликса с его широкой ухмылкой и маленькими карими глазками, которые при улыбке терялись в морщинах.

Не удивительно, что Бибби почти все свое нерабочее время проводил дома. У него было великолепное собрание записей классической музыки и пианино. Я знала об этом, но огромной радостью было обнаружить, что он великолепно играет. У меня за спиной было двенадцать лет музыкального воспитания, но все-таки музыка в его жизни имела гораздо большее значение, чем в моей. На первый уик-энд в Буссуме я приехала ранним субботним утром. Бибби встретил меня на станции и привел домой, где нас ждала его мать. (Отец умер от рака, когда Бибби исполнилось шестнадцать.) Ей было около шестидесяти пяти, она была простенько одета, без всякой косметики, то есть была типичной милой старой мамой, принадлежащей к средней буржуазии. Также меня представили двум его братьям, которые производили приятное впечатление.

Бибби познакомил меня с домом и в конце концов привел к себе в комнату. Она находилась на втором этаже и была довольно большой, с громадным окном, откуда виднелись деревья. Внутри стоял деревянный квадратный стол с четырьмя стульями, пианино, кровать у стены, был также открытый камин — уютная, приятная комната.

Над кроватью висел большой персидский ковер, а рядом с ним пять различных мечей. Я немного испугалась.

— Ты не боишься, что они упадут? — спросила я.

— Нет. Я собираю мечи. Это старинное оружие, имеющее свою историю. Этот меч — из Китая и на нем до сих пор видны следы крови и волосы одной из жертв.

Возможно, так и было, я не стала проверять. Мне понравился контраст между солнечным, содержавшимся в идеальном порядке домом Бибби и по-холостяцки запущенной комнатой Феликса, в которой мы так много баловались. Неопрятность Феликса и его грязная захламленная комната вызывали во мне брезгливость. Я издала вздох облегчения, потому что мне понравился дом, братья и мать Бибби, а больше всего сам Бибби и его комната.

В тот полдень мы были одни в доме и, наконец-то, кажется, созрели для любви. Ожидание было таким томительным. Занялись ли мы этим делом сразу? Нет…

Сначала он сыграл для меня на пианино несколько этюдов Шопена, и я была настолько романтично настроена, что думала, вот-вот растаю. Однако как бы я ни любила фортепиано, на самом деле мне хотелось увидеть его орган.

В конце концов он подошел и обнял меня. Я ощущала себя такой невинной… Жалела, что не девственница. В нем чувствовалась большая нервозность.

Он уставился на мои загорелые ноги, затем на пальцы ног с покрашенными в бледно-розовый цвет ногтями, а затем на мои руки. Его руки крепко обхватили мои, сжимая пальцы и в то же самое время нежно лаская подушечки.

— У тебя такие красивые пальцы, — прошептал он, прижимаясь ко мне.

Я начала теребить его галстук. Он снял его, и тогда я провела пальцами по его спине. Он вздрогнул. Его глаза вопросительно взглянули на меня. Бибби был слишком застенчив, чтобы сделать первый шаг.

— У тебя есть хорошие пластинки, под которые мы могли бы потанцевать? — спросила я.

Он поставил на проигрыватель диск Серхио Мендеса и Аструд Гильберто и в течение получаса мы танцевали, тесно прижавшись друг к другу. Я почувствовала, как что-то прекрасное поднимается у него в брюках, его тело было тесно прижато ко мне, его дыхание трепетало на моих ушах, волосах, шее…

Потом напряжение стало невыносимым для меня, я потянула вниз его голову и крепко поцеловала в губы, гораздо более страстно, чем когда-либо целовала его в офисе или у дверей. Мой язык проскользнул в его теплый, ищущий рот, исследуя его зубы и губы. Затем его язык встретился с моим.

Сплетясь в танце и поцелуе, мы по моей инициативе двигались к кровати, а там присели, и я предложила ему расслабиться и прилечь. Музыка все еще играла, я медленно провела рукой по его волосам на груди и голове. Его руки были неподвижны; он не знал, что с ними делать.

Я наклонилась и сняла с него носки и туфли. Когда он лежал, я обратила внимание на выпуклость у него в штанах. Он покраснел, заметив, что я гляжу на нее, подтянул ноги и попытался прикрыться рукой.

— Нет, Бибби, не надо, оставь, как есть, — умоляла я, дай взглянуть на тебя.

Я покрыла его лицо поцелуями и так завелась, что могла кончить только от одних тесно сжатых ног. Но я терпеливо ждала. Хотя я и ласкала моих предыдущих парней, на этот раз все было по-другому. Я чувствовала настоящую любовь к Бибби.

Обычно более агрессивен мужчина, но неумелость Бибби возбудила меня. Неожиданно я догадалась о ее причине: он был девственник. Но я не спрошу у него об этом до тех пор, пока мы не полюбимся. Я расстегнула его ремень, а затем и ширинку. Под трусиками его эрекция выглядела восхитительной белоснежной горной вершиной. Но он застеснялся и попытался застегнуть брюки.

— Ну давай же, — просила я, — мы ждали этого момента неделями. Позволь мне сделать это!

— А как же занавески? Соседи? — спросил он нервничая. Я хотела сказать: "Черт с ними!", но вместо этого ответила:

— Хорошо. Минутку. А ты пока разденься. Зашторив окна, я прошла по затемненной комнате и увидела его лежащим в полусвете, одетым только в короткие белые трусы. У него была сильная эрекция и, казалось, он нервничал уже меньше. На кровати не было подушек, потому что на день она застилалась, как софа. Я сказала:

— Давай снимем покрывало и разберем постель. Скажи, где лежат подушки.

Бибби показал на стенной шкафчик. Я подошла к шкафчику и вынула подушки, а он в это время снял покрывало и сложил его. Я сняла туфли, а потом и платье.

Бибби с восхищением глядел на меня. Он никогда не видел меня в сексуальных французских трусиках и лифчике. Возможно, он никогда не видел настолько раздетую девушку; более того, судя по бледному цвету его тела, я сомневалась, что он когда-нибудь ходил на пляж.

Не отрывая взгляда, он потянулся ко мне, дотронулся и поцеловал, будто я была не из плоти и крови. Постепенно он становился более смелым. Он поцеловал мой живот, а затем попытался снять с меня лифчик. Из-за отсутствия опыта у него это заняло, как мне показалось, по меньшей мере полчаса.

Когда лифчик наконец-то упал, он с жадностью схватил мои упругие груди и начал их любовно ласкать. Мои соски стали твердыми, как пули. Я прижалась к нему. Бибби снова застеснялся, и я решила еще раз взять инициативу в свои руки.

Я освободилась от трусиков-бикини темно-красного цвета и небрежно бросила их у кровати. Взяв одну его руку, которая нежно ласкала мою грудь, я положила ее на густой коричневый треугольник между ног. В то время я еще не умела ровно подстригать волосики, поэтому растительность внизу была весьма богатой. Хотя я вообще-то натуральная блондинка с мягкими шелковистыми волосами, мои брови и растительность внизу живота всегда были темными.

После того, как Бибби наивно потрогал мою киску, не зная, где точно отыскать клитор, я мягко направила его указательный палец в нужное место. Я уже была очень мокрой и очень готовой для него. Одновременно другой рукой я стянула с него трусики. Мне доставило удовольствие видеть его прекрасный толстый член с парой великолепных яиц.

*****
В то время, как он играл с "мужчиной в моей лодке" — клитором, я поглаживала его твердого "мужчину в моей руке". Бибби не подвергался обрезанию, но его член был очень чистым. Передняя плоть легко скользила по головке. Я начала двигать ее вперед и назад и могла ощущать, каким чувствительным был его член. Поскольку все это было так ново для него, он готов был взорваться.

Я высвободилась из его рук, стала двигаться вдоль его тела вниз, легла у него между ног и без всяких колебаний взяла в рот его член, одновременно слегка лаская его яички, обхватив мошонку ладонями. Затем я поцеловала его прелестный член.

Бибби очень возбудился и стал умолять любить его так, как мне хочется, предоставляя мне тем самым лидерство.

Поскольку я лежала на животе у него между ног, я решила подтянуться чуть-чуть повыше и подразнить его член своей киской. Моя вульва была горячей, скользкой и с нетерпением ожидала его пульсирующий член. Я жаждала, чтобы он заполнил меня.

Наконец-то Бибби был внутри меня — с небольшой помощью своей подружки — но он мог закончить в любой момент. Мне пришлось преподать ему пару уроков самоконтроля, удерживая его в полной неподвижности во время объятия.

Когда я убедилась, что Бибби способен продержаться некоторое время, я возобновила траханье.

Тесно прижимаясь к его разгоряченному телу, я начала медленно двигаться вперед-назад, обняв его ноги своими ногами и находясь сверху. Через несколько мгновений я уже была готова. Если честно, у меня как раз хватило времени сообщить об этом Бибби, который крепился изо всех сил.

— Ну давай же, Бибби, глубже, глубже, пожалуйста! Отдай мне его на всю длину! — стонала я в экстазе.

Мы одновременно достигли высшей точки наслаждения. Это было долгое, восхитительное чувство, и я ощущала, как его семя вливается в меня. Да, ради этого следовало подождать столько времени, сразу же сказала я себе.

Мы долго лежали в этот полдень, изнемогшие, счастливые, в высшей степени удовлетворенные. Отдых после акта был таким же чудесным, как и оргазм. Мы шептали нежные слова, ласкались с закрытыми глазами, нежно трогая лица, груди, руки, пальцы друг друга.

Как маленькие невинные подростки, мы были ошеломлены свершившимся актом любви. Я чувствовала, будто никогда ни с кем не спала до этого.

А затем я задала Бибби вопрос, который собиралась задать. Это было примерно через час, после того, как мы совокупились, и у него опять начала появляться эрекция.

— Бибби, скажи: ты в первый раз имел дело с девушкой? Он застенчиво кивнул.

— Да. Ты моя первая девушка.

Меня взволновало, что со мной человек старше меня на несколько лет, который был девственником до нашей встречи и который выбрал меня в качестве своей первой любовницы и постоянной подружки. Мы оба надеялись, что наше знакомство будет долгим и счастливым. Я твердо вознамерилась стать самой лучшей наставницей, о которой он только мог мечтать и ожидала, что наша сексуальная жизнь будет становиться более интересной с каждым днем. Я знала, мне предстоит здорово потрудиться, но Бибби был усердным и способным учеником. Если бы он научился также играть на моем инструменте, как на пианино, то не было бы никаких проблем.

Спустя несколько недель при выполнении позы "69", которой я его обучила, произошел ужасно неприятный случай. Я показала ему, как надо есть меня, лаская и стимулируя мой клитор пальцами и языком. Любя друг друга таким способом, мы оба очень сильно возбуждались и буквально зверели, и хотя Бибби был довольно осторожен, не кусал и не причинял мне боли, я настолько поддалась страсти, что укусила его член до крови.

В тот же день Бибби сходил к семейному врачу, который с улыбкой сказал, что я почти сделала ему обрезание. Доктор перебинтовал член, приложил мази и рекомендовал холодные компрессы.

Когда Бибби поправился, мы снова, правда, осторожно начали заниматься любовью. Однако, это было больше, чем траханье и вылизывание, которыми я занималась с Феликсом и могла бы заниматься с Бибби или любым другим мужчиной. Здесь было более глубокое чувство… любовь.

Бибби и я стали неразлучны… днем в офисе, вечером в кафе, на концертах, в театре, в парках, а в конце недели — в его комнате.

Иногда мы даже ухитрялись устраивать ночь любви на неделе, но чаще всего любовные встречи приходились на уик-энд. И можете себе представить, насколько взрывными были наши секс-встречи, когда мы давали выход любви и плотскому вожделению, накопившимся за неделю, проведенную в воздержании.

Одно время мы увлеклись театром; сама идея лицедейства и сопровождающая его возбуждающая обстановка заинтриговали меня. К счастью, мне удалось пристроиться к одной из американских кабаре-групп, которая тем летом выступала в Амстердаме. Несколько вечеров в неделю я работала там девушкой на побегушках и объявляла номера, одетая в национальный голландский костюм (включая деревянные башмаки!). Тогда я действительно чувствовала, будто являюсь частью труппы, и это было настолько восхитительно, что вскоре я вступила в еще одну театральную компанию. Там мне пришлось заниматься различного рода мелкой театральной работой, включая гримировку, что мне очень нравилось, и в конце концов я стала даже писать небольшие комедийные скетчи для шоу.

Бибби, бывало, с горделивым видом сидел в зале во время представлений или же просто встречал меня у входа на сцену, всегда с любовью подбадривая меня.

Мы дружили уже около года, и Бибби начинал проявлять все более и более серьезные намерения касательно наших отношений, что как-то пугало меня. Я знала, что еще не готова к пожизненному заключению.

Это было примерно в то время, когда моего отца хватил первый удар. Бибби страдал почти, как и я, от потери общения с моим отцом. Он сильно привязался к нему, испытывал почти сыновние чувства, и изо дня в день, из месяца в месяц ходил навещать отца и катать его в коляске. В жару и в холод, в дождь и в снег Бибби с такой преданностью относился к нему, что временами я, хотя это нелогично и глупо, чувствовала себя заброшенной.

И все же это было прекрасное, беззаботное и счастливое время, я была молода и любила Бибби. Когда я слышу музыку Чайковского, Баха, Брамса или Шопена, эти прекрасные часы всплывают предо мной и я могу разрыдаться, вспоминая, каким добрым, преданным и верным по отношению ко мне был Бибби, как сильно меня любил.

Но все хорошо кончается только в сказках. Бибби был очень чувствителен и слишком легко раним. В результате это начало меня раздражать. Я стала ощущать почти то же, что и в конце моего романа с Феликсом. Однако в то время как Феликс вел себя слишком по-мальчишески, Бибби был излишне серьезен.

Бибби всегда выступал как истинный джентльмен. Сомневаюсь, что у него когда-нибудь были голубые джинсы. Даже по уик-эндам он надевал рубашку, галстук и пиджак или же костюм с жилеткой. Я отдавала должное его изысканности, но иногда мне хотелось встряхнуть его и заставить вести себя по-юношески, быть для разнообразия менее чопорным.

Итак, он продолжал оставаться идеальным джентльменом с безукоризненно подобранной одеждой, чистюлей, всегда добрым и внимательным по отношению к своей матери и братьям и любящим меня, а я чувствовала возраставшую подавленность. В его мире я не могла совершить какой-нибудь неправильный поступок. Он водрузил меня на пьедестал, а мне там не хватало воздуха. Он не давал возможности расслабиться. Я должна была обещать выйти замуж за него, а я еще не была готова к оседлому образу жизни.

Хотя я и не хотела быть разрушительницей нашего счастья, я вскоре поняла, что наши отношения угасают. Однажды под влиянием настроения я заявила:

— Думаю, что поеду в Америку, Бибби. Я решила, что на сегодняшний день между нами все кончено.

Он ничего не сказал. Он побледнел. Затем сел на свою "Веспу" и поехал домой.

В два часа ночи мне позвонил его старший брат.

— Бибби чуть не погиб в аварии. Ночью в темноте он врезался на мотороллере в дерево. Чтобы поправиться, ему придется провести в больнице несколько недель.

Узнав об аварии, я чувствовала себя отвратительно. Я знала, что он не заслуживает такого расставания со мной. И, что было еще хуже, пока Бибби лежал в больнице, я спуталась с сильным властным мужчиной, которого звали Питер. У него была комната в городе, и вскоре мы уже регулярно трахались. Кроме того, я ушла из кофейной фирмы.

Бибби поправился, и я снова стала его девушкой, хотя все чаще и чаще встречалась с Питером, и делала вид, будто продолжаю любить Бибби, что в какой-то степени было правдой. Но я уже разрушила все его надежды с женитьбой. Я просто не была женщиной, удел которой тихая спокойная жизнь на окраине города в окружении соседок, сплетничающих о погоде. Из нашего общения исчезло чувство возбуждения, радости, ощущение молодости; общей осталась только привязанность к музыке и искусству.

После нашего примирения Бибби еще больше привязался ко мне, а я бессознательно причиняла ему боль. Мы с Питером продолжали трахаться и вылизывать друг друга досуха чуть ли не каждый день, как это делают монашки в своих кельях по ночам. Бибби же был в Буссуме со своей матушкой и братьями.

Я все еще не рассказала Бибби о существовании Питера.

Однажды Питер и я, обнявшись, гуляли по набережной. Я забыла, что наступил час ленча, и мы прохаживаемся поблизости от конторы Бибби, который также мог выйти на прогулку. Когда я его увидела, было уже поздно. Он заметил нас и изменился в лице. Мне ничего не оставалось делать, как познакомить обоих моих любовников.

Питер пожал Бибби руку и вопросительно взглянул на меня. Бибби сник от крепкого рукопожатия, извинился и сказал, что ему нужно срочно уйти, а затем со слезами на глазах попросил позвонить ему попозже. Я позвонила, и мы договорились встретиться вечером. Подразумевалось, что это будет наша прощальная встреча.

Мы встретились в доме его дядюшки в Амстердаме, потому что мне не хотелось ехать в Буссум. В нашем распоряжении была тихая комната на шестом этаже. Стоял теплый, спокойный вечер, и окно, выходящее на улицу, было открыто.

*****
Сумасбродность ситуации запоздало дошла до меня, и я нашла ее фантастически смешной. Я начала хихикать, Лео тоже, и скоро я так тряслась от смеха, что мой невидимый партнер почти выскользнул из меня…

Но не надолго.

Он вернулся в меня с новой энергией, а моя тряска еще больше распалила его.

Из динамиков полилась мелодия — "О, дорогая". Резкими толчками, которые заставили меня кричать от экстаза, обхватив мои бедра, насильник разразился бешеным оргазмом, истекая спермой и наполняя меня горячей суспензией. Еще один сильнейший спазм, и все было кончено. Со вздохами и стонами он покрыл мои плечи и зад поцелуями, а затем без единого слова, и даже не дождавшись окончания мелодии, удалился.

А еще говорят, что в танцах не может быть причуд!

Лео крепко держал меня и сказал с улыбкой:

— Я думаю, он кончил!

Я все еще горела от восхитительных ощущений и крепко зажала ноги для еще одного волнующего момента.

— Да, он кончил, — ответила я.

Мы опять вместе рассмеялись, а затем меня, будто ударило.

— Лео?

— Да, Ксавьера?

— Ты мне можешь сказать кое-что? Пожалуйста?

— Конечно.

— Он был симпатичный?

Мы оба поняли, насколько чудовищно это прозвучало, и рухнули, задыхаясь от смеха, в объятия друг друга.

Все происшедшее походило на прелестное безумство, а я так и не увидела его!

Это то, что я называю траханьем вне видимости!

2. ЛЕО И МАРИКА

Буквально за несколько дней до этого я была в Амстердаме, помирая от скуки, если сравнивать то состояние с теперешним.

Как же я совершила этот счастливый переход от скуки к радостной интересной жизни? Как же я вступила в этот абсолютно новый танец любви?

Все произошло, благодаря счастливой семейной паре, которую я встретила в Амстердаме.

Загадка: многие имеют женатых любовников.

Многие имеют двух женатых любовников.

Однако, знаете ли вы кого-нибудь, у кого были два любовника, женатых друг на друге?

Ответ: это я (удивлены, да?). И их звали Лео и Марика.

Я встретила их через несколько дней после возвращения в Голландию из Соединенных Штатов, и они были так же желанны для меня, как ночь с девкой для матроса в увольнении. Мой приятель, которого я знала в США, архитектор по имени Нед, сейчас жил в Амстердаме; он навестил меня и пригласил сходить куда-нибудь выпить. Когда мы встретились в баре, с ним был еще один мужчина, его хороший друг Лео Хоффман. По причинам, которые я до сих пор не могу понять, он мне сразу понравился. Он выглядел как нечто среднее между Тулузом Лотреком и Винсентом Ван Гогом (нет, не карлик без одного уха!). По моей догадке ему было около сорока лет, хотя позднее я узнала, что в действительности ему пятьдесят один год — у Лео было исключительно моложавое круглое лицо с короткими светлыми волосами, которые начинали редеть. Хороший стиль делал Лео моложе, чем он был на самом деле. Его козлиная бородка и усы выглядели весьма аристократически, и он находился в отличной физической форме, о чем вы узнаете позднее. После знакомства я сказала Лео:

— Ваша фамилия мне хорошо знакома. Вашу жену зовут Марика?

— Да, — ответил Лео. — Мы что, приобретаем международную известность?

— Что-то в этом роде. По совпадению один из моих знакомых дал мне номер вашего телефона. В любом случае я собиралась позвонить вам через несколько дней.

Лео сказал, что он тоже много слышал обо мне и что он и его жена, Марика, не просто знакомы с моими книгами, но и читали их с целью подогреть друг друга. Он пригласил меня отобедать в их доме следующим вечером и дал мне адрес своего большого старинного дома на берегу одного из знаменитых каналов города.

Позднее Нед отозвал меня в сторонку, чтобы предупредить о Лео и Марике. Причина этого предупреждения: они были свингеры. Я громко рассмеялась.

— А какого черта ты говоришь это мне, зная, кто я такая? — ответила я с раздражением в голосе.

— Не удивляйся, если ты обнаружишь в доме человек двадцать, и от тебя будут ожидать, что ты будешь трахаться со всеми и с каждым из них, — сказал он.

— Мне это нравится. Увести меня из такого общества, все равно что отлучить папу римского от церкви.

В тот же вечер Нед и его подруга Анни пригласили меня отобедать с ними. Она была значительно моложе, чем он, и в двадцать один год была одной из самых знаменитых манекенщиц Голландии. Она читала мои книги и была очень взволнована предстоящей встречей. Однако, хотя она и была очаровательной, все же в ней чувствовался какой-то холод и отчуждение, возможно потому, что Нед следил за ней, как ястреб. Он, должно быть, знал из моей книги, что я люблю женщин в равной степени с мужчинами.

У него не было причин для беспокойства. Да, она была красивая девушка и очень мне понравилась, но я не чувствовала к ней физического влечения. Я должна сказать, что манекенщицы это не моя чашка чая, поскольку большинство из них слишком эгоистичны, чтобы свободно и без предрассудков отдаваться другим. Всегда можно отличить комнату манекенщицы по отметкам губной помады на зеркале.

Несмотря на то, что у Неда не было причин опасаться, что я попытаюсь украсть его подружку, он становился все более и более замкнутым. И в самом деле, после обеда он отвез меня домой и после этого я говорила с Недом только один раз, да и то по телефону. Однако, я признательна ему за то, что он представил меня двум из наиболее интересных в сексуальном отношении людей, которых я когда-либо встречала — Лео и Марике.

Несомненно, что я с нетерпением дожидалась обеда в их доме. Уже несколько дней у меня не было секса, и поэтому я чувствовала себя не в своей тарелке. Мне нравится меняться партнерами, но мне не приходилось делать это много и часто с тех пор, как я ушла с поста дуэньи нью-йоркских мадам. И поэтому мне было наплевать, будет ли их только двое или все двадцать, я была к этому готова.

Когда я навестила Лео и Марику на следующий вечер, меня сразу же поразило, как они обставили первый этаж своего дома на берегу канала. В огромной гостиной было несколько хорошеньких кушеток, толстые ковры, напольные подушки, а также комфортабельные кожаные кресла и большой бар.

Стены были увешаны современной живописью, и по всей комнате стояли эротические скульптуры, что привносило нужную чувственность в помещение с высоким потолком и покрытыми лаком деревянными стенами.

Одна из картин была написана Бетти Додсон. Я встречалась с ней несколько раз в Нью-Йорке во время проведения телевизионных интервью о сексуальности, также мы вместе выступали с лекциями о сексе в средствах информации. Хотя мне так и не пришлось по-настоящему узнать Бетти, думаю, что могла бы хорошенько копнуть ее; я слышала, что Бетти стала чем-то вроде легенды в артистических кругах Манхэттена, практикующих свинг.

Ее картина, довольно большая по размерам и выполненная в черно-белых тонах, изображала пару, занимающуюся любовью, и хотя подробности Бетти не выписала, было очевидно, что люди совокуплялись. Картина отличалась хорошим вкусом, это было очень чувственное произведение, и я не могла не настроиться на красивые эмоции, любовь и эротику, излучаемые ею. Это был один из несметного количества объектов в доме, задававших чувственность.

Лео тепло меня приветствовал и с гордостью представил своей красавице-жене, Марике, которая замечательно дополняла окружающую чувственную атмосферу. Она была высокого роста — около пяти футов и девяти дюймов — несколько выше Лео и, имея такие длинные ноги, легко могла бы стать манекенщицей, хотя ей уже и было около тридцати. Ее волосы были рыжевато-светлого цвета, который так нравится мне у женщин. У нее были большие синие глаза и бледный цвет слегка веснушчатого лица. Ее груди, хорошей и твердой формы, похоже, были такого же размера, как и у меня.

— Я очень обрадовалась, когда Лео сказал, что пригласил вас сюда, — сказала она.

— Мне доставило удовольствие… я надеюсь, — ответила я, многозначительно взглянув на нее.

Марика рассмеялась и сообщила, что ее дом и предназначен для этого.

Мы присели и стали знакомиться ближе, начали с тех привычных пробных шагов, которые являются первой фазой в любом сближении. По мере того, как мы болтали, я подумала: приятно было бы посвинговать с ними, потому что ясно, что эти люди живут увлекательно. Марика несколько лет летала стюардессой на самолетах компании KLM. Около года она жила в Рио-де-Жанейро с молодым латиноамериканцем, а потом некоторое время в Штатах — как ни странно, с другом Лео, хотя все это время она интересовалась именно Лео. Но Лео жил в этот период с девицей по имени Мелани. Лео быстро достал и показал несколько фотографий миловидной девушки с сексуальным красивым телом.

Лео рассказал мне про нее:

— Она была чрезмерной извращенкой. Она любила кожу, рабское подчинение и была мазохисткой. Она часто просила, чтобы я связал и стегал ее, и надевал на нее кожаные вещи. Сначала мне это немного нравилось, однако я не мог заставить себя по-настоящему бить ее.

Он сказал, что не в его привычках избивать девушек, прижигать им кожу или же связывать их и ставить на них отметки. Очевидно, Мелани упрашивала его капать на нее горячий воск и гасить сигареты об ее груди.

— В конце концов, — продолжал он, — она ушла от меня, когда встретила английского продюсера порнографических фильмов. Он был садистом, а она служила идеальной жертвой для его извращенных желаний. Сейчас они поженились, она сделалась его рабой и выполняет все, что он пожелает.

— Это звучит, как точное описание большинства браков, — сказала я с улыбкой в надежде несколько приподнять настроение.

— Только не нашего, — быстро вставила Марика, — немножко садизма иногда — еще куда ни шло. Но немного может затянуться надолго. Дайте мне возможность трахаться и сосать в любой день. Или ночь. — Потом она продолжила: — Как только Мелани оставила Лео, я стала осаждать его. Однажды мы вместе провели ночь и он почти свел меня с ума.

Они нашли, что очень подходят друг другу, и решили пожениться.

Лео обязательный мужчина, и в какой-то мере я завидую Марике. Они — абсолютно противоположны. Он кипуч по натуре, гордится своим вкусом и глубокими познаниями в искусстве и музыке. Он сочинил несколько песен и записал несколько пластинок, и некоторые его песни исполняются знаменитыми певцами по всему свету.

*****
— Наркобизнес тоже процветает, — сказала Мария, — с нашествием хиппи и опять-таки в связи с терпимой полицией Голландии.

С чувством удивления Мария добавила, что ежедневно по голландскому радио передают цены на наркотики на черном рынке!

Я поняла, что для одного дня встреченной антикультуры вполне достаточно. Амстердам также является крупным центром торговли, и поскольку время было еще раннее, я предложила Марии пройтись и посмотреть витрины — и, может быть, даже купить что-нибудь — на любимых мною торговых бульварах Калверстраат и Рокин Лейдесестраат. Поэтому мы туда направились и приятно провели там час или около того. Мы засматривались на выставленные в сверкающих витринах торгового дома Бонебаккера бриллианты, которые в Амстердаме можно купить с выгодой для себя, если в них понимаешь толк; эта фирма уже в течение трехсот лет специализируется на торговле бриллиантами. Мы восхищались великолепным делфтским фарфором в витринах магазинов фирмы Фоке и Мельцер, особенно необычными, уникальными изделиями. Цены на некоторые из них были предельно высоки, но надо иметь в виду, что каждое делфтское изделие раскрашено вручную по глазури.

После такой длительной прогулки нам с Марией захотелось немножко отдохнуть, поэтому мы вернулись к автомобилю и доехали до главной площади Амстердама Лейдсплейн. Там мы прошли в кафе при гостинице "Америкой Хотел", когда-то любимом месте встречи подающих надежды молодых моделей, писателей, художников, журналистов, стюардесс и секретарш. Я скоро поняла, что состав толпы изменился. У входа стоял пожилой крутого вида мужчина, проверявший посетителей; когда-то преобладавшая здесь богемная обстановка была уничтожена требованием для мужчин обязательно быть при галстуке.

Но несмотря на требования к одежде, находившиеся внутри юнцы вели себя в основной своей массе шумно и развязно, у них отсутствовала "изюминка". Главным образом они были заняты разглядыванием посетителей и отпусканием глупых шуточек в их адрес.

— Привет, как поживаете, мадам X, — обратились они ко мне. — Снова в Голландии? Не кажется ли вам, что вы рискуете своей удачей?

Я презрительно улыбнулась им в ответ.

Мария, будучи приятной в компании, но не самой яркой из моих знакомых женского пола, вскоре начала флиртовать с одним из этих болтунов, выглядевшим более-менее прилично. И вскоре два повесы без всякого приглашения подсели за наш столик.

Один из них, с длинными, жирными волосами, в рубашке с грязным воротничком и закапанном кофе галстуке, перегнулся через стол и неподвижно уставился на меня. Когда вернулся официант с нашими напитками, мой остолбеневший почитатель пошевелился настолько, чтобы громко заказать порцию виски для себя и более крепкий напиток для своего приятеля.

Затем к нам присоединился третий тип и заявил, что учился со мной в школе. Я не могла вспомнить его имя, но лицо показалось мне слегка знакомым. Он тоже уселся за стол, и вскоре мы с Марией очутились в окружении толпы парней в возрасте от 25 до 35 лет, и ни один из них не отличался робостью или вежливостью.

Кое-кто из них был знаком с моей книгой или читал в журналах о моих похождениях, и они втянули меня в глупый разговор.

— Мы твои большие почитатели, большие! Ты уже сейчас, наверное, миллионерша, а? Потрясная книга, но бьюсь об заклад, что ты и гроша ломаного здесь не заработаешь, занимаясь древнейшей профессией!

— Вам, парни, не по карману мои цены, — рассмеялась я в ответ. — Поэтому я и делаю ставку на сочинительство сексуальных книг. Однако чихаю я на ваши мнения, — добавила я. — Почему бы вам не оставить меня в покое?

К этому времени стол ломился от выпивки и закуски, заказанной парнями. Мария, казалось, получала удовольствие от всего происходящего, я же хотела побыстрее избавиться от этих подонков. Если они не исчезнут, тогда уйду я.

Ну и вот, как только я предложила Марии оплатить наш счет и пойти куда-нибудь в другое место, длинноволосый юнец вскочил и сказал:

— Ох, одну секунду. Мне нужно позвонить, однако я скоро вернусь, хорошо?

— Эй, а мне нужно сходить отлить и заодно купить газету, — воскликнул второй и последовал примеру первого. Третьему нельзя было отказать в прямолинейности.

— Встретимся попозже. Спасибо за выпивку и закусь, — и он возглавил массовое бегство из-за стола.

— Что же это такое? — воскликнула я. — Что здесь происходит?

Официант подошел и рассмеялся.

— Они вас надули, не так ли?

— Что вы имеете в виду?

— Это в их стиле. Мы не можем не пускать их, потому что они одеты, как требуют правила, даже если их одежда иногда и грязная. Но это шайка паразитов, наживающихся за счет девушек. Сейчас я узнал вас. Вы Ксавьера, которая недавно приехала из Штатов! Правильно?

Я утвердительно кивнула.

— Должно быть, они вообразили, что вы миллионерша, — мягко сказал он. — Во всяком случае, они оставили вам свой счет для оплаты.

Я была дружелюбно расположена к этому приятному пожилому мужчине, который относился ко мне с уважением и пониманием, но затем и он огорчил меня.

— Извините, мисс Холландер, — сказал он двусмысленно ухмыляясь, — поскольку я был уверен, что вы за них заплатите, я все включил в один счет.

Я выхватила счет из его руки и взглянула на него — около семидесяти гульденов или двадцати пяти долларов; к счастью, у меня в кошельке было достаточно денег, чтобы заплатить. Но этот урок знакомства с паразитирующими голландскими парнями обошелся мне дорого. В хорошие старые времена им бы это даром не прошло. Я чувствовала себя вправе вывалять этих дешевок в дерьме с головы до ног. Да и себя с Марией тоже за то, что мы так дешево купились.

Мы немедленно ушли, и я предложила Марии сходить в "Парадизо" ("Рай"), который когда-то служил местом сбора амстердамской богемы. Но она сказала, что все переменилось и бар превратился в любимое пристанище хиппи всех мастей. Мы завершили свой поход в "Шерри Бодега", пропахшем вином трехэтажном заведении, открытом с четырех до семи вечера. Затем Мария привела меня в дискотеку отеля "Хилтон". Велосипед являлся главной темой в оформлении дискотеки: даже вход был выполнен в форме велосипедной рамы. Это хороший бар с хорошей дискотекой, привлекающий хорошую публику. Мы потанцевали там с несколькими одиночками-мужчинами, ожидавшими приключений, но, должна признаться, большинство из них не показалось мне привлекательными. Я узнала кое-кого, знакомого по дням моей юности и кто, как мне сообщили, был женат или по меньшей мере был когда-то женат, а сейчас вышел на охоту. Вскоре мы покинули дискотеку и пошли в другую — "Вум-Вум".

Хотя в Амстердаме клубы открыты допоздна, мы не получили фантастического удовольствия от их посещения, поэтому закруглились пораньше, и я подвезла Марию до ее дома.

Вернувшись вечером домой, я чувствовала себя подавленной — подавленной тем, как ко мне отнеслись люди, которым я не причинила никакого вреда, эти грубые, неопрятные и непривлекательные типы в барах и на улицах. Голландцы, казалось, ничуть не изменились и продолжали оставаться такими же, неуклюжими, как подростки, в отношениях с женщинами; и я сомневаюсь, что они когда-нибудь повзрослеют и поумнеют.

Несколько следующих дней я провела дома, занимаясь чтением и сочинительством. Я наслаждалась тишиной и покоем и в то же время скучала по многочисленным друзьям, телефонным звонкам и вечеринкам, к которым привыкла в Нью-Йорке.

В пятницу я опять выбралась в город и встретила Неда, чей телефонный номер мне дали друзья в Нью-Йорке. А Нед привел меня к Лео.

Остальное вы знаете. Хоффманы и я быстро стали большими друзьями, а вскоре мы отбыли в Париж.

Мы вернулись в Амстердам и почти месяц регулярно встречались друг с другом. Но я все еще продолжала жить дома, что, честно говоря, действовало на меня угнетающе. Май сменялся июнем, и мне нужна была отдушина. И Лео с Марикой снова оказали мне услугу.

13. КСАВЬЕРА НА РИВЬЕРЕ

Сен-Тропез на французской Ривьере!

Кем бы ни был старый добрый святой Тропез, я сомневаюсь, что он когда-нибудь мог вообразить, что его имя украсит один из самых фешенебельных курортов Европы.

Он был, как я выяснила, христианином-центурионом в первом веке нашей эры. За свою веру он был обезглавлен по приказу императора Нерона, затем его тело вместе с собакой и петухом бросили в лодку. Замысел заключался в том, что петух и собака сожрут останки христианина… но они этого не сделали. Лодку, обезглавленное тело, собаку и петуха выбросило на берег французской Ривьеры. Тропез был немедленно возведен в ранг святых за мученическую кончину и успешный вояж, а место, куда была выброшена лодка, назвали Сен-Тропез.

В начале июня Лео и Марика взяли меня с собой из Амстердама на юг Франции, и мы провели целый месяц в доме их друзей, известной французской свинг-пары, которую звали Марсель и Брижитт. У них была сказочная вилла в Раматюэлле, в двадцати минутах езды от Сен-Тропеза.

Французская Ривьера, как вам известно, представляет собой южную часть страны на побережье Средиземного моря. В нескольких сотнях миль находится уютное княжество Монако и итальянская граница, а к югу, в море, лежат острова Корсика и Сардиния.

Климат Лазурного Берега, отражающий все великолепие Средиземноморья, субтропический и пользуется успехом круглый год. Трудно поверить, что здешние места расположены на одной широте с Чикаго и Торонто! Причиной такого контраста является сирокко, горячий ветер, дующий через все Средиземноморье из Северной Африки и круглый год поставляющий туда горячий воздух.

Мы приехали в Сен-Тропез до открытия "горячего" сезона, поэтому он не был так переполнен отдыхающими, как летом. Город сам по себе невелик и является центром притяжения для богатых умников, свингеров-владельцев яхт и прекрасно сложенных тел любой наклонности.

В Сен-Тропезе возможно все и всякое; самое выходящее за рамки приличия поведение не вызовет даже удивленного поднятия бровей.

Наши хозяева, Марсель и Брижитт, были изящны и приветливы. Марсель спокойный, уравновешенный бизнесмен, в возрасте пятидесяти лет, а его веселой жене — около тридцати восьми. Хотя они женаты давно, дети у них появились довольно поздно — мальчик пяти и девочка двух лет.

*****
Бибби стоял у окна. Он тихо плакал, когда я ему говорила, что наша связь практически кончилась. Неожиданно он бросился к окну. Я схватила его за пиджак, но он высвободился. Одной ногой он влез на подоконник и почти полностью свесился наружу.

— Бибби, пожалуйста, не делай этого, — умоляла я, — не делай глупостей.

— Мне незачем жить, — хныкал он. — Я потерял тебя. Ты женщина моей мечты. Я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты стала моей женой и матерью моих детей. Но ты отвергла меня. Для чего же мне жить?

— Бибби, — сказала я, — я не достойна этого, не достойна, чтобы ты умер из-за меня.

Сейчас уже рыдали мы оба. Я просила его простить меня за ту боль, которую причинила ему.

— Не в моей натуре причинять боль людям, потому что мне не нравится, когда причиняют боль мне, — объяснила я. — Но хотелось, чтобы хоть иногда ты обращался со мной, как сильный, взрослый мужчина!

Бибби глядел на меня, и в его больших синих глазах стояли слезы. Он походил на побитую собаку. Он наконец-то понял, что наступил конец. Он отвез меня домой, и я не могла уснуть всю ночь. Чудились кошмары. Интуиция подсказала, что в Буссуме не все в порядке. Бибби совершил что-то страшное. Во сне я чувствовала острую боль в запястьях, как будто мне их порезали острой бритвой. Потом приснилась разбрызганная повсюду кровь, и в ужасе я проснулась.

Когда Бибби не позвонил на следующий день, я сказала Питеру, что очень волнуюсь.

— Не звони ему, — велел Питер, — пусть он переживет все это сам.

Через два дня от Бибби все еще не было никаких известий, и я позвонила ему на работу.

— Бибби здесь нет, — сказали мне, — он заболел. Мы не знаем, что с ним, но его не будет довольно долго.

Я продолжала волноваться. Наконец я позвонила ему домой. Ответила мать, ее голос был тускл и печален.

Она сказала, что я не смогу поговорить с Бибби. Я умоляла рассказать, что же случилось.

— Ты превратила нашего Бибби в развалину, — пожаловалась она.

— Что вы имеете в виду? — спросила я.

— Ты помнишь, что случилось в тот вечер, когда ты в первый раз порвала с ним, тот вечер, когда произошла авария с мотороллером? Бибби не хотелось жить. Авария не была случайной. Он сделал это сознательно… А в этот раз, когда ты порвала с ним окончательно, прошлым вечером, он…

— Не надо говорить! — вскричала я. — Это — меч?

— Как ты узнала?

— У меня ночью был кошмар. Я знала, что он делает что-то ужасное, я хотела позвонить ему и остановить.

— Ксавьера, — вздохнула она, — повзрослеть очень трудно. В молодости у меня не было таких переживаний. Я вышла замуж, когда мне исполнилось семнадцать, и муж был для меня единственным мужчиной. Но, вы, молодые, предпочитаете прыгать с одних коленок на другие. Знаешь ли ты, как хотел жениться на тебе Бибби? Он неплохой парень, а ты нам нравилась. Ты у него была первой девушкой, и он был счастлив с тобой. Зачем ты заставила его так страдать?

Когда она выговорилась, я попросила у нее прощения.

— Я не хотела сделать ему больно, но я была вынуждена прекратить наши отношения. Я не настолько любила его, чтобы выйти за него замуж. У нас все шло не так, как надо.

— Я позволяла вам делать все что угодно во время уик-эндов, — сказала она. — Ты могла ночевать у нас в доме. Я никогда не выпроваживала тебя. Я никогда ничего не запрещала Бибби. Вы запирались в его комнате с пятницы до воскресенья. Иногда это ставило нас в неловкое положение! Но должна сказать, что ты пришлась нам по душе, ты была, как счастливая искорка, в этом доме. Почему же ты бросила моего Бибби? А вообще-то, Ксавьера, ты хозяйка своей жизни.

— Скажите же мне, — умоляла я, — что случилось с Бибби?

— Братья отвезли его в больницу. Он порезал себе руки и истекал кровью. Хорошо, что он не до конца выполнил свое намерение умереть. Он сильно порезался. Теперь у него на всю жизнь останутся шрамы на руках. Сейчас он почти псе время лежит в своей комнате в полной темноте.

Я чувствовала себя очень виноватой, будто это я втянула его в жуткую историю.

— Пожалуйста, Ксавьера, — упрашивала его мать, — будет лучше, если ты исчезнешь из его жизни. Дай ему поправиться. Дай ему возможность обрести себя. Иди своим путем, Ксавьера, но не разрушай чужие жизни. Не позволяй влюбляться в себя, если не полюбишь также крепко, иначе ты только причинишь боль возлюбленному.

После этого я долгое время ничего не слышала о Бибби. Как-то наши общие знакомые сказали, что он выздоровел, но он сторонился девушек и полностью ушел в себя. Помимо работы его единственным увлечением была музыка.

Иногда я писала Бибби оттуда, где находилась… Южная Африка, а затем Соединенные Штаты… но почти безответно. Если же он и отвечал, то это было просто вежливое признание получения моего письма. Тон его ответов оставался холоден и отчужден или заведомо нейтрален. Временами между строчек проскальзывала сентиментальность, но общий смысл письма сводился к тому, что ему нечего сказать мне. Возможно, страдания его были так сильны, что ему было стыдно признаться в этом? Надеюсь, что дело было не в последнем.

Он все еще продолжал общаться с моей матерью и добросовестно навещал отца в больнице.

Мама сообщала мне, что он добился больших успехов в бизнесе и обзавелся любовницей, которая была старше его на пятнадцать лет.

Бедный дорогой Бибби… каждый из нас мог так много дать другому, но просто у нас был разный химический состав.

Через несколько лет я влюбилась в Карла, моего американского жениха, и когда он бросил меня, я очень сильно переживала и только тогда поняла, что сделала с Бибби.

Если бы я знала тогда, то что знаю сейчас, думала я… и все же я поступила бы точно так же. Идеалы Бибби были нереальны для меня, и если бы мы поженились, то все равно наш брак был бы обречен на неудачу. Где-нибудь и когда-нибудь произошел бы срыв, и чем раньше мы расстались, тем лучше. Ведь между любовью и ненавистью, хорошими и плохими чувствами такая тонкая грань. Я всегда буду сожалеть о том, что наша любовь с Бибби в конечном счете принесла только боль.

12. СОВСЕМ НЕ ГОЛЛАНДСКОЕ ГОСТЕПРИИМСТВО

Возвращение в Голландию и жизнь там после столь долгого отсутствия воистину привнесли значительные изменения в мое существование.

Болезнь отца, воспоминания о таких друзьях, как Пия или Бибби, а также мрачная и тоскливая погода, все, казалось, объединилось, чтобы привести меня в состояние депрессии. К тому же Амстердам представлял собой разительный контраст по сравнению с Нью-Йорком, так что моя социальная жизнь стала совершенно иной. Конечно, я много времени проводила дома, и матушка баловала меня, счастливая, что ее беспутная дочь наконец-то очутилась у нее под крылышком.

Большинство моих друзей, как я узнала, счастливо устроили свою судьбу, и у нас мало что оставалось общего. Но Мария, девушка, с которой я вместе ходила в школу, все еще оставалась незамужней и однажды вечером пригласила меня прогуляться по городу. Я была рада сбежать из дома на вечерок, поэтому сразу же согласилась. Мы назначили свой выход в свет на следующий день.

Мама предложила нам свою машину, и я этим воспользовалась, чтобы проехаться по родному городу. Я слышала, что он сильно изменился, но сейчас у меня появилась возможность убедиться в этом воочию. Я заехала за Марией, и во время поездки она вновь знакомила меня с городом.

Если вам известна история США, то вы помните, что первоначально Нью-Йорк назывался Новым Амстердамом. А сам Амстердам звали Северной Венецией. Некоторые сравнивают его с Бостоном из-за кривых улочек и стиля барокко в архитектуре. Но Амстердам неповторим — это Амстердам.

Аналогия с Венецией основывается, конечно, на главной достопримечательности города, которой является сеть многочисленных каналов, пронизывающих весь город. Лучшее средство для туристов осмотреть их — поездка в застекленных речных трамвайчиках, где гид-полиглот познакомит с различными историческими и архитектурными памятниками.

До того, как отцы города воздвигли вдоль каналов ограждения высотой в один фут, любимым занятием амстердамцев было вылавливание из каналов машин… особенно после бурно проведенных пятниц.

Первые каналы прорыли около четырехсот лет тому назад, и иногда я задаю себе вопрос, не сохранилась ли в них вода еще с тех времен. Самое вежливое, что я могу о ней сказать, это то, что она имеет цвет кофе. Говорят, по ней, яко посуху может пройти даже безбожник!

Каналы показались мне знакомыми, но я забыла про шумное, неорганизованное движение транспорта. В Амстердаме гораздо безопаснее передвигаться пешком, чем ехать на машине или, что еще хуже, на велосипеде. Поэтому я припарковала машину, и дальше мы пошли пешком.

Когда мы оказались на площади Рембрандта, одной из главных площадей города и наиболее любимой мною, я просто не могла узнать ее. Куда ни посмотри, везде хиппи всех рас и народов, молодые мужчины и женщины; это неудивительно, поскольку я слышала, что Амстердам стал мировой столицей хиппи. Когда мы шли по площади, я заметила, что многие из них, несмотря на длинные волосы, были довольно привлекательны, казалось, им было на все наплевать, и они были настроены добродушно. Еще я заметила, что некоторые были не старше шестнадцати — семнадцати лет, что сначала меня поразило, но затем я вспомнила свою юность и тягу уехать куда глаза глядят. Я даже смогла частично восхититься их находчивостью и способностью путешествовать так далеко при столь ограниченных финансах.

— Ну и какие чувства испытывают добрые отцы города к толпам этих юнцов? — спросила я Марию.

— О, конечно, сначала их не встретили на "ура", однако вскоре к ним привыкли и подозреваю, что некоторые горожане даже втайне гордятся, что эти юнцы избрали Амстердам в качестве своей Мекки… Сейчас в нашем городе чего только не встретишь.

Я могла убедиться в этом своими глазами, потому что Амстердам помимо того, что служил для хиппи местом промежуточной остановки, как и для ласточек, перелетающих в Капистрано, быстро превращался в столицу "веселых" всего мира. Мария рассказала мне, что каждую неделю в аэропорт прибывают самолет за самолетом, битком набитые "веселыми" парнями и девушками, жаждущими насладиться свободой, которую предоставляет город тем, кто разделяет их наклонности. Их присутствие ощущалось всюду: десятки "веселых" баров, клубов, отелей по всему городу, и, казалось, никто не приходил в расстройство при виде всех этих весельчаков и явно не голландских лесбиянок. К стандартным определениям, характеризующим голландцев — "надежные, честные, стоические, опрятные, предприимчивые" — по моему мнению, нужно добавить — "терпеливые".

*****
Всю неделю Марсель и Брижитт ведут относительно спокойный образ жизни со своими детишками в Ницце, фешенебельной столице Ривьеры. По уик-эндам они выезжают в загородную виллу в Раматюэлле на окраине Сен-Тропеза, там и происходит главное действо.

На протяжении всего уик-энда их дом с обильными ленчами и обедами для друзей открыт настежь. Иногда приемы переходят в игры на свежем воздухе на террасе или вокруг бассейна, а марокканский садовник предпочитает делать вид, что не замечает творящееся вокруг. Все расхаживают голышом, и атмосфера весьма непринужденная и расслабляющая.

Марсель и Брижитт могли побыть с нами ровно столько, сколько потребовалось, чтобы убедиться, что мы чувствуем себя как дома, а затем им нужно было возвратиться в Ниццу. Поэтому, к несчастью, я не смогла близко узнать их.

В наш первый вечер Лео и Марика повели меня пообедать в весьма известный в Сен-Тропезе ресторан "Лестница", расположенный у самой кромки воды. Они даже приготовили для меня сюрприз — к нам присоединился Гюнтер.

Я была очень рада вновь встретиться. Мы с ним уже трахались (пятью или шестью различными способами) во время массовой оргии в Париже. Из-за анонимности всего там происходившего, он был для меня всего-навсего еще одним членом в толпе, но позднее я призналась Марике, что он был вежливым и привлекательным мужчиной, и я не возражала бы против того, чтобы узнать его получше. Она заметила, что частенько встречала его в Сен-Тропезе и предположила, что, по всей вероятности, мы наткнемся на него.

Очевидно, у Марики была не только хорошая память, но и склонность к сводничеству, потому что она связалась с Гюнтером и пригласила его на обед.

Это приятной внешности, стройный немец с прекрасными чертами лица. Ему где-то около тридцати пяти лет, он свободно изъясняется на пяти языках; его репутация всемирно известного дизайнера мебели прочно устоялась.

Когда мы вчетвером болтали у стойки бара, подошла сногсшибательная блондинка. На ней болтался легкий хлопчатобумажный костюм, под которым явно ничего не было. Она остановилась позади Гюнтера и начала обрабатывать его, как это делается в старых фильмах. Она погрузила пальцы в его волосы, обняла за плечи, налицо весь набор трюков! Казалось, она серьезно втрескалась, но он остался совершенно безразличным к ее приставаниям. Зато Хоффманы и я, естественно, не остались безразличны к ее красоте, и поэтому не могли не пригласить ее присоединиться к нам.

Ее звали Фреда. Ей было лет тридцать, она родилась в Гамбурге, и в ее лице было нечто славянское. Фреда великолепно говорила по-французски, по-немецки и по-английски с милым произношением. Работая две трети года профессором биологии в Гейдельбергском университете, она остальное время проводила в путешествиях по Европе — главным образом по южным районам Франции, Италии и Испании.

Время шло, и мы обнаружили, что несмотря на попытки быть на дружественной ноге, Фреда продолжала оставаться немножко натянутой и холодной. Как и большинство немцев (если я имею право на обобщения), она была лишена чувства юмора. Лео, типичный голландско-еврейский комик, весь вечер подразнивал ее и многое, о чем он трепался, она приняла за чистую монету. Однако она была чертовски привлекательна и ухитрилась заинтриговать всех нас за исключением Гюнтера, который, казалось, уже знал ее достаточно близко.

Затем дела пошли хуже: Фреда выпила слишком много бордо и стала вести себя чересчур развязно, поэтому мы решили закруглиться. Но поскольку все хотели познакомиться с ней поближе, Марика пригласила ее на завтрашний ленч в Раматюэлль. Она сразу же узнала адрес, оказалось, она знакома с хозяевами. Это было хорошей рекомендацией, любой друг Марселя и Брижитт был бы с радостью принят в нашем кругу. Как говорят во Франции, друзья моих друзей — мои друзья.

После обеда мы расстались — Лео с Марикой направились домой, Фреда — к себе, а Гюнтер и я — пошли к нему, потому что нам не удалось как следует поговорить за обедом.

Ту ночь мы провели в его уютной квартире и любились, не замечая времени, до восхода солнца следующим утром. Однако проблема с Гюнтером (хотя не думаю, что она его беспокоит) заключается в том, что он в сути своей безлик. В кровати он нежен и эмоционален, но на следующий день полностью теряет к вам интерес и, более того, ищет себе новую женщину. И что еще хуже, он один из тех мужчин, которым не надо об этом беспокоиться, потому что бабы липнут к нему, как голуби к кукурузе. И все же несмотря на то, что он делает утром, он безусловно знает, как следует вести себя с дамой в постели.

Я до сих пор вспоминаю то фантастическое траханье, которое у нас было в ту ночь. Я стояла на коленях и локтях и позволила моим рукам и ногам медленно разъезжаться до тех пор, пока не прижалась животом к постели, а лицом не уткнулась в подушку. Гюнтер стоял позади, пока мой зад был поднят, а затем опустился на колени, входя в меня сзади.

Несколько мгновений после того, как он вошел в меня, я оставалась неподвижной, а затем с помощью длинных медленных качков вперед и назад он начал трахать меня, при этом его член погружался на всю длину с каждым новым ударом. Цикл восхитительно замедлялся на выходе и ускорялся на входе. А как я отвечала на это! Однажды при входном пике он, должно быть, почувствовал, как сжимается моя вагина в предоргазмном состоянии, поэтому невообразимо медленным, движением вытащил свой член из меня, великолепно продлевая чудесные предварительные спазмы моего оргазма. Потом он снова вонзился на всю глубину!

Мои бедра судорожно, неистово вертелись, без всякой синхронности с судорожно сокращавшимися мускулами спины и ног. Хм-м-м-м! Я до сих пор ощущаю тот момент, когда я начала исходить. Гюнтер оставался спокойным, его член был глубоко во мне, а тестикулы расплющены о мои ягодицы. Он наполнил меня своим теплом, и я дрожала, как глупышка, от каждой капли его спермы. Мы оставались в таком положении некоторое время, пока его член не обмяк внутри меня.

Гюнтер уснул, и я охраняла его покой. Я прижала к себе его белокурую голову и наслаждалась тем, что лежала рядом с ним, в то время как его жидкость высыхала у меня между бедер; я ощущала удовлетворенность в моих сосках, груди, во впадине щеки, в ресницах от того, что меня окружали мягкие и густые запахи любви. Я тоже провалилась в сон, который отнял у нас около часа времени.

Мы лежали прижавшись друг к другу наподобие ложек, его шея отдыхала на моем животе. Я обняла его одной рукой и нащупала его соски, поглаживая и вдыхая в них жизнь и одновременно возбуждая эрекцию в его паху. Он прижался задом к моим половым органам, снова вызывая ни с чем не сравнимые ощущения. Я перевернулась и сползла вниз, чтобы поцеловать его член. Мой язык начал свою работу у основания, затем пошел вдоль ствола, вылизывая, целуя и дразня. Рот скользнул вдоль набухшей головки, всасывая все глубже и сильнее и вбирая в себя все, что я могла проглотить из его восьми дюймов. Я жадно пожирала его, набивая рот и издавая нечленораздельное бормотание. Гюнтер тесно сжал бедра, напряг мускулы и застыл. Я знала, что он близок к тому, чтобы кончить.

Я лихорадочно сосала его, зарывшись носом в его волосяной куст и крутя головой, мой рот скользил вверх и вниз вдоль его ствола; с внезапным рывком бедер Гюнтер стал эякулировать, а я продолжала сосать, проглатывая каждую каплю его сока, пока он не кончился.

Я неохотно поцеловала на прощание его пенис, подхватив языком последнюю жемчужную каплю. И мы снова заснули.

В восемь часов наша комната была полна средиземноморским солнцем. Хотя мы и провели бурную ночь с очень малой толикой сна, я чувствовала себя свежей и с радостью пошевелилась. Гюнтер, прохладный и прекрасный, продолжал спать. Мне хотелось приласкать его и расцеловать с ног до головы, что я и сделала, тем самым разбудив его. Затем мы целовались, снова целовались, пожирая друг у друга языки, как будто это были члены. Гюнтер был худощав, но я могла чувствовать его силу во время поцелуев. Я настроилась на хорошее, неистовое прощальное траханье.

Фактически, после Парижа я еще ни с кем хорошо не трахалась, поэтому я дразняще взглянула на него и сказала в своей лучшей Мэй-Вестовской манере:

— Ну давай, половой гигант, покажи мне, где раки зимуют. Гюнтера мои слова отнюдь не позабавили. Возможно, что его германская гордость была уязвлена моей агрессивностью.

Однако он возбудился.

— О’кэй, леди, тебе здорово этого хочется, и ты получишь на полную катушку, — сказал он и прыгнул сверху на меня.

Мои ноги были широко раскинуты, и я едва успела подпихнуть под зад подушку, как он вонзил в меня свой длинный член.

— Ты хочешь трахнуться по-настоящему, голубушка, и тебя сейчас будут трахать, как следует, — решительно сказал он.

Приподняв свой зад, он пригвоздил мои запястья своими вытянутыми на всю длину руками; его таз был все еще прижат к моему, а его член прямо-таки насаживал меня, как вертел.

— О, боже, Гюнтер, ты делаешь мне больно, — запротестовала я, но его пальцы впились в плоть моих рук, а кость его таза уперлась в мою, когда он стал вколачиваться в меня.

— Ну давай, сука, покажи, на что ты способна, — зарычал он, и я стала работать бедрами в такт его движениям. — Что ты хочешь, чтобы я сделал? — требовал он. — Скажи мне, Ксавьера?

— Трахай меня, я хочу, чтобы ты трахнул меня!

— Повтори еще раз!

— Оттрахай меня, Гюнтер!

— Я хочу тебя, хочу тебя, сука, — прорычал он, и стал колотиться своим телом о мое, вгоняя внутрь меня свой член все глубже и сильнее, выбивая дыхание из моего тела. Он рыл так силен, что все мои чувства, мысли и фантазии уступили место одному невообразимому ощущению. Все мое тело стало одним сплошным траханьем — и ничем больше.

Я едва успела перевести дыхание, как его живот стал с силой обрушиваться на мой, все быстрее и быстрее, и только подчиняясь его убыстряющемуся ритму, я могла вдохнуть несколько глотков воздуха.

Казалось, его член из стали, и он неоднократно делал больно не только моей вагине, но и моему сознанию, и всему телу. Кровать тряслась, как хижина во время урагана, а наши тела ударялись друг о друга с невероятной быстротой и силой.

*****
— Не надо, Гюнтер, ты убьешь меня, — услышала я свой голос, когда его энергия еще возросла, если это вообще было возможно.

Я опасалась, что в своей ярости он переломает мне все кости.

Но он не отвечал, даже не показывал, что слышит мои просьбы, настолько он был занят своими таранными действиями. Мои глаза под воздействием этой непрерывной атаки закрылись, нижняя часть тела выгнулась невероятным образом и стала жить абсолютно отдельной жизнью от верхней половины, и теплая волна заполнила меня. Мои собственные спазмы заставили Гюнтера совершить последнюю атаку, он напрягся и был готов кончить.

Мои спазмы продолжались, слезы залили лицо, и я начала умолять:

— Еще, Гюнтер, ну не останавливайся же!

Он сдержался, затем грубо вынул член и подтащил меня к краю постели. На этот раз он стоял на полу, а я лежала на животе. Он прижал одной рукой мое бедро, а второй сзади вставил мокрый член в мою вагину.

Его разъяренный стоячий член был темно-красного цвета и после всего этого насилия должен был чуть-чуть смягчиться. Однако, когда он воткнул в меня сзади (а это одна из моих любимых поз), он был еще больше, чем раньше.

Мои внутренности напоминали густой горячий суп или же теплый сбитый крем, и меня захлестывали медленные волны с каждым новым движением. Он не торопясь довел меня до преддверия оргазма и держал в этом состоянии до тех пор, пока во мне накапливалась огромная масса энергии. Затем он начал неистовые качательные движения, его бедра бились в мои ягодицы, вызывая цепную реакцию оргазмов, при которых каждый удар члена вызывал новую судорогу.

Я трепыхалась, как рыба, нанизанная на вертел его члена. Мои пальцы судорожно ухватились за простыни и пытались впиться в матрац. Спина изогнулась, как радуга, и дергалась от наслаждения при каждом ударе. Внезапно мне захотелось, чтобы меня физически наказали.

— Сделай мне больно, Гюнтер, — произнесла я задыхаясь, но моя голова была укрыта подушкой, поэтому он поначалу не расслышал.

— Гюнтер! Побей меня. Сделай мне больно. Пожалуйста, Гюнтер!

И он сделал это, ударяя меня рукой, телом и членом, и я заполнила постель приглушенными стонами, а когда боль стала невыносимой, стала кричать при каждом новом ударе.

Он доводил себя и меня до кондиции, наконец его тело плотно прижалось сверху, и его член извергнул струю и затопил меня до предела.

В изнеможении мы рухнули на постель. Однако через несколько мгновений состояние усталости исчезло. Мы тихо помылись, оделись и распрощались.

Мы больше никогда не встретились. Какая жалость! Он был таким великолепным любовником… но на этом все и кончилось. Он пошел к себе в контору, а я взяла такси до дому, и не уверена, что он когда-нибудь еще вспомнил обо мне.

14. ХОЛОДНАЯ ФРЕДА

Лео и Марика все еще спали, когда я вернулась на виллу в Раматюэлль. Я приняла горячую ванну для того, чтобы расслабиться и отдохнуть. Утро было прекрасным, и из ванны я вышла наружу, чтобы солнце обсушило меня. Затем я смазалась кремом и легла на матрац на краю бассейна.

Я должна была быть полностью удовлетворенной, однако, как ни странно, все еще чувствовала себя на взводе, готовой к дальнейшим действиям — нет, не с Гюнтером, и даже не с мужчиной. Позднее к ленчу собиралась подъехать Фреда, и я не могла перестать думать о ней, о ее прекрасном теле и сложной натуре.

Гюнтер сказал мне накануне вечером, что он и Фреда родом из одного города, что она в самом деле сложная натура, и он так и не добрался до нее. У нее были сексуальные проблемы, сказал он. Когда она однажды участвовала в свинге вместе с четырьмя партнерами, ни одному из них не удалось довести ее до оргазма.

И вот, раздумывая о том, как соблазнить прелестную Фреду, и тешась похотливыми воспоминаниями о ночи с Гюнтером, я задремала под теплыми лучами средиземноморского солнца.

Скрип шин на песчаной подъездной дорожке разбудил меня. Это был "фольксваген" Фреды. Она обошла бассейн и, улыбаясь, села рядом со мной. На ней были розовые легкие в обтяжку брюки и розовая рубашка, застегнутая на пуговицы спереди.

Пока мы болтали — в основном о Сен-Тропезе — к нам присоединились Лео и Марика. Еще немного поболтав, мы с Марикой пошли на кухню готовить ленч — легкий салат с большим количеством сочных европейских помидоров и таким же количеством пряного соуса. Вернулись с блюдами и вином, а для меня — соком, и это был весьма приятный, расслабляющий ленч.

После ленча я завела разговор о завершении второй моей книги, и о необходимости подобрать материалы, необходимые для третьей книги. Фреда проявила интерес к работе, которую я делала, и спросила, не может ли она познакомиться с рукописью.

Была только одна копия, и она находилась в моей комнате, поэтому мы извинились и прошли в дом. Лео с Марикой вопросительно взглянули на меня, и Марика сказала по-голландски:

— Ты собираешься совратить нашу немецкую подругу, да?

Я покачала головой. Я не собиралась делать это подобным образом. Фреда была не проста, и для этого требовалось время. Она была не из тех, с кого можно сорвать одежду без предварительного завоевания доверия и любви.

По мере чтения рукописи Фреда расслабленно прилегла на кровать и весьма соблазнительно вытянулась. А я, пока она читала, устроилась на краешек постели и стала начитывать в диктофон ответы на письма, полученные от читателей.

Некоторые письма явно заинтриговали ее — письма людей, нуждающихся в помощи, имеющих проблемы в области секса или же определенного рода фантазии, письма одиноких, отчаявшихся, доведенных до предела людей, а также преуспевших в жизни, которые посылали мне свои одобрения, поздравления или же просто ершистый привет. Когда я диктовала, Фреда пододвинулась ко мне чуть-чуть поближе. Она положила свою голову на мое плечо, и тут пуговица на ее рубашке расстегнулась.

Я догадывалась, что у нее великолепное тело, однако, когда ее рубашка распахнулась, обратила внимание на легкие пигментные пятнышки на животе. Я заинтересовалась и попросила показать их мне. Она совсем по-детски улыбнулась.

— Не беспокойся, — сказала я, — дай мне взглянуть на твою пузеню.

Я тихонько расстегнула ее рубашку, обнажив пару прекраснейших грудок — сильных, не очень больших, с интригующе белой кожей вокруг крупных сосков.

Она бывала на пляже в Сен-Тропезе, и ее тело приятно загорело. Однако такие же неяркие пигментные пятна были у нее и на груди, что выглядело довольно странно и одновременно достаточно сексуально. Она сказала, что пятна у нее по всему телу, и я захотела их увидеть. Фреда расстегнула брюки и спустила их до колен, открыв прекрасный коричневый от загара живот с белыми пятнышками вокруг паха.

Я намеренно не стала проявлять излишний интерес к этой части тела, но не могла удержаться, чтобы не потрогать ее живот.

Она слабо вздохнула и с неловкостью девственницы сняла рубашку, совсем открыв свои чудесные груди и плечи. Ободренная этим, я осмелела и стянула с нее брюки. На ней не было трусиков, но на ее бедрах и попке остался след от бикини. У нее были узкие бедра и маленькие ягодицы, а прозрачная как у ребенка кожа в лишенных загара местах делала ее мальчишеские чресла еще более восхитительными.

В доме стояла тишина. Я стала подозревать, что Лео и Марика уединились в своей комнате для полуденного сеанса, думая, что я в это время соблазняю Фреду. Наоборот, это она соблазняла меня!

Я почувствовала, что ждать дальше не стоит. Она еще не сообразила, что же происходит, как я покрыла ее тело поцелуями, начиная от длинных белокурых волос на голове и кончая пушистой растительностью внизу.

Фреда не знала, что ей делать, и прикрыла руками свое лоно, вопросительно глядя на меня. Я попросила ее расслабиться, лечь на спину и довериться мне.

До сих пор мне всегда удавалось заставлять женщин кончать быстрее, чем это мог сделать любой мужчина. Но нельзя было спешить с Фредой. Я погрузила свое лицо в ее лоно, очень нежно, и язык начал искать клитор. Когда я наконец нашла его, глубоко запрятанный, он не оказался таким уж отзывчивым на ласки, как я ожидала, поэтому я продолжала лизать, сосать и ласкать его. Затем медленно, мучительно медленно я ввела палец в ее вагину, но, к моему удивлению, она была абсолютно сухой. Казалось, она наслаждается тем, что я с ней делаю, но тело ее никак не реагировало на это, хотя по лицу бродила теплая улыбка, и она временами хихикала, как подросток.

Грубо выражаясь, я набила на руках кровавые мозоли, а она все никак не могла завестись, и наконец я уразумела, что девушка действительно была фригидной.

Она продолжала твердить мне, что ей нравится все, что я делаю, но ей просто не доступен оргазм. Она никогда не испытывала его, а ей тридцать один год.

Мне было жаль ее, я начала понимать кое-что из того, что она рассказала мне. Она могла наслаждаться сексом только с тем, кто мог предложить ей продолжительные отношения. Но Фреда знала, ей не найти таких людей в Сен-Тропезе. Здесь все напоминает порхание бабочки с одного цветка на другой. Это обычно для таких курортов, как Ривьера. И это тем более справедливо, потому что на свете существуют такие люди, как Гюнтер, которые славятся своими разовыми, на одну ночь похождениями.

Гюнтер, в действительности, был единственным мужчиной, с которым Фреда получала подлинное наслаждение от секса. Но даже трахаясь с Гюнтером, несмотря на его большой опыт в этом деле, она не могла испытать оргазм. По моему мнению, корни ее фригидности гнездились где-то глубоко в ее психике, и ей придется пройти большой путь, пока все образуется. Она, безусловно, была хорошо образованной, но на эмоциональном уровне сущим ребенком.

Здесь не было ни времени, ни места, чтобы ударяться в длительные и трудные дискуссии по поводу ее проблем. Я подумала, что могу, по меньшей мере, скрасить для нее этот полдень. Хотя она не была способна получить оргазм, я могла заставить ее почувствовать наслаждение — поскольку в сексе есть различные стадии наслаждения. Если до конечной остановки добраться и не суждено, все же можно получить удовольствие от самого путешествия. А до того, как слезть с поезда, нужно обязательно сесть в него!

*****
Затем девушка посмотрела на часы, встала и пошла прочь — не трахнутая и не обсосанная, а пожилой джентльмен исчез несколько мгновений спустя, следуя за ней. Его мягкий член продолжал жалко болтаться у него между ног.

Хотя мы с Норбертом и остались одни, я подумала, что мы могли бы претворить в жизнь хотя бы одну часть моей фантазии. Поэтому мы нашли укромное местечко в тени и вдвоем очень приятно реализовали ее. Конечно, не так восхитительно, как мне привиделось (очень трудно переплюнуть хорошее воображение), но тем не менее это было прекрасное траханье. Конечно, я скучала по блондинке, коль скоро она была зачинщицей всей этой истории, однако она мысленно все время была с нами.

17. ФАНТАСТИЧЕСКИЙ ПЛАСТИКОВЫЙ ЛЮБОВНИК ФРЕДЫ

После восхитительно проведенного на пляже дня я вернулась домой в Раматюэлль около пяти часов вечера. Лео и Марика встретили меня, буквально сгорая от возбуждения.

— Ксавьера! — закричали они, как только увидели меня.

— У нас получилось! — сказал Лео, улыбаясь, словно сказочный гном. Марика стояла прижавшись к нему и раскачиваясь на цыпочках.

— Подождите, подождите. Что у вас получилось?

— О, Ксавьера, Фреда наконец-то сделала это. У нее был оргазм!

— Фантастика. Что же произошло?

— Сегодня днем, после ленча, мы все были в очень хорошем настроении, — начал Лео, — и пошли наверх на полуденный отдых. За одной вещью последовала другая, и скоро мы целовались и обжимались, организовав троечку.

— Лео уже трахал ее не единожды, — вмешалась Марика, — и ей это нравилось, ты же знаешь, но, как всегда, ничего не происходило. Поэтому я принесла свой вибратор — тот, большой.

— Ох ты, это тот, длиной в десять дюймов? — Я не поклонница вибраторов, но я его видела, и он на самом деле был великаном.

— Да, все правильно, — продолжил Лео. Они так горели нетерпением рассказать эту историю, что буквально не давали говорить друг другу.

— Ну и вот, Фреда лежала на спине, и мы старались, как могли. Когда Марика передала мне вибратор, я вышел из нее, и прежде, чем она поняла, что я делаю…

— Он воткнул вибратор в нее, — победоносно прервала его Марика. — И она кончила! Ее бедра стали неистово колотиться, все ее тело сотрясалось, и она застонала в экстазе!

— Ох, Ксавьера, жаль, что ты ушла. Это было чудесно, к ее лицу прилила кровь, все тело раскраснелось. И она кричала, а мы смеялись, и она смеялась, а мы кричали… И это было так прекрасно.

— Я счастлива… бедная девочка дожидалась этого тридцать один год! Где она сейчас?

Мне сказали, что она спала — своим первым послеоргазменным сном! Поэтому я не стала тревожить ее, а просто надеялась, что это первый из множества предстоящих ей оргазмов, и удивлялась. Она наконец нашла себе подходящего любовника — пластиковый конус, который вибрировал и сотрясался от батареек стоимостью в один доллар, стимулируя эротическое возбуждение.

Надо получать от жизни удовольствие всегда и всюду, не так ли?

В тот вечер мы устроили праздничный обед для Фреды в уютном маленьком ресторанчике. Он был совершенно непрезентабелен снаружи, но очарователен внутри, в чем мы и убедились. Там был открытый камин, в котором дружелюбно потрескивали дрова, и много-много счастливых людей. Хотя в Сен-Тропезе, по правде говоря, много грубиянов и мошенников, к счастью, они теряются среди большого количества порядочных людей из всех социальных слоев общества — не только богатых и знаменитых — свободных от комплексов, любящих хорошую шутку и легкость в общении.

Мы начали свой праздничный обед с улиток в горячем масле с чесноком. Марика, Лео и Фреда заказали охлажденное белое вино, кажется, Пулиньи-Монтраше, и выговорили название великолепно. А непьющая Ксавьера поддержала тест яблочным сидром.

В качестве главного блюда я заказала отлично приготовленное мясо, обжаренное на углях и тушеное в беарнском соусе, а на гарнир были поданы кончики спаржи в масле. Фреда заказала цыплячьи грудки в белом вине и сметане с ароматной пикантной травкой. Лео и Марика, как всегда, разделили на двоих блюдо нежной телячьей печенки, которую обильно полили коньяком с нашего стола. Поскольку у всех была довольно-таки плотная еда, мы заказали легкий салат с помидорами. Для мясных блюд взяли бутылку красного бордосского вина, тогда как я осталась верной своему сидру.

К большому неудовольствию официанта мы отказались от десерта, на котором он надеялся сорвать солидные чаевые.

Это был великолепный обед и чудесно проведенный вечер. Возможно, мне только показалось, хотя нет, я уверена, что на лице Фреды прибавилось румянца. Мы не очень много говорили о происшедшем — достаточно и того, что она чувствовала себя отлично, мы были к ней расположены, и она знала об этом. Мы просто хорошо проводили время и наслаждались обществом друг друга. После этого Фреда вернулась с нами на виллу и, поскольку у нее был праздничный день (впрочем, у всех у нас тоже!), мы молча согласились не омрачать его попыткой еще одной сексуальной сцены, которая могла у нее не получиться на этот раз. Поэтому мы сидели в мягко освещенной гостиной и слушали музыку.

Я с удовольствием обнаружила диск с записями Леонарда Козна, а потом звучала самая разнообразная музыка — от Стена Гетца до "Битлз", от Герби Манна до Бетховена. А закончили вечер прослушиванием очаровательной вещицы неизвестного мне до тех пор композитора. Он был современником Баха, и, как я узнала, оказал некоторое влияние на него. Его звали Иоганн Пахельбель, а пьеса называлась "Канон ре-мажор". Это прелестная, текущая сама по себе музыкальная пьеса, мы после нее не могли найти ничего лучше, поставили ее еще раз и решили на этом окончить вечер: Всем нам уже хотелось спать, поэтому мы разбежались по своим спальням и завалились в постели, как принято говорить, усталые, но счастливые.

18. ВОЙНА ИДЕЙ

После нескольких недель бурной деятельности в Сен-Тропезе Лео, Марика и я стали уставать от непрерывной беготни в поисках развлечений. Лео предложил съездить и отдохнуть на острове Иль дю Леван.

Это красивый остров, расположенный в тридцати минутах езды на морском пароме от Лазурного берега. Паром на остров выходит из местечка Ле Лавенду в часе езды от Сен-Тропеза. Все путешествие заняло не очень много времени, но мы решили не торопиться и по пути остановились в прелестном маленьком городке Моль, который славится одним из своих ресторанов.

Нас сопровождала Фреда, и именно она предложила сделать остановку в Моле. Вскоре мы уже сидели в тени деревьев и поглощали великолепный хлеб домашней выпечки и паштеты пяти различных видов, один вкуснее другого. Я никогда не встречала таких вкусных паштетов — нигде, ни за какую цену. Мы объелись ими — не могли отказаться от лишней ложки.

После ресторана мы поехали в Ле Лавенду и в конце концов сели на паром. Иль дю Леван был сравнительно большим островом, и первую остановку паром сделал в Порт Крое, симпатичной бухточке, берега которой были усеяны белыми маленькими домиками с оранжевыми черепичными крышами. Наверху, на зеленом холме стоял впечатляющий старинный замок.

Катер на подводных крыльях, за рулем которого стояла живописная диковатая личность по имени Лу, подобрал нас, чтобы доставить к конечной цели нашего путешествия, каковой являлся обычный док. Молодой человек в старом грузовичке встретил нас там, чтобы отвезти в город. Стояла невыносимая жара, поэтому мы сначала задержались в ближайшем кафе и съели по мороженому с прохладным оранжадом. Рядом с кафе находилась небольшая лавочка, в которой продавался комплект-минимум: небольшие кусочки ткани с тесемками, достаточные для того, чтобы прикрыть половые органы. Иль дю Леван — нудистский остров, однако здесь действует правило: в городе, магазинах и ресторанах необходимо появляться в "минимуме".

Лео регулярно приезжал на этот остров в последние двадцать лет.

— Я вспоминаю одну пожилую даму — ей было около пятидесяти, которую однажды выбрали на год мэром города, — рассказал Лео. — Но долго она не удержалась на этом посту. Она не одобряла танцы без лифчиков и даже развила кампанию за ношение одежды сверх "минимума"!

Меня поразило, что она с подобными взглядами вообще была избрана мэром.

Все мы купили по комплекту "минимума" — женские вещички украшала вышивка тамбуром и жемчужинами; мужские, естественно, были несколько больше по известной причине, но все равно они выглядели не чем иным, как шнурками или, в лучшем случае, галстуками. Каждый из нас также купил по паре парусиновых тапочек для экскурсий по каменистым горам острова, мы приехали в кожаных сандалиях, которые для этой цели были слишком скользкими.

Затем мы вернулись к грузовику, предстояла десятиминутная поездка по узкой дороге, которая вела прямо наверх. Так мы очутились в небольшой деревушке на самой вершине горы.

Она гордо называлась Гелиополис, что в переводе с греческого означает "Город Солнца".

Лео заказал номера в "Морском бризе", самом роскошном отеле на острове. Во всех номерах была горячая и холодная вода, стояли биде (ни в одном другом отеле этого не было!), а вход в гостиницу располагался между двумя премиленькими патио, украшенными цветами, деревьями и фонтанами.

Остановившиеся в гостинице гости беззаботно разгуливали голышом. Одним из них был симпатичный старый англичанин, вышедший на пенсию адвокат из Биркенхеда. Еще один гость, толстый и большой, оказался нефтяным королем из Техаса, приехавшим, чтобы отдохнуть в тишине. Он был одиночкой и никогда не покидал отель, потому что карабканье по горам представлялось трудным для него занятием, хотя физические упражнения могли бы пойти ему на пользу. Была здесь и одна сексуальная, но полностью одетая итальянская пара, прибывшая одновременно с нами. Позднее я увидела его голым: он казался не слишком мужественным, а его член висел как-то странно. И еще двое: средних лет хирург из Парижа и его страдающая от избытка веса супруга. Большинство гостей приехали парами; было несколько мужчин-одиночек, а из женщин одиночками были только Фреда и я. Мы с Фредой заняли одну комнату на двоих. Распаковали (вещи, освежились и облачились в новые ужасные хлопчатобумажные одежды — моя синего цвета, у Фреды — цвета лаванды. Мы спустились к Лео и Марике, которые жили этажом ниже, и все вместе отправились в "Минимум". Так называется не только тесемка на бедрах, но и единственный террасный ресторан в Гелиополисе. Мы легко пообедали, еще не успев забыть все паштеты, съеденные нами ранее, и решили пройти в расположенную поблизости дискотеку "Ла Пайотт". Как многие мужчины и женщины, я нахожу знакомства на одну ночь неотразимо привлекательными и волнующими, и поэтому начала высматривать симпатичного мужчину. Я нуждалась в надежности прочных отношений, уверенности, что обо мне постоянно заботятся и любят, но в то же самое время часто ловила себя на сумасбродном желании поездить вверх-вниз на каком-нибудь человеке, которого я раньше никогда не знала и, по всей вероятности, больше никогда не встречу. Эти ситуации абсолютно свободны от какого-нибудь давления, обязательств и эмоций, и временами они мне просто необходимы.

*****
Бедная Фреда, ей так хотелось быть трахнутой по-настоящему. Когда я подогрела ее, я засунула палец ей во влагалище, затем еще один, а потом она пыталась запихнуть вовнутрь весь мой кулак. Она в самом деле втиснула туда мою пятерню, работая моими пальцами взад и вперед, как будто бы я была мужчиной, трахающим ее рукой.

В тот момент, должна признаться, я нашла ее столь восхитительной, что даже пожалела, что у меня нет крепкого, сильного пениса. Как я желала, чтобы у меня вырос член — толстый, твердый член, который я могла бы использовать, чтобы добиться ее оргазма. И хотя меня часто одолевает зависть к пенису, я должна помнить, что я женщина и должна удовлетворять своих сестер по полу с помощью рук.

Все это было в новинку для Фреды, что порадовало меня, потому что девушки, которые больше всего нравятся мне в любви, обычно относительно невинны и не искушены в лесбиянстве. Мне не нужно, чтобы она лезла на меня, и, как вы, вероятно, заметили, я предпочитаю, чтобы они этого не делали — я люблю быть агрессором, выполнять мужскую роль.

Фреда снова пыталась заставить меня рукой трахать ее, и я расшифровала сообщение: ей был нужен мужчина. Я извинилась и на цыпочках на минутку спустилась вниз к Лео и Марике. Я постучалась и толкнула дверь. В комнате было темно и они спали, но Лео тут же проснулся и быстро встал около постели — бодрый, как всегда. Для человека пятидесяти одного года он был удивителен. Он мог трахаться часами с удивительным самоконтролем и кончать, когда этого хотел. У него бывает восхитительная эрекция в любое время дня и ночи — дар, которому могут позавидовать многие молодые люди, находящиеся в расцвете своей половой зрелости.

Марика тоже проснулась и уяснила, почему я навестила ее мужа.

— Валяй, — сказала она сонным голосом, — и получи удовольствие. Если ты не против, я посплю еще немножко.

Итак, с благословения своей жены Лео сопроводил меня обратно.

Мне была отведена роль стороннего наблюдателя. Лео начал "есть" ее и руками ласкать груди. Затем он вставил один палец в ее задний проход, а второй — во влагалище, и если ее это не завело, то меня-то уж, по крайней мере, возбудило. В общем, я не могла оставаться равнодушной, поэтому я губами взяла его твердый член. Из нас почти что получилась цепочка за исключением того, что Фреде нечем было занять свой рот и руки. Она просто лежала и получала удовольствие, и когда она была достаточно разогрета происходящим, Лео высвободил свой орган из моего рта и засунул в ее вагину.

Справедливость должна торжествовать: Лео старался, да еще как старался. Он трахал Фреду шестью способами — ее руки у него на плечах, а ноги на шее; с подушкой под попой и ногами на его талии, а также способами, которые могли бы облегчить нашу задачу. И все-таки единственная эмоция, проявленная Фредой, заключалась в случайных приступах истерического смеха, который, к несчастью, только расхолаживал Лео. Бедная — ей следовало бы быть одной из самых фантастических любовниц в Сен-Тропезе, а вместо этого перед нами была разочаровавшаяся в жизни женщина.

После более чем. получаса непрерывного траханья Лео поднял белый флаг и слез с нее, чтобы заняться любовью со мною. Конечно, у меня не было проблем с оргазмом, и все это время Фреда с удивлением следила за нами, пораженная моей гибкостью в постели, между тем, как я и Лео пробовали различные позы. Она убедилась, что мы не оставили без внимания какую-либо часть тела друг друга.

По ее глазам было видно, что ее заинтересовал Лео и она хотела бы поближе познакомиться с ним. В этот раз с ней не произошло никакого волшебства, и мы на этом остановились. Лео возвратился в свою комнату, а я и Фреда помылись под душем, а потом спустились к бассейну и стали наслаждаться полуденным солнцем.

Позднее Лео сказал мне, что, по его мнению, Фреде нужны более простые сексуальные упражнения и опыт, исключающие какие-либо эмоции. Он считал, что несколько хороших траханий просто так, для смеха, возможно, помогут разрешить некоторые ее проблемы. Я согласилась с этим и добавила, что ей также придется столкнуться с действительностью и расстаться с некоторыми своими иллюзиями относительно мужчин и Настоящей Любви.

15. ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ…

Я находилась в Сен-Тропезе уже две недели и все-таки ухитрялась находить каждый день что-то новое, что удивляло и восхищало меня своей красотой.

Я чудесно проводила время, потому что активно искала щекочущих нервы и возбуждающих развлечений — возбуждающих в любом смысле этого слова. Встреча с интересным, умным человеком, красивый пейзаж, удовлетворяющий тело и душу секс, хорошая еда — вот что меня занимало. Я хотела жить в свое удовольствие, чтобы насладиться в полной мере свободой, которую я фактически так и не узнала за все годы жизни в Штатах. Справедливо также, что это было моей реакцией на угнетенное и подавленное состояние, в котором я находилась в течение нескольких последних месяцев. У американцев, естественно, есть свои места для развлечений, такие как Майами, Лас Вегас или некоторые уголки Калифорнии, но ни одно из них не идет в сравнение с бесшабашной, веселой жизнью Французской Ривьеры, где разрешается делать все, что вздумается!

Сегодня меня приводит в трепет вид платья смелого фасона в какой-нибудь лавочке, завтра я получаю наслаждение от беседы с парочкой молодых туристов. Магазины одежды хранят в себе такие вещи, которые вы не увидите в целом свете, это та одежда, о которой мечтают женщины — суперсексуальные шелковые и сатиновые наряды. Я не могла сдержать себя! Если мне попадался на глаза хорошенький, ручной работы халатик или же брючный костюм, я обязательно должна была иметь их! Совершенно так же, как однажды в Париже — мои аккредитивы исчезали со скоростью звука.

Один раз я была у яхт-клуба, когда привлекательная молодая парочка обратилась ко мне с просьбой объяснить, как пройти по городу. У нее были серые глаза, и вообще она была копией Барбары Стрейзанд (но гораздо симпатичнее), а он был мужчиной с лицом, сказочного эльфа и живыми блестящими глазами. Они обратились ко мне, тщательно подготовив французские фразы, взятые из разговорника, но я сразу же распознала североамериканский акцент. Чтобы подразнить их, я ответила по-итальянски, но они только что приехали из Флоренции, где провели неделю, поэтому произнесли несколько итальянских фраз. Я пыталась проверить на них мой голландский, а они ответили по-немецки! Наконец, увидев, что они находятся в замешательстве, я стала говорить с ними по-английски и было забавно наблюдать чувство облегчения, с которым они встретили родную речь. Как раз в то утро они приехали в Сен-Тропез на нанятой машине, которую называли "Мельмут". (У них своеобразное чувство юмора! Именно это имя выбрал себе Оскар Уайльд при переезде во Францию.) Эта небольшая машина была битком набита палатками, спальными мешками, рюкзаками, и они интересовались, как проехать в кемпинг для ночлега.

Случилось так, что я как раз позавчера проезжала мимо одного кемпинга на велосипеде с моторчиком; это была прелестная площадка на вершине холма, откуда виден не только Сен-Тропез, но и вся Ривьера, включая Ниццу. Вид был просто великолепен, а особенно захватывающее зрелище можно было наблюдать ночью, когда побережье представляет собой сплошную цепочку огней простирающуюся настолько, насколько видит глаз.

Я стала объяснять, как туда проехать, но скоро запуталась, поэтому они, раскидав багаж, освободили для меня место в машине, и я смогла проводить их до места. Они зарегистрировались у администратора (плата за место для палатки составила всего несколько франков), а затем повезли меня в город.

Они сгорали от нетерпения залезть в воду, поэтому мы втроем поехали к пляжу Памплона — он более охотно посещается туристами, и я не была уверена, как они отнеслись бы к таким рисковым пляжам, как пляж Таити. Возможно, что для них пляж Памплона не был лучшим знакомством со свинг-кругами на Ривьере из-за толстопузых бизнесменов с усталыми, оплывшими телами и их приземистыми, потерпевшими в борьбе с собой и временем поражение женщинами. Однако, там было много аппетитных одиночек и парочек. У Кена и Валентины не было при себе купальных костюмов, однако на нем были вполне приличные нижние трусики, а ее трусики легко сходили за бикини. Хотя на пляже Памплона и не было принято ходить с открытым верхом, ни на мне, ни на ней не было лифчиков (на нем, кстати, тоже!), и Валентина не могла удержаться от хихикания, понимая пикантность ситуации. Кен был достаточно возбужден и не только от созерцания голой груди своей супруги и моей, а потому что на пляже было множество других хорошеньких девушек с голой грудью, и мне показалось, при виде всей этой прелестной плоти трусики стали ему чуть-чуть тесноваты.

Неприятным моментом были пятна нефти на воде от проходящих вдоль берега судов. Они прямо омывали пляж. Когда мы побежали к воде, Кен легонько наступил на то, что он принял за камушек. На самом деле это был большой сгусток мазута. К счастью, большинство пляжей в Сен-Тропезе являются частными, поэтому их содержат в должном порядке, а подобную грязь быстро убирают.

На пляже была сногсшибательная брюнетка, полностью одетая, но выглядящая чрезвычайно сексуально. На ней были шорты в обтяжку, которые не очень прикрывали ее растительность, а также небольшой бюстгалтер под расстегнутой блузкой, все это дополнялось громадной шляпой и экстравагантными очками. Она была в окружении девушек с открытой грудью, имевших красивые фигуры, но все-таки выглядела гораздо сексуальнее!

Надо было видеть великолепную сцену, когда она стала медленно раздеваться. Сначала сняла блузку, затем шляпу, лифчик и очки. А то, как она освободилась от своих шортов, сделало мокрой мою вагину. Однако, когда она осталась в бикини и с голыми грудями, все очарование пропало, она стала одной из многих полуобнаженных девиц.

Кен, Валентина и я провели около часа на пляже, купаясь и болтая о всякой всячине. Хотя Валентина и родилась в Европе, они первый раз посетили подобное место, будучи взрослыми, и были буквально покорены и потрясены всем, что увидели. Они рассказали мне, где успели побывать, а я просветила их насчет тех городов, которые они собирались посетить позднее. Это оказался их первый день на солнце, кожа была еще по-городскому бледной, и они не рисковали получить солнечные ожоги. Они намеревались поставить свою палатку и пройтись по магазинам, поэтому мы попрощались и на этом наше знакомство кончилось.

*****
Мы больше никогда не встретились, однако провели вместе время весело, легко и приятно, между нами возникло чувство открытости, которое так характерно для Европы и так чуждо американцам. Зачем быть робким и запуганным, если так легко обратить незнакомцев в своих друзей?

16. ПЛЯЖНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Каждый пляж в Сен-Тропезе имеет свою особую, неповторимую атмосферу и свою определенную клиентуру.

Для всех пляжей, за исключением одного, считается совершенно нормальным, когда девушки обнажены до пояса; скорее, это даже общее правило, чем исключение. Как мужчины, так и женщины одеты в трусики, которые, прикрывая главное, все-таки не в состоянии полностью упрятать от глаз хорошее лоно или же пухленькую попку. Единственное исключение, пляж в Памплоне, он главным образом посещается застенчивыми или чопорными, с комплексами, туристами, чувство стиля которых не так свободно, а многие женщины носят лифчики-бикини или же полные купальники; мужчины (с типичным для североамериканцев нежеланием выставлять напоказ свое добро) одеты в бесформенные боксерские трусы до колен.

Нудизм характерен для одного пляжа, расположенного в двадцати минутах ходьбы от пляжа Таити. Так как мне приходилось бывать на нудистских пляжах в США, я подумывала о том, что было бы неплохо посетить этот пляж в Сен-Тропезе с целью небольшой проверки от имени ООН, хотя она и не поручала мне этого. Поэтому я решила сходить туда с Норбертом, канадцем, который приехал в Европу с целью получить удовольствие от здешних шабашей. Ему тоже хотелось посмотреть, что же такое нудистский пляж, но он был слишком застенчив, чтобы пойти в одиночку.

Норберт был высокий, симпатичный юноша с располагающими манерами и дружелюбными карими глазами. Он недавно приехал на юг и еще не успел как следует поваляться на солнце, поэтому кожа у него была бледной, хотя на лице появились забавные веснушки. По дороге к нудистскому пляжу он рассказал мне, что хорошо заработал в Канаде на искусстве, и это дало ему возможность беззаботно провести год или около того в Европе.

Мы пришли на пляж и сбросили купальные костюмы. Я с одобрением и удовольствием отметила, что у него было совершено обрезание и на его круглой правой ягодице имелась маленькая смешная родинка.

Расстелив пляжные полотенца на теплом, мягком песке, мы присели неподалеку от потрясающего вида красавицы. У нее было приятное круглое лицо и длинные светлые волосы, спускающиеся на плечи. Вряд ли ей было больше девятнадцати лет. Ее кожа была слегка смазана кремом от загара и, когда она, слегка расставив ноги, откинулась на спину, то стала похожа на отдыхающего атлета. Ее груди были просто великолепны — мягкие, округлые холмики совершенной пропорции с очаровательно торчащими сосками. Там, где сходились ее бедра мы могли видеть куст прелестных золотистых, коротко подстриженных волосиков, принимающих более темную окраску по мере приближения к пупку.

Норберт не мог оторвать от нее глаз, и я заметила, что его маленький приятель между ног пытается поднять свою головку, чтобы самому разглядеть то, что представляло для него интерес. Большинство людей на пляже никак не реагировали на наготу, потому что привыкли к виду красивых тел, и, казалось, не повели бы глазом, если бы рядом лежала Софи Лорен или Твигги. Но, восхищаясь этой роскошной белокурой красавицей, мы с Норбертом с улыбкой обратили внимание на пожилого мужчину лет шестидесяти с отвислым животом и мягким, висячим членом. Поначалу у него был вид потерявшегося в этом океане плоти, но когда он заметил блондинку, то приблизился к ней настолько, насколько позволяла вежливость (примерно, футов на двадцать), рухнул на песок и улегся на живот, делая вид, что загорает.

На нем были большие темные очки, и мы с Норбертом дружно решили, что его любимое занятие — подглядывание, потому что на лице было выражение тайного возбуждения, и он то и дело поправлял свои солнечные очки, чтобы получше рассмотреть интересующий предмет. Он, казалось, не заметил, что Норберт и я следим за ним, и через несколько минут подполз к девушке поближе футов на пять. Затем он немножко подождал, оглянулся, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает, опять переместился. Вскоре он был совсем близко, а она, казалось, не замечала его маневры. Затем она расслабленно вытянулась и взяла в руки флакон с жидкостью от загара. Она расставила свои золотистые ноги и начала медленно растирать сначала одну ногу, потом другую.

Это было слишком уж много для нашего пожилого приятеля, но должна признаться, что зрелище возбудило также Норберта и меня.

Девица все еще продолжала игнорировать нашу троицу, но, очевидно, знала о нашем присутствии. Она разыграла великолепную эротическую сцену, начав втирать жидкость сначала в пальцы на ногах, перейдя затем к коленям и ляжкам. После этого медленно и любовно стала растирать мазь около своей кошечки. При виде этого пожилой джентльмен буквально затрясся, а у Норберта сразу же вырос огромный толстый прут красного цвета. Эта девица устроила нам сказочное, дразнящее половые инстинкты представление.

Она продолжала втирать маслянистую жидкость в свои прекрасные груди, делая упругие соски еще более твердыми, наконец вытянулась спиной на матрасе, расставив ноги еще шире. Шесть глаз были прикованы к ее лону: сочетание жидкости и капелек пота в лучах солнца делали его зрелищем века.

Вздохнув, я потянулась, положила голову Норберта к себе на колени и оперлась щекой о его бедро, чтобы почувствовать рядом с собой теплое тело, пока разглядывала этот манящий, полный призыва горшочек с медом. В мечтах я представила себе, будто опираюсь о ее бедро и это ее голова лежит у меня на коленях.

А затем я будто бы начала поглаживать ее тело правой рукой, очень и очень нежно, пока она не замерла на густом золотистом кустарнике. Левой рукой я ласкала свое тело, дойдя до волосяного треугольника. Опустив обе руки вниз, безымянным и указательным пальцами я медленно раскрыла внешние губы настолько, чтобы средним пальцем можно было бы мягко массажировать их.

Средними пальцами обеих рук я растираю как ее, так и свой клитор. Самое слабое ласковое движение там может легко стимулировать сильный оргазм; когда я начала осторожный массаж, мой рот приоткрылся и с сомкнутыми глазами я предалась ожиданию нарастающего ощущения. Мои пальцы стали двигаться быстрее, по мере того, как я трахала ими ее и себя.

С самого первого прикосновения я знала, что она ждала меня. Она не отпрянула от меня и не произнесла ни единого звука. Вместо этого она начала медленно вращать бедрами, понемногу наращивая темп, пока мы не стали двигаться в одном ритме. Вместе мы так хорошо работали, что вскоре забились в диких судорогах обоюдного оргазма.

Норберт тем временем наблюдал все происходящее с пульсирующим стоячим членом, и при виде нашего оргазма начал одной рукой стимулировать свои яички, а второй дергать вверх-вниз член.

Он был у него хорошо подвешен, и в какой-то момент напомнил мне большую змею, выползающую из корзины. Слепой фаллический глаз глядел прямо на меня, и по мере того как Норберт двигал руку вверх и вниз, вены на его члене резко напряглись, а головка потемнела и стала почти черной.

Норберт убыстрял движения, его член увеличивался в размерах и становился все более твердым. Когда я заметила, что глаза Норберта стекленеют, я стала умолять замедлить движения и попробовать сдержаться. Но было слишком поздно. Я наклонилась над ним, и в мое лицо брызнул фонтан жемчужной белой жидкости, а я открыла рот, чтобы поймать горячую струю на лету. Он, должно быть, специально приберегал ее для этого момента, потому что поток никак не мог остановиться!

Норберт совершенно выдохся после упражнения, в котором принимали участие все пять его пальцев, и тихо откинулся на спину почти без сознания. Я вернулась к блондинке, зарыла свою голову меж ее соблазнительно раскинутых ног, тихонечко и нежно подула на ее половые губки и начала языком обрабатывать клитор. Она застонала от наслаждения, и хотя я была полностью занята ею и совсем забыла о существовании любителя подглядывать, я могла слышать, как он, словно эхо, вторил ее стонам. Я вытянула руки, чтобы поласкать ее груди и сжала пальцами ее твердые соски, а язык продолжал, лихорадочно лизать клитор.

Когда я почувствовала, что она вот-вот кончит, а ее клитор напрягся и разбух у меня во рту, я перестала дразнить его и взглянула на нее с садистским торжеством.

— О, пожалуйста, пожалуйста, — взмолилась она по-французски, — еще чуть-чуть… пожалуйста.

Тогда я влезла на нее сверху и просунула свои ноги меж ее раскинутых ног, мои груди касались ее грудей, наши отвердевшие соски упирались друг в друга. Я закинула назад ее голову, осыпала поцелуями ее плечи и легонько покусывала мочки ушей. Одну руку я подсунула под ее плечо, а вторую — под ее кругленькую попку так, чтобы ее коротко подстриженные волосики на лобке терлись о мои. Сейчас я была вне себя от страсти и буквально вдавливала поцелуи в ее лицо, ресницы, брови, нос, лоб, ее сладкие щечки, добралась до ее рта, влажного и трепещущего от возбуждения. Она начала стонать, а я раскачивалась вдоль ее тела, вверх и вниз, забираясь все выше и выше, а ее тело было теплым и скользким. Оххх! Мы вели себя, как два совокупляющихся зверька, издавая стоны и нечленораздельное мычание.

Норберт подошел к нам (все в порядке, он уже ожил) и у него опять появилась чудесная эрекция. И когда я встала на четвереньки перед блондинкой, а мой зад поднялся, Норберт оказался сзади меня. И пока я занималась ею, он стал пальцами исследовать мою вагину, нашел ее горячей и мокрой и начал тереть свой член о место, расположенное между двумя моими отверстиями.

Я наклонилась вперед, погрузив свое лицо в ее лоно, а старый джентльмен с энтузиазмом воскликнул:

— Браво!

Мы вовремя повернулись к нему, чтобы успеть увидеть, как он исходит спермой с улыбкой высшей степени удовлетворения на лице.

Всем нам было хорошо, по крайней мере так мне казалось. Боюсь, что горячее солнце разогрело меня и увело в страну Фантазию, потому что когда я открыла глаза, то поняла, что не сделала ни одного движения и что ничего не случилось. Моя щека все еще покоилась на бедре Норберта, его голова лежала у меня на коленях. Блондинка продолжала растирать себя, а пожилой джентльмен пожирал ее глазами.

*****
Лео и Марика не могли понять этот стиль отношений, поэтому мы стали обсуждать его.

— Ты можешь встретить действительно приятного человека, который хочет стать твоим другом, но все, что ты от него хочешь, это переспать с ним один раз, а затем вычеркнуть из своей жизни? Не скучаешь ли ты по настоящим отношениям? — спросила Марика.

Лео выдвинул теорию.

— У тебя все еще осталась реакция после того, как ты была проституткой в Нью-Йорке. Ты привыкла к кратковременным половым связям, лишенным какой-либо эмоциональной окраски.

— Это правильно, — согласилась Марика. — Это также приучило тебя иметь большое количество мужчин.

Конечно, частично они были правы. Не прошли даром все эти мужчины, появлявшиеся в моей жизни на несколько часов или от силы на день, и мои отношения с ними, построенные на комбинации бизнеса и удовольствия. Черт возьми, несомненно, это наложило на меня отпечаток.

Но все-таки я реагировала на отсутствие постоянной эмоциональной теплоты. Прошло два месяца, как я покинула Нью-Йорк, и несмотря на характер моего романа с Ларри, я скучала по нему. Даже если мы ссорились каждый день, это все-таки были постоянные отношения. Нужно было заботиться хотя бы о том, чтобы возвращаться, пусть просто для того, чтобы опять поругаться! Иногда я испытывала чувство ревности, видя Лео и Марику такими счастливыми вместе.

И что еще хуже, я не помогала их счастью. Наш спор относительно моего порхания привел, как это обычно происходит в спорах, к более основательным упрекам. И действительность заключалась в том, что они разочаровались во мне как в друге. Все это сейчас выплывало наружу.

Лео и Марика рассматривала мои однодневные эскапады, как акт вероломства по отношению к ним. Они считали, что, найдя для себя мужчину или женщину, я не должна замыкаться в рамках парных отношений. Если я находила человека и хотела с ним переспать, то обязана была разделить своего партнера по постели с Лео и Марикой.

Когда я попыталась доказать, что ничего ненормального в отношениях двух человек нет и я совсем не собираюсь постоянно поставлять им партнеров для оргий, они перешли в оборону.

Почти в один голос они заявили:

— Нет, нет, нет! Не говори так. Тебе совсем не нужно приводить сюда кого-нибудь для траханья с нами. Тебе не нужно заниматься свингом.

Но Марика добавила:

— Хотя, если у тебя есть любовник, почему держать его при себе? Почему бы нам не насладиться его компанией в постели и вне ее?

По правде говоря, я была сыта по горло всеми этими свинговыми сценами. Почему эти два человека так отчаянно нуждались в непрерывном параде различных партнеров по постели? Они все время выискивали новые таланты. И, как я полагаю, в этом смысле, я была для них идеальной сводницей, поставляя им свежих девочек и мальчиков.

Когда дело дошло до свинга, то мы сошлись на одном: это совсем не интересно появиться на вечеринке, раздеться догола и затем уединиться с кем-либо. Должно быть что-то большее, чем просто возможность заниматься сексом — или интересные люди, или отвечающая настроению атмосфера, или что-нибудь щекочущее нервы. Оргии могут быть хороши для удовлетворения чьих-либо сексуальных вожделений, но с точки зрения эмоций они могут быть убийственно скучны.

Я решила, что все аргументы исчерпаны, но нет, появились новые.

Хоффманы, Фреда и я сидели за обеденным столом. Лео и Марика вспоминали старые времена, говоря о людях, которых я не знала, и, признаться, мне это немного наскучило. Фреда, казалось, была знакома с теми, о ком шла речь, поэтому она приняла участие в беседе. Мы ждали, когда нам подадут следующее блюдо, поэтому я без всяких угрызений совести воспользовалась возможностью написать несколько открыток друзьям в Европу и Америку.

Увидев это, Фреда пришла в страшное возбуждение и проявила свои гестаповские замашки, заявив, что неприлично сидеть здесь с ними и писать открытки и что мне следует научиться хорошим манерам и принять участие в разговоре.

— Очень плохо, что ты все время сидишь одна и что-то наговариваешь в свой диктофон! Сейчас мы будем вместе обедать, а ты обращаешься с нами, как с куском дерьма!

Я уже ожидала, что она вот-вот щелкнет пальцами и вызовет взвод солдат, чтобы они забрали меня. К сожалению, сочетание ее холодных, грубых манер и гортанного акцента делали ее похожей на героиню фильмов военного времени. Я не хотела принимать ее выходку всерьез и поэтому, пытаясь пропустить слова Фреды мимо ушей, не стала давать отпор. Но тут ввязались Лео и Марика, которые громко согласились с ней. Гости, которые знали несколько языков, стали прислушиваться.

Швейцарец за соседним столиком пробормотал, что меня следует наградить за то, что я мирюсь со всей этой чепухой. Хорошо, что они не услышали его слова, а то бы втянули в ссору и его.

Возможно, что с моей стороны было не совсем вежливо писать открытки, но точно так же неприлично заводить разговор о неизвестных мне людях, даже не пытаясь втянуть меня в него.

Крики и вопли продолжались и продолжались… и так было примерно в течение двадцати минут, хотя мне казалось, что прошла целая вечность. Мне это стало действовать на нервы, и примерно раз пять я приказывала Фреде заткнуться, но, конечно, безрезультатно. Она продолжала обличать меня, я извинилась перед Лео — человеком, который пригласил меня сюда — и присоединилась к симпатичной паре, наблюдавшей эту сцену и пригласившей меня к себе за столик.

Они были австрийцами. Ей было тридцать пять, а ему на десять лет больше, и это была очень приятная пара. Пока я сидела с ними, Фреда удалилась — безрезультатно поиграться с собой, подумала я злорадно — поэтому я с новыми друзьями, Леопольдиной и Густавом, присоединилась к Лео и Марике. Впятером мы уселись на террасе, и сейчас, когда мир был восстановлен, расслабились и стали болтать.

Густав с усмешкой сказал, что в нем течет королевская кровь и он граф, но это не очень много значит в наши дни. Он был владельцем зимнего курорта в Австрии, хотя ненавидел снег и холодную погоду и ни разу в жизни не надевал лыжи. Ему нравилось принимать гостей, однако не всех, а избранных преуспевающих любителей зимнего спорта, в основном богатых немецких промышленников.

Леопольдина в его офисе отвечала за связи с общественностью и была его любовницей. Она была молодой темпераментной особой с великолепным телом. И она тоже не умела кататься на лыжах.

— Полагаю, что никто из твоей конторы тоже не умеет кататься на лыжах? — не удержалась я от ехидного вопроса.

— Ну, по правде говоря, Ксавьера, я и не требую от них этого. Найти и подобрать компетентный персонал настолько трудно, что я не могу позволить, чтобы мои люди раскатывали в свое удовольствие на лыжах, рискуя поломать ноги. Такое уже случалось.

Они оказались настолько милыми людьми, что мы провели за болтовней большую часть вечера, и те неприятные моменты, которые я испытала во время обеда, были забыты. Наш разговор абсолютно ни к чему не обязывал и не будоражил, но он был теплым и дружественным, а именно это нам и требовалось в тот вечер.

Хотя возможность свинга, а Леопольдина явно была расположена к нему, витала в воздухе, мы все как-то осознали, что сегодняшний вечер можно хорошо провести и без него. И это отлично. Свинг ради свинга просто бесцелен.

Перед тем как расстаться, Густав и Леопольдина удостоверились, что у нас есть спичечные коробки, рекламирующие их курорт, а мы дали им наш номер телефона в Сен-Тропезе.

Пока что остров Иль дю Леван дал мне много солнца, несколько ссор и еще кое-что. Нельзя сказать, что я слишком хорошо провела здесь время. Поэтому я решила отправиться на поиски развлечений или самой создать их, если на то пойдет дело. Возможно, найду себе нового друга…

Как же будет имя моего нового коллеги по развлечениям? А вдруг его имя будет — Мустафа?

19. МАРОККАНЕЦ НА СКАЛАХ

Мустафе было двадцать два года, и он работал прислугой в нашем отеле на острове Иль дю Леван. Меня уже однажды предупреждали, чтобы я держалась подальше от марокканцев, потому что у них необузданный нрав, но, как и большая часть обслуживающего персонала в "Морском бризе", Мустафа был вежлив, по-своему ярок и великолепно говорил по-французски.

Кроме этого он был очень мил: крепкое коренастое тело и славненький поджарый зад. После созерцания всех расхаживающих по отелю голышом мужиков — старика англичанина с отвислым членом или вызывающего отвращение толстого американца, половые органы которого были упрятаны под складкой жира и скрыты волосами, или же итальянца со следами огнестрельной раны на спине и большими шрамами на заднице, или врача-хирурга со своей толстой подругой, меня отвратило от секса, и единственный, кто понравился мне, был этот приятный юноша, разгуливающий в плавках. У него было красивое смуглое лицо с черными горящими глазами, чувственный рот, густые черные волосы, а руки большие и сильные, как и обутые в кожаные сандалии ноги.

Каждый раз, когда он проходил мимо, его руки всегда были готовы прикоснуться ко мне — погладить волосы, нежно провести пальцем вдоль спины, где самое чувственное место, или же тихонько ущипнуть за ляжку. С того момента, когда я увидела его в первый день в отеле — он вносил наши чемоданы — я воспылала к нему вожделением.

— Не трогай его, Ксавьера, — предупредил Лео, поняв, что у меня на уме.

— Почему? Ты думаешь, он заразный?

— Да нет, помимо венерических заболеваний есть еще кое-какие проблемы, которых ты не знаешь. На этом острове владельцы отелей в основном "веселые", а мальчики, которых они нанимают, в большинстве своем подростки, подобранные ими в Марракеше, Касабланке или Эссафии. Они их собственноручно отбирают и не только для работы в отеле, а также для удовлетворения собственных прихотей. Это наемные мальчики для любви и битья, Ксавьера, из которых делают послушных рабов.

Казалось невероятным, что все это происходит в середине двадцатого века.

— Слушай, есть такая французская территория — Джибути, она находится в Северной Африке к востоку от Эфиопии. Там продают молодых мальчиков в качестве рабов покупателям из Европы. И продают не только, как домашних рабов, но и рабов сексуальных. Примерно за девятьсот фунтов стерлингов ты можешь купить там мальчика, и он будет твой на всю жизнь!

*****
— Но, Лео, спросила я, — ты предполагаешь, что Мустафа здесь раб?

— Я предполагаю, моя дорогая, что, если его услуги будут выходить за рамки обычной гостиничной работы, то есть в случае его совращения, хозяин будет очень взбешен. И что еще хуже, Ксавьера, марокканцы очень ревнивы. Если у тебя случится роман с юношей, и ему это понравится, что весьма вероятно, а затем он увидит, как ты ведешь к себе в комнату другого мужчину, вполне возможно, он настолько воспылает ревностью, что вонзит ему кинжал в спину.

— Ох, Лео, ты живешь в мире фантазий. Это происходит только в кино, — предположила я.

— И на островах, подобных этому. Слушай, три года тому назад приятельница Марики завела здесь интрижку с барменом-марокканцем. Через несколько дней она привела к себе в номер нового любовника, и бармен это увидел. Он устроил безобразную сцену, и нас буквально вышвырнули из отеля. Так что я предупреждаю тебя, не следует так рисковать из-за какого-то паренька.

Это, безусловно, была хорошая история, и я поверила ей, однако никак не могла представить себе Мустафу с хозяином отеля. Зато мне грезилось другое: Мустафа и я вместе, вдвоем, в чарующей темноте.

Однажды друзья пригласили Лео и Марику отобедать у них. Фреда, которая продолжала жить со мной в одной комнате, тоже уехала с ними, и я знала, что они будут отсутствовать несколько часов. Поэтому я договорилась с Мустафой о встрече. Чтобы подстраховаться, мы решили встретиться сразу после закрытия ресторана, когда его хозяин уезжает из гостиницы домой. Каких-либо усилий соблазнить Мустафу не потребовалось, очевидно, наши сладострастные, похотливые желания были обоюдными.

Он появился у моей двери полностью одетый, уже не в своих ставших традиционными плавках. На нем был коричневатый свитер и черные в обтяжку брюки, которые великолепно обрисовывали его чудесный зад. Как только я открыла дверь, он сразу же вошел и, не мешкая, обнял меня.

— Вы хотите потрахаться? — спросил молодой человек, который любил приступать сразу к делу.

Я не могла не рассмеяться его прямолинейности. По крайней мере, его член все еще был в штанах.

— Во-первых, Мустафа, поскольку мы можем быть честными друг с другом, позволь мне спросить тебя — ты когда-нибудь трахался со своим боссом?

— Нет. Никогда. — Казалось, он возмутился при этом предположении.

— А твой хозяин, случайно, не влюблен в тебя?

— Нет, совсем нет. Не в меня. Если что-то и происходит, то между ним и поваром. Думаю, что они дружат уже около одиннадцати лет.

— Тогда — давай трахаться! Ну, дай я тебя раздену… Сейчас я расстегну ремень и сниму брюки. О, только посмотри, какой он красивый и большой, о-х-х-х-х… У него такой темно-красный цвет, и он так аккуратно обрезан… и такой толстый… погляди-ка, он делается больше! Я, должно быть, нравлюсь ему! Ох, Мустафа, я уже вся мокрая, дай мне раздеться… вот здесь, спасибо… ох, бэби!

Мы трахались глубоко, быстро и сильно. Он был как динамит. И такой суперчлен! По размерам он намного превосходил обычный и был такого темно-красного оттенка!

После всего Мустафа вылез из постели и пошел в ванную помыться на биде, и Мисс Гигиене очень понравилась его чистоплотность. Чистый, как свисток (а как в него хорошо дулось!), он опять растянулся на кровати, и теперь уже я пошла подмыться.

Затем мы ласкали и исследовали друг друга. Он стал втирать крем в мою спину, которая еще побаливала после загара на пляже, и одно только ощущение сильных рук на коже вновь возбудило. Прикосновение к моему телу тоже завело его, особенно когда я стала приближать голову к его животу, а мои губы мягкими кругами стали двигаться вокруг верхней части его живота, а затем стали описывать все большие и большие круги, пока не коснулись курчавой растительности внизу живота. Я взяла в губы головку члена и согнулась на постели, вбирая в себя все глубже и глубже его твердый стержень.

Стоя на четвереньках с низко опущенной головой и с высоко поднятой вверх загорелой на солнце задницей, я стала быстро работать ртом вверх и вниз вдоль его члена, вбирая в себя вкус его кожи. Мой язык чувствовал малейшие складки мошонки, шрам после обрезания и ствол с набухшими кровеносными сосудами.

Когда его член стал таким большим и твердым, что я просто не могла больше ждать, я села на него, раскинув ноги по обе стороны его тела, и с размаху опустилась. Своими руками он поднимал и опускал меня, все убыстряя темп, и я чувствовала, как он заполняет меня. С криками наслаждения он изверг фонтан семени, слегка удерживая меня на кончике члена. Сильные руки крепко обхватили мою талию. И когда я содрогалась, находясь на нем, моя вагина в одном большом глотке сжалась вокруг его члена.

Он не мог не застонать от удовольствия, а я, находясь на вершине оргазма, рухнула ему на грудь.

Полностью удовлетворенные, мы немножко отдохнули, помылись, оделись и вышли, держась за руки. Мустафа настоял, чтобы мы пошли в "Ле Куфэн", дискотеку, которая была гораздо забавнее, чем "Ла Пайотт". Музыка в "Ле Куфэне" была гораздо лучше, посетители казались более оживленными и дружелюбными; временами музыка прерывалась, и тогда перед публикой разыгрывались короткие сценки с переодеваниями. Ничего особенного, но достаточно, чтобы удерживать публику в подогретом состоянии.

К счастью для меня, Мустафа был так же хорош в танце, как и в постели — он действительно умел пользоваться своим телом. Скоро мы опять терлись друг о друга, мои руки у него на шее, его руки на моих ягодицах, а его пенис вплотную прижат ко мне.

У края танцевальной площадки стояли два молодых паренька — от силы по восемнадцать лет — одетые в форму французских морских пехотинцев, база которых находилась на острове. Один из них совсем мальчик, с детским личиком, широко раскрытыми глазами глядел, как Мустафа и я терлись друг о друга, к тому же Мустафа иногда теребил мои соски, запуская руку в чересчур открытую блузку. Явно, это доводило молодого моряка до умопомрачения.

Когда диск закончился, я. спросила у Мустафы, не будет ли он возражать, если я станцую с парнишкой.

— Конечно, нет, — сказал он.

Я подошла к пареньку, взяла за руку и увлекла его танцевать. Он был так юн и так костляв, что было ощущение, будто я обнимаю младшего брата-подростка. У него было остренькое, как у птички, лицо и тощая длинная шея с выступающим кадыком. Коротко подстриженные прямые волосы он густо смазал бриолином, руки тряслись и нервничали, а громадные ботинки пехотинца почти каждый четвертый шаг наступали мне на ноги.

Прижимаясь к его белым штанам, я чувствовала, как у него поднимается пенис. Я опустила руки с его плеч на спину, затем сдвинула их к позвоночнику, бедрам и потом чуть-чуть вперед. И тут я ощутила его застывший по стойке "смирно" член. Я сжала конец члена пальцами и потерлась лобком о то место, где, как я считала, находятся яйца. Когда мы танцевали, его голова была прижата к моей, а нос уткнулся в мои волосы, он произнес по-французски не менее тысячи слов, из которых я не поняла ни одного, потому что он говорил на диалекте и очень быстро.

Он хотел поцеловать меня, но я вежливо уклонилась. Бедняжка, я просто хотела подразнить его. В конце концов я ведь была с ревнивым марокканцем и не хотела делать все и всем за так. Помимо этого, если бы даже я и хотела лишить юнца невинности, не могла же я это сделать прямо здесь, в танцевальном зале. Не так ли?

Он, должно быть, прочитал мои мысли, потому что прошептал:

— Выйдем на улицу, подышим свежим воздухом!

Я улыбнулась ему, а тут как раз кончилась музыка, и я повела его обратно к другу. Несколько танцующих зааплодировали, потому что бугор в его штанах сильно выдавался.

Он начал умолять:

— Пожалуйста, мадемуазель, десять минут. Нет, пять. Только пять минут, там, снаружи, пожалуйста, я так возбужден, вы не можете отказать мне.

Мне хотелось сказать, чтобы он возвращался к себе на базу и вспоминал меня, когда будет онанировать, но я сама все это затеяла и только я должна была завершить дело. Кроме того, что значат пять минут? Мустафа вряд ли узнает, еще в гостинице я ему велела не быть ревнивым.

Я вывела пехотинца на улицу. Мы не долго искали подходящую скалу, на которую он смог опереться. Мне не хотелось трахаться с ним, но, я должна была как следует отсосать его. Ощущая выпирающий из брюк член, я расстегнула ширинку. Член с готовностью выпрыгнул на свободу. Я даже позволила ему снять с меня блузку и пощупать груди. Он прижал свой пенис к ним, а кончик его уже блестел и был мокрым, настолько он был возбужден. Я сказала, чтобы он откинулся назад и расслабился. Встав перед ним на колени, я тихонечко взяла в губы кончик его члена. Он становился все больше, и я потратила много времени, покусывая легкими поцелуями основание, головку и пенис по всей его длине. Каждый раз, когда я целовала его этими быстрыми, легкими поцелуями, он стонал он наслаждения. Затем я дотянулась до его промежности, чтобы добраться до яиц, и также хорошо поработала с ними. Он держался за мои плечи, и я ощущала судороги, бегущие по его члену, а когда он задрожал по-настоящему, принялась за дело всерьез.

Через минуту после того, как я начала сосать его член, слегка покусывая то место, где он был обрезан, я почувствовала его спазмы, он был готов спустить у меня во рту. Он так и сделал, а его яйца распухали и отвердевали, когда я пальцем нажимала на его промежность, ощущая его оргазм как руками, так и ртом.

Когда все было кончено, он рассмеялся и несколько раз поцеловал меня в благодарность за то, что я для него сделала. Он признался, что еще ни разу не был с женщиной и хотя ему хотелось бы трахнуться со мной, для него эти моменты были самыми сильными ощущениями в жизни, и он надеется как-нибудь встретиться со мной и потрахаться, как следует.

Я сказала, что не против преподать ему хороший урок, зная, конечно, что этого никогда не случится. Одно упоминание о такой возможности сделало его счастливым.

Когда я вернулась в дискотеку, Мустафа уже искал меня. Он совершенно не расстроился, когда я ему поведала о случившемся. Он, по всей вероятности (и слава Богу!), не был одним из тех ужасно ревнивых марокканцев. Он знал, что это был мой каприз и мне нравится помогать и сострадать молодым парнишкам, хотя сама я и не испытала оргазма.

*****
Я с Мустафой этой ночью снова трахалась, на той же самой скале, когда клуб закрылся и все разошлись. Советую когда-нибудь попробовать марокканцев на скалах. Очень освежает!

По ночам мое желание секса на Иль. дю Леван было экстравагантным. Днем же мне даже не хотелось о нем думать. Странно!

Я составила расписание для отдыха, поставив задачей ложиться спать рано, а вскакивать в семь с половиной утра. Мне нравилось сидеть на террасе с записями и диктофоном и работать над книгой. Около десяти часов я завтракала, а потом шла на пляж.

На Иль дю Леван есть только один песчаный пляж, да и то грязный, поэтому я привыкла ездить в Лес Пьеррес Плате, что значит "плоские скалы" или, буквально, "каменная платформа". С того момента, как входишь в Лес Пьеррес Плате, ты должна полностью раздеться, а если нет, то можно ожидать выходок со стороны какого-нибудь истового нудиста. Однажды утром на скалах появился незнакомец в плавках, которого немедленно атаковали истошными воплями.

— Убирайся прочь! Соглядатай! Сними одежду или уматывай отсюда! Никогда не приходи сюда!

То же самое случится и с отдыхающими на байдарках, полностью одетыми, которые невольно замедляют движение, чтобы поглазеть на нудистов, валяющихся на солнце. Я не могла вообразить, насколько агрессивны могут быть любители природы, пока собственными глазами не увидела, как один из нудистов забрасывает лодку камнями. Им все прощается, им даже можно изливать свой гнев на находящихся поблизости одетых людей.

Несмотря на это, на всем нудистском острове царит очень непринужденная обстановка, которой я не встречала нигде в мире. Почти мгновенно каждый становится тебе другом, и вся нудистская колония походит на одну большую счастливую семью. Если у кого-то есть бутылка вина или кока-колы, он обязательно поделится ею. Если же рядом проходит мороженщик (полностью одетый, кстати), люди угощают друг друга его товаром. И еще они всегда убирают за собой бутылки, обертки и другой мусор. Никогда не видела на острове мусор или хлам.

Мне нравился остров, там у меня было несколько приятных моментов, и, без всякого сомнения, он помог мне расслабиться. Но я не смогла бы оставаться там все лето. Думаю, что я слишком непоседлива для такого тихого и мирного места. А возможно, и потому, что мои отношения с Хоффманами и с Фредой не были безоблачны. Я была счастлива, когда возвратилась в Сен-Тропез.

20. ПРОЩАНИЕ СО СВИНГОМ

По возвращении на виллу в Раматюэлле обстановка все больше накалялась. Время, проведенное на Иль дю Леван, было омрачено вспышками непонимания, агрессивности и истерии у всех нас четверых. И дела не улучшились, отчасти из-за упрямых и глупых замечаний Фреды. Полное отсутствие у нее чувства юмора заставляло Лео и меня лезть на стену, поскольку мы оба природные шутники. В конце концов она выходила из себя от наших шуточек. Должна также признаться, что, возможно, и ревновала ее к Лео и Марике, потому что они приняли ее в свой круг, как и меня, и, полагаю, что мое "я" было этим в какой-то степени ущемлено.

Я уже упоминала, что свинговые сцены все меньше привлекали меня. Я стала проводить много времени в одиночестве у себя в комнате, и если случалось приводить домой партнера, я, честно говоря, не хотела делить его с Лео, Марикой и Фредой, которые, словно специально в это время сидели дома.

По крайней мере одним хорошим свойством в наших отношениях была честность. Мы никогда не пытались провести друг друга, и я никогда не лгала им. Однако наши отношения не были счастливыми, и я реагировала на это.

Я ушла из Раматюэлля на пару дней, когда встретила Андреаса, по-настоящему привлекательного мужчину из Межеве, лыжного курорта во Французских Альпах. Он оказался богатым швейцарским банкиром. (Позднее вы встретитесь с ним на страницах этой книги.) Мне захотелось провести с ним какое-то время и узнать поближе — без того, чтобы делить его с кем-нибудь, поэтому я переехала к нему на пару дней в отель "Библос".

Вернувшись к Лео и Марике, я не была готова к столь резкой перемене обстановки. Лео явно чувствовал себя не в своей тарелке и с трудом произнес то, что должен был. Но он встал, взглянул на меня и начал говорить твердо и не повышая голос.

— Ксавьера, мы хотим, чтобы ты покинула этот дом. И чем раньше, тем лучше.

Мы смотрели друг на друга, но я ничего не сказала. У Лео, очевидно, было еще что-то, поэтому я села и стала ждать продолжения.

— Ты не лояльна по отношению к нам. Возможно, в твоей жизни не было настоящих друзей. Когда они у тебя есть, у тебя есть корни в жизни. Надо беречь эти корни и охранять свою дружбу. Мы приехали сюда вместе, потому что хотели быть вместе, а ты исчезаешь на несколько дней. Ты отказалась от нас, ты отвергла нас. Ты слишком долго жила по своей воле и привыкла все делать по-своему. Понимаешь, все, что мы здесь делали, делалось по твоему выбору, а не по нашему. Ты никогда не обращала внимания на наши заботы. Ты просто решала, чем мы все будем заниматься, независимо от наших чувств и желаний.

Тут я вынуждена была остановить Лео. Наступила моя очередь взять слово.

— Лео, — сказала я, — я очень хорошо узнала тебя и Марику за последние несколько месяцев. Ты знаешь, как я вас люблю… вы оба встретили меня с распростертыми объятиями, взяли с собой путешествовать, привлекли меня к себе, вашим друзьям, я с вами провела много хороших часов. Я ценю все это, и поверь мне, я очень признательна. В жизни существуют две вещи, которые мне трудно сделать. Одна из них — отблагодарить вас. Пятнадцатого июня, например, в день рождения, вы принесли мне цветы, сладости и подарки… и я была так признательна, но подумала, что, наверно, никогда не смогу должным образом отплатить вам. Честно говоря, уже долгое время я была лишена возможности получать добро от других и, видимо, забыла, что значит быть благодарной. Сожалею. Пожалуйста, верьте мне, я не хотела быть грубой или неблагодарной. Еще я ненавижу прощаться. В любом языке это самые тяжелые слова. Их трудно говорить вслух… потому что они означают конец, потерю… и каждое небольшое "до свидания" прибавляется к громадному большому "прощай". Не знаю, можете ли вы принять мое объяснение, но боюсь, это часть меня… когда я покинула вас на несколько дней, чтобы побыть с Андреасом, я совсем не хотела отвергнуть вас. Мне следовало поблагодарить вас и попрощаться. Но прошло не так много времени с тех пор, как у меня завелись друзья, которым, действительно, не безразлично мое общество. Возможно, я забыла и об этом. Кроме того, наверное, меня подвело чувство неуверенности. Я думала, что вы начали уставать от меня и стали все больше привязываться к Фреде. Я почувствовала, что вы не будете по-настоящему скучать, если я исчезну на несколько дней с мужчиной. И еще одно… сколько раз я слышала, как Марика говорила: "Ох, Ксавьера, ты опять исчезаешь вдвоем", когда я хотела назначить свидание мужчине. Да, я понимаю, вы оплатили мою поездку, вы очень великодушны и щедры… но какую цену я должна за это заплатить? Поставлять партнеров по постели?

Тут я остановилась. В подобных случаях стараешься защитить себя, и скоро складывается ситуация: "Леди протестует слишком много". Но меня серьезно задели замечания Лео. Догадываюсь, их тоже задело и обидело мое поведение.

— Ксавьера, нужно жертвовать, если хочешь сохранить друзей, — ответила Марика. — Возможно, это похоже на набор избитых фраз, но они справедливы. Друзья должны оставаться в хорошие и плохие времена. Разве неудобства, которые приходится испытывать из-за друзей, сравнимы с теми моментами, когда ты нуждаешься в них и знаешь, что можешь на них положиться.

Потом снова вступил в разговор Лео:

— Именно это мы имеем в виду, когда говорим о лояльности. Мы хотим, чтобы ты была нашим другом, но, наверно, ты не понимаешь, что же такое дружба. Мы видим, как ты находишь людей, пользуешься ими, получаешь от этого удовольствие, а затем бросаешь их или швыряешь их нам, как объедки. Ты хуже самого бессердечного плейбоя. Ты фактически вытираешь ноги о мужчин, будто они дверные коврики. Мужчины, которых ты в последнее время приводила в дом, были привлекательны, интеллигентны, молоды, но ты все равно вышвыривала их. Не осталось ли это от тех дней, когда ты была шлюхой? Не это ли твой способ отомстить — найти мужчину, использовать, а затем выбросить его, не обращая внимание на его чувства?

Это был вопрос, требовавший ответа, и мне еще никогда не приходилось задумываться над ним. Но ведь в самом деле, я использовала мужчин, большинство из них я считала своими "жертвами", а не любовниками.

Может быть, я, действительно, мстила, может быть, я хотела походить на агрессивное животное мужского пола. Чтобы не быть обиженной, я предпочитала прервать отношения до того, как это сделает мужчина… особенно на таком курорте, как этот, где, я знала, мы разойдемся, как в море корабли, без всякого шанса на продолжение знакомства.

Это один из многих кризисов личности, через что мы все проходим, особенно когда в нашей жизни перевертывается новая страница. Это лето было для меня летом перемены. Я была застигнута между моим прошлым и моим будущим, а настоящее я никак не могла понять.

Итак, я упаковала свои чемоданы и приготовилась покинуть виллу. Но сначала на велосипеде я поехала в город и купила торт и сладости, которые любили Лео и Марика. Я также купила открытку с забавной маленькой обезьянкой, на которой было написано "Останемся друзьями и забудем плохие дни нашей жизни". Открытка говорила сама за себя, поэтому я просто подписала ее своим именем и тихо оставила на обеденном столе вместе с тортом и сладостями.

Лео казался более чем подавленным, когда помогал мне погрузить чемоданы, сумки и книги.

— Лео, я надеюсь, что вы с Марикой не будете против, если приедет Ларри и мы все соберемся пообедать. Я писала ему о вас и знаю, что вы понравитесь друг другу.

— Конечно, Ксавьера, — ответил он. — Обязательно. Давай не будем терять друг друга из виду. Очень жаль, что так получилось, но, сама видишь — так будет лучше для нас всех. Все встанет на свои места, и мы снова станем близкими.

*****
В лучах яркого средиземноморского солнца мы обменялись поцелуями, и я велела таксисту отвезти меня в отель в Сен-Тропез.

21. ПОПУТНЫЙ СЕКС

Мне нужен был хотя бы один день вне Сен-Тропеза, день наедине с собой, чтобы разобраться, как дальше жить. Я взяла на прокат автомобиль "Симка" и поехала по Лазурному берегу через Монако в Италию и элегантный, баснословно дорогой Сан-Ремо. Вести машину было одно удовольствие, которое помогло мне избавиться от тягостных мыслей. В тихом итальянском городке я провела вечер и в одиночестве пообедала, наслаждаясь восхитительной телятиной с сыром и ветчиной, на гарнир был подан зеленый горошек в масле, слегка приправленный чесноком. И поскольку мне было немножко жаль себя, я разорилась на итальянское мороженое двух видов в качестве десерта. Одно из них — мое любимое "спумони" с мелко нарезанными фруктами и орехами внутри, а второе (я не могла устоять) — соблазнительная, густая комбинация шоколада с ванилью.

Затем последовал столь же спокойный вечер с такой же спокойной ночью. Я легла спать рано, и думаю, что именно это мне было нужно — ночь с крепким сном, в одиночестве — чтобы разобраться в себе. Утром я встала свежей, в хорошем настроении и повела свою "Симку" в направлении Сен-Тропеза. Я была столь оптимистично настроена, что даже не заметила отсутствие бензина в баке, пока не пересекла итальянскую границу. Ближайшая заправочная станция была в Ментоне, поэтому я свернула с главной дороги, сделав правый поворот, и поехала вниз, в город. Спуск был крутой и извилистый, я ехала осторожно. Тут я и увидела двух голосующих ребят, "хичхайкеров", сидящих на обочине дороги. Один из них темноволосый парнишка, а второй — блондин. Но я была Слишком занята дорогой, чтобы по-настоящему разглядеть их.

В Ментоне мне заполнили бак, я купила несколько персиков, плитку шоколада и кое-какую выпечку для ленча, а затем вернулась на шоссе. Оба парня продолжали сидеть на обочине, и хотя я обычно неохотно подбираю попутчиков в незнакомой местности, я затормозила. Парнишки выглядели честными и усталыми, и когда я снизила скорость, казалось, что они с облегчением вздохнули и обрадовались, что кто-то наконец подберет их.

Темноволосый юноша говорил с испанским акцентом.

— Спасибо, мадам. Вы едете до Ниццы?

— Конечно. Залезайте. — Я открыла дверь, и они забрались в машину вместе со своими спальными мешками и рюкзаками.

— Это Рейнольд, он из Германии, — сказал темноволосый, когда Рейнольд взгромоздился на заднее сиденье. — А меня зовут Мигель, я из Мексики.

— Хай, меня зовут Ксавьера, и я из… Голландии. Но сейчас я живу в Сен-Тропезе.

Выяснилось, что "хичхайкинг" весьма трудное занятие, как в Италии, так и во Франции. Оба парня сидели на дороге уже целый день в ожидании, что кто-нибудь их подбросит. И они не мылись в ванне или под душем по меньшей мере три недели.

Все же Мигель был приятным парнишкой с тонкими чертами лица, и по мере того, как мы ехали, он все больше мне нравился. На нем были надеты темно-красные штаны с черными и белыми полосами и розоватая рубашка. Его длинные черные волосы (как у хиппи) явно нуждались в мытье. Однако он не хотел, чтобы его принимали за хиппи. Он не отличался особой эрудицией, и его взгляды на войну и мир были чрезвычайно расплывчаты. Он не был связан с каким-либо политическим движением и хотел только одного — чтобы его оставили в покое и он мог оставаться честным и дружелюбным по отношению к людям. Он очень хорошо загорел. Карие глаза слегка косили, у него был большой узкий нос и высоко поднятые мексикано-индейские скулы.

На Рейнольде было надето то, что когда-то называлось белой марокканской рубашкой и серыми замшевыми штанами. Уверена, он задыхался от жары в своих брюках, но, видимо, кроме них нечего было надеть. На нем были тяжелые ботинки, тогда как Мигель был обут в открытые сандалии, сквозь дырочки виднелись грязные ноги.

Но мне было все равно, как давно они мылись. Это были хорошие парни, и мне нравилось их общество и то, что я могла им помочь.

— Когда вы в последний раз как следует поели? — спросила я.

— О, это было так давно, что я уже не помню, — ответил Мигель.

— Хорошо, вот здесь фрукты, печенье и шоколад, если вы голодны… — Я даже не успела закончить. Они были зверски голодны, и как только я предложила еду, с жадностью проглотили ее. Мы остановились у придорожного киоска, чтобы напиться, и они охотно это сделали.

Мигель отличался словоохотливостью, а Рейнольд (он не говорил по-английски) молчаливо сидел сзади. Оба юноши были милы и интеллигентны, поэтому я убедила их ехать до Сен-Тропеза, а не в Ниццу. Поскольку у них нечем было заплатить за гостиницу, я предложила Рейнольду заночевать в машине. Он согласился и обещал утром закрыть машину и оставить под стеклоочистителем записку, где мы сможем его найти. Мигель же останется в гостинице со мной.

Когда мы вошли в гостиницу, консьержка вопросительно посмотрела на меня. Я забыла, как странно выгляжу в сопровождении неопрятно выглядевшего, заросшего хиппи в рваной одежде. Однако, она любезно согласилась обменять мой одноместный номер на двухместный на две ночи. Отель был переполнен, поэтому мне нужно было через двое суток снова вернуться в одноместный номер.

Когда вошли в комнату, Мигель на сорок пять минут скрылся в ванной. Появился он совершенно другим человеком — добела отмытым и мокрым после купания. Он не только тщательно отскребся, но даже чуть-чуть укоротил шевелюру, обстриг ногти, побрился и почистил зубы. Но что за зрелище после этого представляла ванна! На полу настоящее половодье, всюду песок и волосы.

Чистый и свежий, Мигель стоял на пороге, робко улыбаясь мне. У него было гибкое, золотисто-коричневого оттенка тело с легкой светлой полоской вокруг чресел, куда сквозь плавки не смогло добраться солнце. На теле почти не было волос, а его пенис был небольшим, очень деликатным.

Пока он вытирался досуха, я убрала ванную и приняла душ. Затем мы вздремнули. Он заснул сразу же, как только его голова дотронулась до подушки. Мне доставляло удовольствие наблюдать за ним, спящим и удовлетворенным, а затем через несколько минут уснула и я, размышляя, как приятно доставить удовольствие другому не только своим телом, но и ласковым словом, поездкой, сладостями и сном в уютной постели.

Мы проснулись около восьми утра, оделись и нашли записку от Рейнольда, в которой он просил встретиться с ним в "Ла Горилле", одном из припортовых ресторанчиков. Это одно из тех местечек, где собираются хиппи и торговцы наркотиками, оба паренька хотели сброситься и на весь имеющийся у них капитал купить мне какой-нибудь травки. Я настояла вместо травки купить фруктового сока и в свою очередь угостила их хорошим жарким с картошкой и салатом.

Рейнольд, голодный как волк, проигнорировал приличия и в один присест проглотил мясо с помощью пальцев, а затем то же проделал и с овощами.

Я шепнула ему по-немецки.

— Не торопись, мужик. Порежь мясо и веди себя, как человек.

Но было поздно, он уже все съел! Похоже, он по-прежнему был голоден, поэтому я отдала половину своего бифштекса и овощи, и на этот раз он ел медленно и цивилизованно. Мигель вел себя несколько лучше, но все равно чувствовалось, что он не менее голоден, чем его приятель. Вдвоем они подчистили все, что было на столе — пикули, булочки, даже крошки.

В тот день, когда стемнело, мы гуляли вокруг яхт-клуба и наслаждались звуками ночного Сен-Тропеза: юноши на улицах, поющие и играющие на гитарах, музыка, раздающаяся из дискотек, обеденный шум, доносящийся из ресторанов и яхт. Куда бы мы ни шли, везде были музыка, смех и счастье.

Ночью мы с Мигелем занимались любовью. Между нами возникло своего рода притяжение, и мы знали, что можем стать хорошими друзьями и доверять друг другу. Он был не ахти какой любовник, но нам было хорошо вместе, и я чувствовала себя покровительницей по отношению к нему.

Это была первая и последняя ночь, когда мы любили друг друга. После нее мы спали вместе, обнимались и разговаривали, но без секса. Когда мне пришлось переехать в свой одиночный номер, он спал на полу, и это ему, оказалось, нравилось больше, чем кровать.

Еще через день парням нужно было уезжать. У них были друзья в Париже, поэтому они покинули Сен-Тропез со спальными мешками и рюкзаками на спине и с двумястами франков (пятьдесят долларов), которые я засунула в кошелек Мигеля. Мы вместе хорошо провели время, но как всем странникам, которыми мы трое были, пришла пора сказать "прощай" и продолжить свой собственный жизненный путь.

22. МАМА, ПОСМОТРИ… ОНИ ГОЛЫЕ!

Последний и короткий роман в Сен-Тропезе был у меня с обыкновенным бельгийским предпринимателем, которому было около пятидесяти лет. Однажды в полдень мы встретились в "Лестнице", когда он по-старинному галантно отпустил мне комплимент и осведомился, не буду ли я так любезна, чтобы принять приглашение отобедать. Я чувствовала себя одинокой, он тоже был одинок, поэтому я с удовольствием согласилась. Он был одет, как одеваются банкиры, не очень изысканно, но он был симпатичен и привлекателен, а главное, мужественен, и я сразу же поняла, что это открытый, прямой и честный человек. Его звали Фердинанд (и это не шутка!).

Обед для нас выбирал Фердинанд. Мы начали с супа по-фламандски (луковичный сок с картофелем), густо заправленного сливками и маслом. Суп был прост и превосходен. Но мне захотелось чего-нибудь необычного, поэтому для меня Фердинанд заказал турецкое блюдо, включающее в себя баклажаны, помидоры, лук, смородину и пряности. Подали его на манной лепешке, пропаренной на бульоне. Еда оказалась великолепна — неповторимый вкус.

Для себя же Фердинанд заказал мелко нарубленные цыплячьи грудки с сушеными персиками, миндалем, изюмом без косточек, помидорами, перцем, луком, чесноком и морковью. Я не могла удержаться от соблазна, чтобы не попробовать, и на вкус это было так же прекрасно, как и на вид. Что касается вина, то Фердинанд заказал сладкое белое бордо "Шато д’Икем" и был особенно доволен, что оно урожая 1967 года. Он огорчился, когда я отказалась отведать вина, но когда я объяснила, что не пью, он это понял и больше не настаивал, чтобы я выпила с ним, как это делают многие пьющие.

*****
— На самом деле, — сказал он мне, — если бы я не занялся производством велосипедов, думаю, из меня бы получился пианист.

Позднее, когда мы обсуждали проблемы брака и денег, он заметил:

— Деньги для меня так же важны, как и человек на Луне. Если Марика когда-нибудь задумает развестись со мной или я задумаю развестись с ней, и она захочет получить все мои деньги, я не против. Я всегда смогу заработать на жизнь игрой на пианино в баре.

Марика обладает более артистичным и капризным характером. По гороскопу она "Рыба", типичный представитель этого знака, упрямая и холодная, хотя внешне и дружелюбная. У нее есть определенные установившиеся взгляды, и поэтому с ней трудно спорить. По мере того, как я узнавала ее лучше, Марика изложила мне свои взгляды на свинг, которые сводились к следующему: "Если хочешь трахнуться с моим мужем, трахайся, пока я здесь. Но не трахайся с ним за моей спиной. Если ты хочешь честных отношений, имей их с нами обоими".

Лео легкий в обхождении человек, любящий свободу так же, как и я. У него громадный запас энергии и даже после долгих часов работы, вернувшись домой, он кипит от избытка жизненных сил.

— У него всегда полным-полно новых идей, — рассказала мне Марика. — Он все время сидит на телефоне, договариваясь о свинге, вечеринках, и даже занимается любительским сводничеством для своих приятелей.

Например, такие друзья, как Нед, звонят ему и говорят:

"Мне нужна девушка между тремя и шестью часами пополудни, когда моя подружка будет в парикмахерской". И Лео, будучи по натуре отзывчивым человеком, станет звонить какой-нибудь знакомой девице и уговаривать ее потрахаться с Недом с трех до шести.

И Лео, и Марике нравилась подруга Неда Анни, и они не могли смириться с его странным ханжеством. Нед никогда не позволял ей дурачиться или участвовать в свинге. Но если он хотел поволочиться за кем-нибудь, то это всегда устраивал старый добрый Лео, не говоря об этом Анни.

Настоящие свингеры имеют моральный кодекс: нельзя пытаться увести чьего-нибудь партнера только потому, что тебе удалось трахнуться с ним (с ней) во время свинга. Пары, принимающие участие в свинге, обычно приходят и уходят вместе (а в промежутке они могут трахаться сколько угодно и с кем угодно!). Не должно быть никаких эмоциональных привязанностей к партнерам по свингу. Это всего-навсего спонтанное физическое развлечение, акт совместного обладания и наслаждения другими.

Однако, это именно та ситуация, которую не мог выносить Нед, а Лео сказал ему, что не знает девиц, согласных на кратковременные встречи за ленчем. Если она девица легкого поведения и ее услуги будут оплачены, тогда все в порядке. Но ни одна порядочная женщина не любит, чтобы ее впихивали в расписание на пару часов, вне зависимости от свободы в поступках и либеральности взглядов, и особенно ей не нравится удовлетворять мужчину, который после этого должен бежать сломя голову к своей подруге. И вообще Нед не был уж настолько блестящ или великолепен. Он был славный парень, с хорошим чувством юмора, но ничуть не Адонис.

— Вы видели это? — спросил Лео, меняя тему разговора. Он дал мне в руки большой кусок гипса, который без всякого сомнения представлял собой гордо стоящий, прелестный пенис.

— Марика хранит его на случай, когда ты уезжаешь по делам? — спросила я смеясь.

— Почему бы и нет? Это же мой член!

— Твой?

— Конечно. Как ты думаешь, где мы достали форму? Мне ее сделала на заказ в Нью-Йорке одна из тех чокнутых девиц в Гринвич Вилледж, по-моему, их называют "групиз".

"Групиз", если вы помните, были девицы (иногда парни), которым нравилось трахаться с известными в артистическом мире лицами. В основном, это были музыканты. Я не думаю, что когда-нибудь им удалось добраться до сэра Лоуренса Оливье. Многие из этих девиц были известны как отливщики различных штуковин из гипса, в основном же, их хобби заключалось в отливке наиболее показательных мужских членов. Лео объяснил, как он достиг своего права на бессмертие.

— Марике пришлось поехать со мной, — сказал он, — сосать мой член до тех пор, пока он не стал большим и твердым. Затем, когда он сделался твердым и большим, девица быстро покрыла его горячим воском, одновременно лаская мои яйца, пока воск застывал.

Понятно, что по мере застывания воска член расслаблялся и в конце концов выскользнул из формы, которую затем заполнили гипсом. В результате получилась великолепная копия члена вплоть до его улыбающегося припухшего кончика.

В зависимости от индивидуальных наклонностей такая копия может использоваться для дверной задвижки, подставки для лампы или же объекта для разговора за чашечкой кофе.

Гипсовый член Лео использовался Марикой в качестве пресс-папье, под которым хранились письма. Видите, как удобно иметь в доме под рукой запасной член?

Чем больше я вглядывалась в интерьер гостиной, тем большее количество странных эротических предметов я обнаруживала. Книжные полки, кофейные столики, все это было украшено ошеломляющими изображениями фаллоса, собранными, очевидно, со всех уголков мира; вероятно, это были подарки международных свингеров, которые превратили дом Хоффманов в свою штаб-квартиру.

Подошло время обедать и в течение часа или около того практически мы не говорили о сексе. После обеда Лео и Марика стали мне показывать фотографии, где они были запечатлены в голом виде вместе с другими свингерами, с которыми встречались во время отдыха на острове Левант, излюбленное лежбище нудистов на юге Франции.

Одно необычное фото демонстрировало трех молодых девушек, причем их половые органы были гладко выбриты. После более тщательного рассмотрения я заметила, что в соски их грудей и в наружные половые тубы были вставлены небольшие колечки, которые запечатывали отверстия наподобие средневековых поясов верности. Я потратила совсем немного времени, чтобы убедить Лео показать мне кинопленку, где эти самые девушки занимались сексом.

На пленке одна из девушек сняла связку ключей с цепочки, которая висела у нее на кольце, вдернутом сквозь половые губы, и вручила их мужчине, чтобы он открыл замочки на цепочках у других девушек. После этого были показаны различные процедуры, демонстрирующие, как этот мужчина умел обращаться с цепочками, ключами и, что он делал пальцами, не причиняя особой боли девушкам, потому что был нежен и аккуратен.

Мне это не показалось очень сексуальным, но Лео и Марика считали, что это суперсекс. Они сказали, что это было одно из самых прекрасных и волнующих зрелищ, которые они когда-либо видели.

Лео поведал мне о забавном случае, связанном с девушками, работавшими в ресторане в Сен-Тропез, свидетелем которого он являлся. Девушки были одеты в самые короткие мини-юбки, какие можно представить, а у одной из них на колечке между ног висели маленькие звенящие колокольчики. Когда довольно наивный официант принес им заказ, девица раздвинула ноги и раздался мелодичный звон.

Удивляясь, откуда мог исходить звук, официант взглянул вниз и обнаружил, что смотрит прямо в гладко выбритое, нахальное женское нутро с колокольчиками. Его поднос с грохотом упал на пол, и через секунду он уже был на коленях, делая вид, что собирает осколки, хотя на самом деле не мог оторвать глаз от самой сексуальной колокольни, которую когда-либо видел.

Марика сказала, что единственное удовольствие для этих девок заключалось в трахании и сосании, а также в том, что они занимались любовью друг с другом. Они не останавливались ни перед чем.

— Это было приятно день или два, — сказала Марика, — но потом наскучило, потому что они ничего не могли предложить, кроме голого секса, но мы хотим нечто большее. Нам нравятся люди с воображением и вкусом, которые понимают, что ум так же важен, как и тело.

Мы вернулись к фотографиям, в руках у Лео был следующий снимок — красивой, исключительно хорошо сложенной девушки-блондинки. Он сказал, что вся жизнь этой девушки вращалась вокруг секса и что она получала удовольствие от позирования голышом для журналов и кинофильмов. Затем она влюбилась в невероятного садиста, и жизнь ее стала точной копией судьбы "мадам О" из знаменитого французского романа. Она стала рабой этого мужчины и единственное, чего она хотела, это быть связанной, отшлепанной, отстеганной кнутом, носить цепи, тяжелые кожаные ремни и постоянно быть униженной.

Все это было довольно печально, но недавно та женщина и ее хозяин ехали с большой скоростью вдоль побережья Лазурного берега и страшно скандалили друг с другом. Он пригрозил выкинуть ее навсегда из своей жизни. Она пришла в такое отчаяние, что открыла дверцу автомобиля и пыталась покончить с собой. Однако вместо того, чтобы умереть, она лишилась руки. В одно мгновенье она утратила все, что получала, обнажая красоту и совершенство своего тела, она была обезображенной. И это — навсегда.

За разговорами мы забыли, что уже перевалило за полночь, и хотя я хотела провести ночь с Лео и Марикой, я поняла, что это начало взаимоотношений с фантастическими возможностями и поэтому не нужно торопиться. Я решила, что попытаюсь стать хорошим другом для них, и еще я запомнила намек Марики, что не должна пытаться тайно заводить какие-нибудь интрижки с Лео или переспать с ним. Все-таки трудно было удержаться от небольшого флирта с Лео, поскольку он был хорошей дразнилкой.

Той ночью, забравшись в постель, я уснула мертвецким сном, сном, который приходит от истинного удовлетворения и сознания того, что в мою жизнь вошли два прекрасных человека. А я — в их жизнь.

Я с таким нетерпением ожидала вечерней встречи с Лео и Марикой, что день тянулся для меня нестерпимо долго. Наконец стукнуло шесть вечера, и я появилась — с большими надеждами — у двери огромного дома Хоффманов. Марика приветствовала меня дружеским поцелуем, а Лео — еще более дружеским. Мы расслабились в их уютной гостиной и стали болтать об их образе жизни.

Без всякой ложной скромности они признались, что устраиваемые ими оргии стали притчей во языцех в Европе. Если американское общество когда-нибудь преодолеет свою сексуальную чопорность, я могу представить, как Лео и Марика приветствуют в американском аэропорту чартерные самолеты с туристами, специально прибывающими с целью потрахаться и полизаться: две недели траханья и сосания с организованными оргиями под занавес, со всеми удовольствиями, которые можно получить, обгладывая мужские и женские органы, плюс цветные слайды, которые можно потом демонстрировать приятелям где-нибудь в Дюбюке.

*****
Мы испытывали соблазн взять мороженое со свежей малиной, но в конце концов умеренность одержала вверх, и мы попросили счет. Естественно, счет был довольно внушителен, но одним из самых любимых удовольствий для Фердинанда было хорошо и плотно поесть, и он сказал, что обед стоил каждого заплаченного за него сантима.

Мы остановились в одном и том же отеле, и поскольку нам было уютно вместе, мы решили и ночь провести вдвоем. Фердинанд был гурманом не только в еде и приятно удивил меня своим искусством любить. Он не выглядел Дон Жуаном, по которому стали бы сохнуть все, встреченные им, женщины (я в том числе). Он был обычен, молчалив, сосредоточен. Но под маской обыденности скрывался опытный любовник, воспринимающий секс со вкусом и фантазией. Он за одну ночь трижды довел меня до оргазма, что было превосходно для того, кто был со мной в первый раз.

Следующий день мы провели вместе, но он предупредил: через сутки к нему приедет семья.

— Давай как можно лучше проведем оставшееся у нас время, — предложил он, и я была довольна его прямотой и хорошим отношением ко мне.

В объятиях друг друга, когда наслаждение перемежалось с душевными разговорами, нас застало солнечное утро. А в полдень мы встретили друга его детства, Клода, который отдыхал в Сен-Тропезе с женой, сыном и дочерью.

Вшестером мы пообедали в тот вечер, правда, с меньшим присутствием экзотики, чем с Фердинандом накануне. Клод был невысокий, крепкого телосложения мужчина, глаза которого лукаво искрились. Аннет была выше мужа и очень красива со своими блестящими черными волосами, светившимися счастьем зелеными глазами и не исчезавшей улыбкой. Их сын Марк, десяти лет, походил на Клода, а дочь Мишель была вылитой копией Аннет.

Это была счастливая семья, веселая и дружелюбная. Было очень приятно сидеть с ними за обеденными столом. Дети оказались хорошо воспитаны и смышлены, и наш обед проходил радостно и оживленно.

После обеда Аннет отвела детей в гостиницу. Потом мы, четверо взрослых, расслабились часок за напитками на террасе кафе и решили поехать на пляж в Памплону.

Стояла одна из тех летних, прелестных теплых ночей в Сен-Тропезе, когда луна и все звезды высыпают на небо. Море днем было очень бурным, и сейчас еще волны не успокоились и взлетали выше обычного. С легким шумом они выплескивались на берег.

Пляж был совершенно пустынен, поэтому мы припарковали машину Клода поблизости от нескольких других оставленных машин и разделись донага. В таком виде, только с полотенцами, а я еще и с сумочкой в руках, в которой находились наши немногочисленные ценности, мы направились к воде.

На пляже в спальных мешках лежали хиппи и, казалось, крепко спали. Было около двух часов ночи, когда мы добрались до воды, начали брызгаться и шалить друг с другом. Море было относительно теплым, однако ветер дул сильный и пронизывающий. Мы, борясь с волнами, заплыли довольно далеко.

В свете полной луны, плывя в море, я увидела смутные силуэты, маячившие на пляже. Я позвала Аннет, которая была ближе всех ко мне, а затем Фердинанда и Клода. Мы поспешили на берег, но было уже поздно.

Тени на пляже оказались одетыми людьми, которые при нашем приближении обратились в бегство. И не зря. Моя сумочка исчезла вместе с ключом от взятого напрокат мопеда, двумястами франков (пятьдесят долларов), часами Клода, кольцом Аннет и четырьмястами франков, принадлежавшими Фердинанду.

Оба мужчины исчезли очень быстро, а мы не были одеты, чтобы пуститься за ними в погоню, правда, кричали им вслед:

— Дерьмо, ворье поганое!

Французское слово "merde" — "дерьмо" — очень удобно, когда хочется произнести английское слово "shit" — "говно" в порядочном обществе. Люди сцены желают друг другу "merde" на счастье в день премьеры, а несколько лет тому назад газеты облетело заявление премьер-министра Канады Пьера Трюдо толпе заговорщиков — "mange la merde" ("жри дерьмо"), хотя один из репортеров предположил, что Трюдо просто напомнил им, что уже наступило время ленча!

К счастью, воры оставили наши полотенца, поэтому мы быстро вытерлись и бросились к машине в надежде, что сможем догнать их. На нашу удачу Клод спрятал ключ зажигания в бардачке, а не в моей сумочке. Но мы оставили дверь открытой, и вся одежда пропала.

Полотенца едва сходились на наших талиях, поэтому можно представить, в каком виде нам предстояло вернуться в отель в три часа утра. Кроме этого, Фердинанда ожидало неприятное объяснение с супругой, прибывающей завтра, по поводу исчезновения костюма.

Машина, к счастью, завелась, однако огни не загорелись. Эти подонки, очевидно, пытались включить зажигание и угнать машину. Это им не удалось, но они повредили электропроводку.

Несмотря ни на что, в нас еще сохранилось чувство юмора, и это было кстати. Нам предстояло совершить обратную поездку в Сен-Тропез без огней. Единственное, что мы могли придумать — ехать медленно и очень осторожно, с приоткрытой дверцей, так как освещение салона действовало и хоть в какой-то мере могло обозначить нас для встречных машин.

У нас было несколько опасных моментов, должна признаться, и мы испытывали огромное напряжение, пока не подъехал молодой мужчина в "рено" и не предложил свою помощь. Хотя он направлялся в другую сторону, но любезно развернулся и довел нас до Сен-Тропеза (ехали за ним). Мы испытали невероятное облегчение и были очень благодарны.

Добравшись до городской площади, где находился наш отель, мы ощутили замешательство — предстояло выйти из машины почти голыми. Мужчина, сопровождавший нас, при одном взгляде на эту картину истерически расхохотался. Мы рассказали все, что с нами случилось, и хотя он явно сочувствовал, все же не мог удержаться от гогота, похлопывания себя по ляжкам, а нас — по голым плечам. Он очень торопился домой и собирался поведать эту историю жене, хотя, вероятнее всего, она обвинила бы его в сочинении небылиц, чтобы оправдать позднее возвращение.

Мы были в идиотском положении, поэтому не могли пригласить его опрокинуть с нами стаканчик-другой, но зато, от всего сердца поблагодарили и пообещали отплатить сторицей при следующей встрече.

Мы больше не увиделись, но если, дорогой сэр на красном "рено-12" 1972 года, вам придется читать эти строки, мы снова благодарим вас. Если жена до сих пор не верит в ваше алиби, представьте ей доказательство в печатной форме!

23. ВОЗВРАЩЕНИЕ ЛАРРИ

В течение всего времени, пока я находилась в Европе, я приглашала приехать ко мне старого дружка Ларри, но дела не позволяли ему. По-своему я скучала по его обществу — он был моим большим и преданным другом в Нью-Йорке — и я, естественно, хотела увидеться с ним снова. Наконец, в начале июля, он смог вылететь и провести со мной целых три недели. Это была его первая поездка в Европу, и, полагаю, я была взволнована точно так же, как и он.

К этому времени я ощущала себя чуть ли не уроженкой Сен-Тропеза и была хорошо подготовлена, чтобы стать его гидом и переводчицей. Мы с Ларри целыми днями валялись на пляжах, исследуя их, попивая напитки в кафе и разъезжая по окрестностям в арендованном "фольксвагене". Вечерами я знакомила его с достопримечательностями французской кухни, позднее мы возвращались в нашу комнату и уже на свой манер практиковались во французской кухне. В конце концов мы два месяца не были вместе, и у нас было достаточно времени, чтобы наверстать упущенное. Что мы и делали!

Некоторые дни мы практически все время проводили на пляже, возвращаясь в гостиницу только для полуденного часового отдыха (ложились в постель, это точно, но очень редко спали!), а затем снова шли на пляж.

В другие дни мы объезжали некоторые укромные уголки в городе. Например, старая церковь, ставшая музеем, где размещается хорошая коллекция живописи, в том числе и работы импрессиониста Анри Матисса, приемного сына Сен-Тропеза конца прошлого столетия, есть и сельские пейзажи Мориса Утрилло. Замечательно также собрание мраморных скульптур и бронзовых статуй. Ларри был в восхищении от морского музея, который является частью средневековой цитадели. Помимо морских пейзажей и различных диковинок, мы были заворожены моделями парусников и пароходов. С цитадели открывался великолепный вид на сверкающее в лучах солнца Средиземное море и покрытые лесами вулканические сопки Эстерель и Маурес.

Дни текли прекрасно. Пляжи, лодки, тела — все это возбуждало Ларри, и, поскольку это так много значило для него, я словно бы тоже все это переживала заново. Как всегда, люди были гостеприимны и дружелюбны, и Ларри с трудом привыкал к той разительной перемене, которую он испытал в один день, покинув громадный безликий Нью-Йорк и очутившись в Сен-Тропезе, где его встретили как старого и давно потерявшегося друга.

Я познакомила его с Лео, Марикой и Фредой, и мы даже пообедали с Хоффманами, как я и надеялась. Это был хороший вечер, и, наверное, он помог понять, до какой же степени они мне нравились. Хорошо, что у нас состоялся душевный разговор, и мы расстались под впечатлением его. Ежедневное общение иногда слишком трудно регулируется на ранних стадиях дружбы, и возможно, пытаясь убыстрять события, мы разрушаем что-то очень редкое и ценное.

Однако пройдя сквозь неурядицы и непонимание, мы сейчас, кажется, находились на вершине нашей дружбы. Лео и Марика скоро собирались уехать из Сен-Тропеза, я и Ларри тоже. Они решили закатить в Раматюэлле отвальную вечеринку, и, безусловно, мы были в числе приглашенных. Я знала, что это будет больше, чем обычная вечеринка, и сомневалась, что захочу делить Ларри с кем-нибудь во время свинга, потому что все это время ревниво наслаждалась им сама. Я знала, что и Ларри не нравятся массовые оргии. Но мы с удовольствием и охотой пошли. Боже, какая была ночь!

Я сама уже написала об этом фантастическом свинге, но когда Ларри, Серебряный Лис, решил несколько месяцев назад написать книгу "Моя жизнь с Ксавьерой", я позволила ему использовать эту историю, так что не буду повторять ее здесь. Достаточно сказать, что эта оргия не походила ни на одну, в которой я участвовала. Ларри и я чувствовали себя очень близкими, мы кричали, стонали, смеялись и безумствовали на протяжении многих часов.

*****
24. НАПРАВЛЕНИЕ НА ПЕНТХАУЗ

Можно вообразить себе, что открыть роскошный отель и казино на югославском острове коммерчески так же выгодно, как, к примеру, открыть кошачий отель на Файр Айленд. Возможно, место выбрано хорошо, но рынок ограничен.

Однако игра против правил это именно то, чем занимается Боб Гуччионе, издатель журнала "Пентхауз", и его клуб "Пентхауз Адриатика на острове Крк (да, именно так пишется и произносится название этого острова — Кррррррк!) предназначен для привлечения игроков самого высокого класса из Соединенных Штатов и Европы.

Место здесь превосходное: укрытое от ветров и стихии побережье с пляжем, "всегда купающимся в лучах солнца.

Боб пригласил меня приехать на открытие клуба, в котором помимо меня должны были принять участие люди, способные повлиять на привлечение игроков, рыскающих по всему миру в поисках объекта, достойного приложения их усилий.

Остров Крк упрятан в северной части Адриатического моря. Добраться сюда не очень легко. Ларри и мне пришлось лететь на восток через северную Италию до Венеции, а затем до Триеста. А уже оттуда на машине мы пересекли югославскую границу.

В конце нашего изнурительного путешествия, которое включало переправу на остров на пароме, нам оказали прием, все чаще практикующийся в отелях в наши дни. Нам было отказано в комнате. Потребовались звонок Гуччионе и вмешательство одного из его помощников, чтобы мы получили шкаф для белья, в котором должны были жить. Не зря они вывесили надпись: "Без животных", потому что, поверьте мне, там негде было даже поместить кошку, не говоря уже о "кошечке".

Шкафы оказались маленькими для наших чемоданов, поэтому значительная часть пожиток валялась кучей на полу. В большинстве комнат стояли односпальные кровати, а стенки были настолько тонкие, что малейший храп был слышен на любой из них. Все это не могло не беспокоить нас. И не только это. По комнате нельзя было пройтись, чтобы не наткнуться на стул и не своротить со стола всякие безделушки. Впервые я ночевала в подобном отеле, который числился как "первоклассный".

Однако рекреационная зона отеля была великолепной и полностью возмещала все недостатки жилых помещений. Огромное лобби было роскошно обставлено, а потолок очень высок. Два бассейна — один внутри, а второй — снаружи — были олимпийских размеров и оборудованы саунами. Фасад отеля поражал красотой белого камня, который нельзя найти в Средиземноморье, и великолепно вписывался в синеву моря и голубизну неба.

Сады, украшенные скульптурой, тоже производили впечатление; над ними, очевидно, изрядно поработали; их происхождение можно объяснить только за счет дешевой рабочей силы. Для спортсменов имелись теннисные корты, а для прочих — сказочная страна развлечений — столы для игры в пул, кегельбаны и игральные автоматы.

Из-за языкового барьера обслуживающий персонал не соответствовал норме. Но свой недостаток они восполняли обхождением и желанием угодить.

Вы попросите хлеба, а вам принесут соль. Попросите соль — принесут бутылку вина. Попросите вина, и, кто знает, может быть, вам покажут, как пройти в туалет. Это забавно. И нельзя гневаться на того, кто явно хочет услужить. Мы просто расслабились и перестали обращать на это внимание.

Азартная игра происходила в казино, открытом до четырех утра. Туда вел вход из лобби. Нет, это не для меня. К четырем утра мне хотелось иметь под рукой нечто другое, а не копейки (или большую сумму). Здесь были рулетка, столы для игры в блэкджек, крепе и шемин де фэр, пользовавшиеся такой популярностью, что места за столом для игры в крепе продавались барыгами.

Все крупье были англичане, притом с лондонским воспитанием, многие из них — женщины или, как называл их Боб, хозяйки, любимицы "Пентхауза". Их костюмы не давали пищу для воображения. Или, сказала бы я, оставляли много места для воображения. Одежды, прямо скажем, было на них мало, поэтому многие мужчины стояли у столов с очень возбужденными членами.

Во время открытия клуба в отеле не работал кондиционер, и было невыносимо жарко. Однако, мужчины толпились у столов, пот скатывался на их обеденные костюмы, а в это время их жены сидели на террасе и услаждались прохладительными напитками до рассвета.

Менеджер казино сказал мне, что они пытались достать электрические вентиляторы для казино, чтобы не взыскивать каждый вечер штрафы за нарушение общественного порядка. Один или два раза было настолько жарко, что некоторые мужчины, стоявшие у столиков, разделись до пояса, побросав одежды на пол.

Впрочем, казино находилось в младенческом возрасте и существовали планы (не только на бумаге) оборудовать каждую комнату кондиционером. Кроме того, планировали поставить игральные автоматы и обустроить для игроков кинозал, которым они могли бы пользоваться в дождливые дни.

Великолепный пляж находился всего в пяти минутах ходьбы от отеля и обычно не посещался местным населением. Он был расположен довольно далеко от нудистского пляжа, который — вы не поверите — я так и не посетила. Одной из причин этого был бассейн. Он настолько расслабляюще действует, когда сидишь на его краю, а тебя угощают напитками со льдом, что нет желания куда-либо идти.

Казино являлось попыткой югославского правительства вступить в большой туристский бизнес. Боб Гуччионе формально возглавлял казино и отель, а фактически он принадлежал г-ну Тито и его подчиненным, которые очень быстро объявлялись, когда требовалось принять какое-либо решение. Подозреваю, что Боб, который заключил сделку с целью извлечения прибылей из казино и определенного процента прибылей от помещений, построив их за свой счет, медленно сходил с ума от очередной встречи с бюрократами, каждый раз требовавшими починки какого-нибудь водопроводного крана.

Возможно, они были чересчур осторожны и осмотрительны. Но поскольку Югославия коммунистическая страна, к тому же единственная, порвавшая с Москвой, наверно, у них есть основания быть осторожными и осмотрительными. Но все-таки тяжело наблюдать, как эти люди стараются делать бизнес с Западом, где время — деньги.

Понятно, почему они пошли на сделку с Бобом. Он собирался создать здесь нечто вроде Лас-Вегаса, приманку для всемирно известных игроков, таких же выгодных и заманчивых условий для них. Они бы не только занимались игрой и снимали комнаты в отеле, с их приездом на страну обрушился бы золотой дождь, ведь попутно они стали бы посещать такие великолепные курорты на югославском побережье, как Дубровник.

Идея великолепна. Но Восток есть Восток, а Запад есть Запад. Например, мысль втиснуть местных красивых девушек в костюмы, которые без всякого сомнения, были обязаны своим происхождением Чикаго, была не столь уж блестяща. Эти девушки должны быть одеты в национальные костюмы, которые производят просто ошеломляющее впечатление и более привлекательны для туристов, впервые приехавших в страну. По той же самой причине они не нуждаются в макияже и приклеенных ресницах, которые их обязывают использовать.

Затем, проблема финансов. Официанты зарабатывают в месяц около шестидесяти долларов. Это цена хорошего обеда для двоих в ресторане отеля. Но официанты казались счастливыми. Возможно, им нравилось играть в капиталистов. Кто знает? Мы скоро обнаружили, что, если хочешь оставить чаевые и быть уверенным, что официант их получит, не надо вписывать их в счет. Мы давали их наличными. Все чаевые, включенные в счет, никогда не доходили до обслуживающего персонала, и, вероятно, шли в доход государства.

Официанты были так раболепно преданы системе, что никогда не рассказывали нам о тонкостях с чаевыми. Мы узнали это из других источников. Когда мы в конце обеда или ужина включали чаевые в счет, они только улыбались, зная, что в их карман не попадет ни динара.

Потом нас научили оставлять чаевые наличными, как это делало большинство американцев; чаевые за один вечер часто превышали месячный заработок официанта. Но все выглядело по-другому, когда обедать приходили югославы. Они наедались до отвала и оставляли в качестве чаевых четыре динара — около четырех центов.

Обслуживающему персоналу, не занятому в этот день на работе, запрещалось расхаживать по отелю. Дружеское общение с иностранцами не разрешалось. И даже девушки — продавщицы лавочек в фойе отеля не могли свободно общаться с дружелюбно настроенными покупателями. С высокопоставленными гостями выпить рюмку или даже отобедать разрешалось только менеджеру или другим высоким чинам администрации.

Нельзя сказать, что у обслуживающего персонала было много свободного времени. Казино, например, открывалось в четыре дня и работало двенадцать часов. Когда у них выпадало свободное время, они обычно направлялись к морю и солнцу, чтобы подзарядиться энергией. Другие предпочитали соснуть часок в полдень, что крайне необходимо при напряженном рабочем дне.

Многие гости проводили время не только в казино или бассейне, а увлекались водными лыжами, подводным плаванием, парусным спортом, рыбалкой, теннисом или пинг-понгом. Некоторые приезжали сюда даже со своими клюшками для гольфа. Однако, возможности для игры в гольф на острове были ограничены, и по возвращению домой туристам нечем было особенно хвастаться. А что за отдых без хорошей дырки, извините за выражение?!

Как-то вечером два высокопоставленных служащих отеля — Лу и Златко — пригласили Ларри и меня в ресторан небольшой рыбацкой деревушки Малинска. Она состояла из нескольких крохотных домишек, ютившихся у волнореза, где на якоре стояли рыбацкие суда, и симпатичной гостиницы, там и находился ресторанчик. Внутри он был отделан резьбой по дереву, а деревянные скамейки с подушками выглядели по-настоящему старинными, отражая крестьянское происхождение живущих здесь людей. Все это было прелестно.

Никакой неразберихи с заказом блюд не было. Лу со скоростью звука на местном наречии объяснился с официантом, в то время как Ларри и я просто сидели и ждали. Ресторан специализировался на креветках, которые всего полчаса тому назад наслаждались безмятежной жизнью на дне моря.

*****
Златко был гурманом — в вине, пище и женщинах, как позднее я узнала. Но, если бы в данный момент он был поставлен перед выбором — я или креветки, вероятно, верх одержали бы последние.

Креветки и в самом деле были нежными и отлично приготовленными, а принесли их хорошенькие официантки с улыбкой на милых славянских личиках.

Вы помните сцену из фильма "Том Джонс", где Том ужинает со своей подружкой по постели и каждый их смачный, аппетитный глоток свидетельствует о получаемом наслаждении? Нечто подобное увидела я, наблюдая за Златко.

— У меня можно в любое время отобрать женщину, — сказал он, вытирая подбородок, — но креветки — никогда.

Эта фраза одновременно и понравилась мне, и вызвала раздражение. Его манера есть заключала в себе что-то экзотическое, однако я, по какой-то странной причине никогда не увлекалась рыбой или дарами моря. Поэтому я и сидела перед громадным дымящимся блюдом с цыпленком в паприкаше.

В то время как я следила за Златко, поглощавшим креветки дюжинами, Лу рассказывал нам истории об острове, когда-то носившем название Веглиа, пока его берега не захлестнула одна из многочисленных войн…

За пятьсот лет до этого островом владели греки, и одно время он назывался Курикта. Следующую тысячу лет он принадлежал римлянам, которые покинули его, чтобы защищать свою умирающую империю. Потом островом завладели славяне. Он был под их господством с 500 г. н.э. примерно до 1100 г. н.э., когда на нем высадились венецианцы и водрузили свой флаг, а потом эстафету перехватил Наполеон, включив остров в состав своей империи в конце XVIII века.

В 1814 г. в результате очередного дележа остров перешел к Австрии. Затем, когда Австрия в 1914 выбрала себе неудачного союзника и потерпела военное поражение, он перешел к итальянцам. А в конце Второй мировой войны остров достался людям, которые на нем живут, югославам. Однако, бьюсь об заклад, что жгучее средиземноморское солнце сделало свое дело, и в жилах местных жителей течет греческая, римская, итальянская и австрийская кровь. Одно время остров и большая часть Югославии управлялись семейством Франко Пани, которое в 1739 году было зверски вырезано за неудачную поддержку австрийского короля Фердинанда. Сегодня на острове 14 тысяч человек, есть школа, выпускники которой отправляются продолжать образование в университет на материке.

Я спросила у Лу, почему остров выглядит таким скучным и заброшенным. Он сказал, что морские ветры разносят соленую пыль, а соль убивает все живое. Когда-то Крк был покрыт деревьями, которые давали укрытие от ветров, обеспечивали жизнь растений. Но венецианцам была необходима древесина для восстановления Венеции, поэтому они подчистую вырубили все деревья — ранний пример бездумного использования естественных богатств. Во время их господства остров приобрел нынешний безжизненный вид, хотя, если теперешнее состояние Венеции свидетельствует о чем-нибудь, то, очевидно, боги мстят за это надругательство — Венеция медленно опускается в море.

После обеда, когда мы возвращались в гостиницу, я спросила, как настроены местные жители — югославы относительно казино и отеля — капитализм в коммунистической стране. Он ответил, что они не против. Им нравится получать большие деньги и они относятся с завистью к приезжающим сюда богатым американцам. Они не стали жадными или нахальными — пока еще — и с таким же усердием обслуживают югославов, как и иностранных туристов с толстыми кошельками. (Хотя Лу считал, что они в конце концов станут уделять больше внимания американцам.)

В самом отеле останавливалось большое количество европейцев — итальянцы, французы, немцы и даже отдельные русские. Однако, в игре, главным образом, участвовали американцы и несколько немецких толстосумов, поскольку югославам было запрещено посещать игорную зону; и в самом деле, местная валюта там не принималась. За столиками царствовал доллар.

Совсем стемнело, когда мы шли через пляж к отелю. Воздух был наполнен криками, стонами, всхлипываниями. Златко объяснил, что ночные часы на открытом воздухе очень популярны, и этот пляж видел такую поршневую работу, какая не снилась и старинному паровому молоту. Возможно, это был единственный пляж в мире, где песок получался не только за счет постоянного воздействия волн на скалы.

Я не могла по достоинству оценить эту сексуальную деятельность, потому что никогда не имела дела с югославами. Но затем я познакомилась с Владимиром…

25. МУЖЕСТВЕННЫЙ ВЛАДИМИР

Владимир был фотографом из Монтенегро, что на юге Югославии… Невообразимо красивый мужчина, с телосложением медведя, черными блестящими волосами, высоко поднятыми славянскими скулами и улыбкой, которая заставляла любую женщину сказать: "Возьми меня!". Мы поехали в удаленную часть острова, чтобы сделать несколько моих снимков — как в одетом, так и в раздетом виде, одни из них предназначались для "Пентхауза", а другие для моей частной коллекции. (Когда-нибудь я подарю их Смитсонианскому институту исключительно для того, чтобы увидеть их реакцию.)

Я лежала на пляже, голая, стимулируя соски, дабы они выглядели на снимках возбужденными и стоячими, когда Владимир посмотрел на меня и сказал по-итальянски:

— Если я когда-нибудь буду с вами в постели, я разрушу вас своей страстью и неистовством.

— Нечто подобное говорили мне многие мужчины, — ответила я.

— Но никто из них не был родом из Черногории. Я взглянула на него — длинные, черные, как воронье крыло, волосы, сильная, черная, заросшая грудь и чувственный рот, окаймленный свисающими усами — и мне захотелось узнать, правда ли это или просто обычное латинское бахвальство.

Тогда я еще не знала, что район Монтенегро славился как родина страстных людей, неистовых любовников, которые буквально разрывали друг друга на части в пароксизме страсти. Они казались спокойными, очаровательными, послушными до тех пор, пока не касались пружин кровати — тогда они теряли разум.

Несколько дней спустя Владимир сидел рядом со мной у бассейна, Ларри отсутствовал, а на Владимире были короткие трусики, которые даже не прикрывали высовывавшиеся шелковистые волосы. Я лежала и потягивала апельсиновый сок.

— Ты просто бахвалился, — сказала я.

— О чем ты? — спросил Владимир, вздрагивая. Женщины обычно не говорят подобным тоном с мужчинами на его земле.

— О том, что жители Монтенегро сверхлюбовники. Я побеседовала с одной из здешних девушек, и она сказала, что все это сущая болтовня.

— Это которая девушка? — возмутился он, обводя вспыхнувшими глазами выполняющих свою работу девушек, как будто мог показать обидчице, где раки зимуют.

— Неважно, которая. А вот то, что она так говорила, это точно.

— Я ее сломаю пополам.

— Как же я узнаю, что это не просто болтовня?

— Приезжай ко мне на виллу… если только осмелишься, — ответил он.

С этими словами он прыжком поднялся на ноги и на цыпочках, будто ожидая нападения врага в любую минуту, отправился домой. Я полагаю, что у него на уме уже был враг. И им была я.

Я подумала, не пойти ли за ним. Дразнить мужчин — занятие, в которое я никогда не верила. Но для большинства женщин в моей родной стране это естественное времяпрепровождение. Сейчас я была поставлена перед дилеммой — если я не пойду, то буду виновата в чем-то, во что не верю. Если же пойду… Хорошо, возможно, он не пытался обмануть меня, и я получу то, что мне причитается.

Я приняла решение извиниться и объяснить, что я просто пошутила. Его вилла находилась неподалеку, мы недавно побывали там. Поэтому я прошла к ней, постучала в дверь и окликнула его по имени. Дверь быстро открылась, и на пороге стоял он — абсолютно голый.

Я сказала:

— Послушай, Владимир…

Это были мои последние слова в течение следующего часа. Он просто выкинул вперед длинную волосатую руку и втащил меня в дом и на кровать. Случившееся несколько смазано в моей памяти. Я обрывочно вспоминаю, как с меня с треском срывают платье и перед моими глазами маячит огромный стоячий пенис. Раздевал он меня со сноровкой Атиллы, вождя гуннов. Я всегда доверяла старинной пословице:

"Если насилие неизбежно, лежи спокойно и получай от него удовольствие". Именно так я и сделала.

Я никогда не была искусна в акробатических трюках во время траханья, но на этот раз не было выбора. Меня швыряли, как тряпичную куклу. Он держал меня головой вниз, обсасывая мою промежность. В следующий момент я уже стояла на четвереньках, и меня толкали по всей комнате, как будто сзади находился бульдозер. Затем, помню, я сидела на постели в позе орла, а в меня, потрясая мои легкие, вколачивали длинные, громадные сваи; затем я уже была на боку, а он держал меня горизонтально своими длинными сильными руками. У него был член, как у быка, и даже при моих вагинальных способностях он входил в меня, как громадный кол.

Неожиданно я оказалась повернутой лицом к стене и буквально (и иносказательно, тоже) поползла по ней вверх. Он в это время выкрикивал что-то в высшей степени романтическое на своем родном языке. Я думаю, что фразы были именно романтические — ведь не спрашивал же он у меня, который час.

Потом я глядела в окно, хотя на улице меня ничего не занимало. Моя голова дергалась в окне, как взбесившаяся механическая кукушка в часах. Затем он скатился на спину на пол, увлекая с собой меня, и мы совершили обратное путешествие на кровать, а Владимир все продолжал трахать меня с остервенением маньяка. Неожиданное, резкое движение тела, и мы снова в постели, и все это ни на секунду не вытаскивая свой член из меня.

В первый раз за все время он взглянул мне в глаза.

— Ну как, это все вранье? — спросил он.

— Ну… — сказала я. Мне не следовало выказывать сомнение. Он подсунул руки под мои ягодицы, оторвал мои бедра от пола и с силой насадил меня на свой член, как игрушку… которой, полагаю, я и была.

Это продолжалось бесконечно. До тех пор, пока мы не кончили с таким неистовством, что одна из ножек кровати отлетела, и мы оба очутились на полу, все еще не разжимая объятий. Я была избита, измята, исцарапана и буквально разодрана на куски, когда громадной силы поток его спермы, как из пожарного ствола, излился в мои внутренности.

*****
Я была полностью опустошена. Владимир вытащил свой член, он был таким же большим, как и вначале.

— Сейчас ты веришь? — спросил он.

У меня уже не было сил спорить с ним.

— Верю, — сказала я.

— Хорошо.

Он бережно поднял меня, отнес на кровать и медленно, мягко и нежно стал любить, как будто массажируя всё раны и ссадины, нанесенные ранее.

После всего он умело одел меня, похлопал по ягодицам и сказал:

— Если кто-нибудь будет у тебя спрашивать, какие же любовники уроженцы Монтенегро, что ты им ответишь?

У меня не было ни желания, ни сил пройти все это сначала. Ни сейчас, ни позже.

— Фантастические, — выдохнула я.

— Хорошо. А сейчас тебе надо уходить. Он выпроваживал меня, и причина была очевидна. Раздался стук к дверь. Когда я выходила, он впустил в дом местную крестьянскую девушку, широкобедрую славянку с неимоверно большими грудями.

Я не могла поверить этому, но не собиралась болтаться где-нибудь поблизости, чтобы узнать правду. Я была просто закуской, так, чтобы заморить червячка: главным блюдом была она.

С дрожью в коленях, с сильной слабостью я добралась до отеля; все мое тело болело, а одежда имела жалкий вид. Трусы превратились в клочья, словно были зажаты вращающейся дверью.

Я плюхнулась на постель почти без сознания. Во мне находилось около шести галлонов спермы и при каждом движении тот или иной мускул буквально молил о пощаде.

К приходу Ларри я уже немного пришла в себя. Но вряд ли было похоже, что я вернулась с чаепития у викария. Ларри обозлился, как черт, требуя ответа, кто это был и почему я это сделала.

Поверил бы он, если бы заявила, что меня изнасиловали? Никоим образом! Поэтому у нас произошла одна из тех глупых ссор, которые являются частью любых отношений, но к обеду мы помирились, и я с такой жадностью его поглотила, будто не ела три дня.

Позднее, за прохладительными напитками на террасе, к нам присоединился Лу, и разговор постепенно перешел на мужские журналы в Югославии. Он представил нас издателю одного из них, под названием "Адам и Ева", издатель в это время гостил в отеле. Его журнал, который он показал, имел фотографии высокого качества, и по формату они были схожими с фотографиями "Пентхауза".

Издатель рассказал, что пять лет тому назад и речи не могло быть о выпуске журналов подобного рода. Однако, в последнее время обстановка смягчилась, а власти стали более либеральны. Сейчас информативные колонки и фотографии на сексуальные темы стали весьма модными.

Во время разговора мы услышали первую югославскую сексуальную шутку. Очень часто анекдоты не переводимы, но, посмотрим, что вы скажете об этом:

Три югославские девушки хотели стать деревенскими проститутками, и хотя поле деятельности было обширным, они чувствовали, что им недостает опытности парижских шлюх. Поэтому они отправились за наукой в Париж, обещая вернуться с приобретенными знаниями.

Все жители деревни проводили их и пожелали удачи. Через несколько месяцев только две из них вернулись домой.

— А где же третья? — потребовали ответа сельчане.

— Она осталась в Париже для дальнейшего обучения.

— Как так?

— Она завалила французский устный!

Однако, я отклоняюсь от темы. Наша идиллия на острове скоро пришла к концу, и мы с Ларри на машине, взятой напрокат, отправились на север.

Покидая паром, мы бросили прощальный взгляд на остров… угрюмый, скалистый Лас-Вегас на Адриатике, принадлежащий коммунистам, управляемый капиталистами и посещаемый первоклассными игроками со всего света. Странное сочетание, которое никогда не ставилось под сомнение местными жителями… добрыми, приятными людьми, которые казались довольными и счастливыми своим местом в жизни.

Это был большой праздник. Странный, но хороший. В то время, как Ларри вел машину на север, я подумала, а не предложить ли сделать небольшой крюк с заездом в Монтенегро. Затем я взглянула на свой расцарапанный локоть и решила не возникать!

Мы все дальше углублялись на север, возвращаясь в Италию, — вначале в древнюю и красочную Верону (где можно увидеть подлинные дома семейств Ромео и Джульетты), а затем в Милан.

Мы с Ларри провели несколько дней в Милане, где в то время жила моя прелестная подруга Фиона. Времени на обстоятельное знакомство с городом не оставалось, поэтому я решила вернуться одна позднее.

А сейчас мы направлялись в Швейцарию.

26. КСАВЬЕРА ПОДНИМАЕТСЯ В АЛЬПЫ

Помните великолепный фильм Орсона Уэллса и Джозефа Коттона "Третий мужчина"? Помимо всей этой цитровой музыки я отлично помню персонажа по имени Гарри Лайм, который обронил следующую остроту: "Швейцария существовала вечность… и все, что она когда-либо произвела на свет стоящего, это часы с кукушкой!".

Грубовато, но в высказывании имеется зерно истины. Подобно голландцам, швейцарцы вялы и флегматичны; они не случайно стали мировыми банкирами. Хотя в этом есть свои преимущества и недостатки. Швейцарцы предприимчивы, бережливы и испытывают почтительное уважение к закону, как бы мелочен он не был. А это, в свою очередь, приводит к определенному отсутствию "божьей искры" в мышлении.

Однако выше сказанное с лихвой компенсируется почти вылизанной чистотой страны и полным отсутствием политических беспорядков, которые время от времени на части раздирают другие европейские страны.

Поэтому, когда Ларри и я вынырнули из туннеля под Мон-Бланшем по пути из Милана в Цюрих в той же самой нанятой нами машине, мы очутились в совершенно ином мире. Впереди нас ожидала встреча с народом, обладающим спокойным темпераментом, мягкими манерами и цветущим, здоровым видом.

Девушки были опрятны, милы и все еще носили мини-юбки, открывающие их стройные, бронзовые от загара ноги; их пышущий здоровьем вид говорил о том, что они много времени проводили на открытом воздухе. Немногие из них были толстушками, отличались слишком пухлым бюстом или задом, столь характерными для большинства женщин в Италии… Швейцарские мужчины в большей степени джентльмены, чем их южные коллеги, но не так очаровательны и не бывают столь же счастливы, когда им удается ущипнуть или потискать бабенку, должна я сказать.

Город Цюрих светлый и чистый, с кружащим голову горным воздухом, который переполняет его широкие, красивые улицы. Магазины великолепны, а цены, особенно на кожаные изделия и часы всех видов и типов, чрезвычайно благоразумны. Однако, магазины женской одежды принадлежат богатым старым матронам и в них отсутствует изюминка.

После нескольких быстро пролетевших в Цюрихе дней Ларри предстояло вернуться в Штаты. Честно говоря, я была счастлива снова очутиться одна, свободная как птица. Весь мир принадлежал мне. Со времен Югославии мы были на ножах с Ларри, и я почувствовала, что мы по-настоящему начинаем расходиться в разные стороны.

Я имела экспериментальную встречу с Джиорджио, швейцарским приятелем, когда Ларри еще находился здесь, и это привело к безобразной ссоре. Но когда Ларри уехал, я позвонила еще одному швейцарскому знакомому, и он, подумав, сказал, что сможет провести со мной некоторое время. Однако, оставались еще один или два дня пребывания в Цюрихе, поэтому я объездила прекрасные озера в окрестностях города, беспечно наслаждаясь свободой, как повсюду играющие на гитарах хиппи, не такие, правда, грязные, как их американские братья и сестры; некоторые из них пытались заработать доллар-другой, продавая свои поделки у обочины дорог.

Я ненадолго задумалась о том, как хорошо пожить здесь по-туземному, наедине с природой, однако, я отлично знала, что такое роскошь и слишком сильно к ней привязалась. Кроме того, я жила ожиданием будущей встречи с Андреасом, швейцарским банкиром, с которым познакомилась в Сен-Тропезе.

Он был очень высокого роста — около шести футов и трех дюймов — широкоплечий, хорошего сложения, лет сорока. Через его руки проходит большое количество денег для международных банков, поэтому он, как челнок, снует по всей Европе. У него голубые глаза, сравнительно длинный итальянский нос, он наполовину лыс — результат, как он считает, работы в море и ношения военной фуражки во время службы в армии.

Спокойный и исключительно приятный в общении, он обладает хорошим чувством юмора, но долгие годы работы в международном банковском деле превратили его в циника, никому не верящего на слово. Фактически, он оградил себя чем-то вроде стены, защищающей его. Но если вам удастся пробиться сквозь нее, с ним легко общаться. Тогда шрамы двух его неудачных браков становятся менее заметными.

Он женился первый раз в двадцать лет, а вторично, когда ему было тридцать два года, и каждый брак заканчивался разводом. Он все еще сохранял хорошие отношения со второй женой и очень близок с сыном и дочерью от первого брака.

В Андреасе чувствовался характер, который можно ожидать в человеке, связанным с этим странным миром больших денег. Однако, это не мешало ему оставаться страстным и необузданным любовником. Он занимался делами, как финансовыми, так и постельными, в своем, напоминающем дворец, доме в Мегеве, эксклюзивном и дорогостоящем курорте на французской стороне Альп.

Мы встретились в Сен-Тропезе и общались всего несколько дней. Кое-что о себе рассказал он, кое-что я выяснила сама. Он был богат, знал в совершенстве несколько языков и жил, не стесняя себя в средствах. Он любил все самое лучшее, потому что высокие цены и курортов, и отелей ограждают от компании обычной публики.

Андреас был знатоком женщин, литературы, искусства, музыки, горных вершин и лыжного спорта — пожалуй, его увлечения перечислены в правильном порядке. Он презирал попрошаек, авантюристов, и типов, сшивающихся на игорных площадках и пытающихся жить за чужой счет.

Чтобы убедиться в том, что назначенная у нас встреча состоится, я позвонила Андреасу накануне выезда из Цюриха.

— Андреас, это Ксавьера, — сказала я по-французски. — Я готова выехать.

— А, да, мадам, портфель для вашей тетушки. — Он принял меня за другую Ксавьеру. Или нет? — Я думаю, что несколько дней обсуждения этой проблемы в Мегеве лучше всего помогут принять решение. Вне стен офиса.

*****
Он, несомненно, осторожничал. Имелись ли в его конторе подслушивающие устройства? Или же подслушивали телефонистки? Всегда осторожный Андреас предпочитал не рисковать.

— Я встречу вас в отеле "Президент" в Женеве, — сказал он мне.

— Туда ехать по меньшей мере три часа, — предупредила я.

— Отлично. Я встречу вас в шесть часов вечера. И спасибо за звонок.

Мой скромненький "фиат" устремился на юг со скоростью 150 км в час, со свистом оставляя позади весь транспорт, за исключением редко попадавшихся аристократических "мерседесов", "феррари" или "ягуаров". Внезапно на повороте я очутилась на двух колесах рядом с тысячефутовой пропастью. Я сбросила скорость, пользуясь тормозами, как меня учили; и управление машиной и то, как она меня слушалась, доставили мне удовольствие, которое я раньше никогда не испытывала в огромных американских машинах. Это была такая встряска, что когда я въехала на окраины Женевы, я ощущала себя чувственно возбужденной.

Это наводит меня на другую мысль. Что же такое заключено в движении, если оно располагает женщину к эротике? Я знавала девушек, которые на суше были также активны, как испорченные стиральные машины, а стоило им только ступить на палубу корабля, как они превращались в бредовых нимфоманок. По одной теории, слышала я, это объясняется постоянной ритмичной работой судовых двигателей, которая синхронизирована с собственным ритмом цикла женщины, что вызывает в ее подсознании цепную реакцию раскрепощения от всех подспудно хранившихся запретов. Возможно, то же самое для стюардесс представляют собой реактивные двигатели, чем и объясняется их легендарная возбудимость.

Однако, вернемся к Женеве: я ехала так быстро, что оказалась там на два часа раньше, припарковала машину, прошлась пешочком и посмотрела витрины магазинов.

Женева — традиционная международная столица, остаток тех времен, когда в ней располагалась Лига Наций; тогда считали, что центральное всемирное правительство сможет предотвратить все войны на свете. Одновременно с Лигой Наций в городе обосновались многочисленные международные организации, и вот они вкупе с банками и являются основой города. Городские виды и витрины были так привлекательны, что я опоздала на пятнадцать минут к назначенному сроку. Андреас ждал меня в баре, и его нетерпеливые пальцы нервно отстукивали дробь по стойке. Он уже выписался из гостиницы и ожидал, когда же отправится в Мегеве.

Он поцеловал меня в щеку (в монастырских холлах отеля "Президент" любое другое проявление чувств рассматривалось бы как недозволенное проявление сексуального эксгибиционизма), и мы оба пропустили по рюмочке — для меня обычный апельсиновый сок со льдом.

Я чувствовала себя измотанной после дороги и хождения по магазинам и умирала от желания принять душ и освежиться. Но поскольку Андреас уже сдал свой номер в гостинице, я была вынуждена сесть в машину и продолжить путешествие под лучами палящего солнца. До Мегеве поездка через французскую границу заняла час и пятнадцать минут.

Он ехал в своем автомобиле, а я следовала за ним в своем "фиате", стараясь благополучно миновать опасные скалы на горной дороге и в то же самое время не отставать от мощного "мерседеса". Я совсем была не в форме для конечного этапа путешествия в этот день, и когда мы наконец добрались до Мегеве, мои нервы были расшатаны, как пружины в кровати. (Ну вот, опять я только и думаю о кровати!)

Но я несколько была утешена самим видом города Мегеве, красивого, как на почтовой открытке, и даже отличающегося некоторым шиком. Он был расположен на склоне горы, откуда открывался захватывающий дух вид. (Если вы когда-нибудь видели фильм "Шарада", то начальная сцена была отснята в Мегеве.)

Узкие улочки, застроенные домами из дерева и черепицы в типично альпийском стиле, давали ощущение изнеженной роскоши. А гостиницы, наполненные изощренными приспособлениями для катания на лыжах, и ожидающие вскоре любителей зимнего спорта, светились аурой дорогостоящей простоты. Здесь было не менее девяноста двух отелей и одно казино. Некоторые из отелей были закрыты на лето с тем, чтобы позднее, с началом лыжного сезона, распахнуть свои двери. Их хозяева одновременно владели некоторыми заведениями в Сен-Тропезе и поэтому могли извлекать прибыль как летом, так и зимой. Обычно обоими городами распоряжалась одна и та же теплая компания, хотя Мегеве почти в два раза дороже и шикарнее, чем Сен-Тропез. Пенсионерам там делать нечего.

Хотя мы и приехали в период межсезонья, все-таки это было чудесное место для отдыха — жар летнего солнца уравновешивался настолько бодрящим, до звона в ушах насыщенным кислородом воздухом, что было трудно удержаться от послеобеденного отдыха. А обед был всегда обилен, потому что в такой обстановке развивается бешеный аппетит. Прозрачность и чистоту воздуха следовало ожидать — мы находились на высоте 1500 метров — почти пяти тысяч футов — над уровнем моря; та высота, на которой ваши легкие начинают жаловаться на лишнюю работу, которую им приходится выполнять для вдыхания кислорода.

Андреас и я остановились, чтобы выпить, в гостинице "Мои Блан" (название взято от горной вершины того же имени), и хозяин очень тепло встретил нас, расцеловав меня в обе щеки. Очевидно, что Андреаса здесь хорошо знали и уважали. Хотя он и жил здесь уже в течение трех лет, местные жители все еще считали его загадкой. А тихие, спокойные люди, окруженные тайной, всегда пользуются наибольшим уважением. Никто не знает, насколько важными персонами они могут оказаться.

Андреас получал удовольствие от своей анонимной жизни в горном замке.

— Ксавьера, есть только одна вещь, о которой мне следовало бы предупредить вас, — пробормотал он за коктейлем. — В доме будет жить недолгое время моя мать, где-то около недели. Но пусть это вас не беспокоит.

— А почему я должна беспокоиться об этом?

— Просто мы с ней не виделись четырнадцать месяцев. И вы знаете, как чувствительны матери на этот счет.

Он сказал это таким образом, что было ясно: он явно неодобрительно относится к матерям. Он сказал, что она живет в городе Комо в Италии, присматривая за своей матерью, которой было девяносто семь лет. Он никогда не был в хороших отношениях со своей семьей, особенно после смерти отца. Тот умер, когда Андреасу было всего тринадцать лет.

— Я испытывал страшное одиночество. У меня не было ничего общего с двумя женщинами, матерью и бабкой, живущими со мной в доме. И хотя я рад, что они мне дали самое лучшее образование, какое могли, не думаю, что сумею простить матери ту католическую чепуху, в которую я должен был верить и которая разрушила оба моих брака. Это пуританский бред. Потребовались годы, чтобы очиститься от него, и мне трудно оправдать мать.

Я позволила разговору на эту тему умереть естественной смертью, потому что сама тема не вызывала во мне охоты продолжать ее; мы покончили с напитками, покинули отель и направили наши автомобили к дому Андреаса, расположенному высоко в горах.

По обе стороны извилистой дороги стояли прелестные дома, принадлежащие известным предпринимателям, кинозвездам и прочим знаменитостям, для которых налог на землю значил не более, чем сдача мелочью.

Вскоре мы прибыли в самый высокий и большой шале — Андреаса. Когда въезжали в проезд, в котором уже стояли джип и белая спортивная машина, его мать открыла дверь и приветствовала нас. Это была здорового вида приветливая женщина в новом до колен платье, которая сразу же обняла сына, явно проявляя большую любовь к нему.

Он к ней отнесся с прохладцей, и это огорчило меня, потому что она казалась очень доброй и любящей. Я чувствовала, что он должен позволить кануть в Лету ошибкам прошлого.

Дом был превосходен! На втором этаже имелось пять спален, каждая со своей ванной, туалетом, душем и биде. Из любой спальни можно было обозревать панорамный вид на долины. Кровати были воистину королевского размера, на чем Андреас при его богатырском росте, естественно, должен был настаивать, и они были покрыты не одеялами, а пуховыми накидками. Эти пуховики, давно уже распространенные в Европе, только сейчас стали находить признание в Северной Америке, и, я думаю, они во многом превосходят обычные одеяла. Они теплее и в то же время более удобны, поскольку легкие.

С первого этажа наверх, на открытую галерею, вели две узкие винтовые лестницы; с галереи открывался вид на гостиную, коридор и общие жилые апартаменты. Обстановка, здешняя — смесь антиквариата с тяжелыми деревянными столами, скамейками и креслами, которые традиционны для данной местности.

Помимо этого имелись медные кувшины, подсвечники и железные умывальники, все очень старые, однако, хорошо гармонировавшие с окружающим и создающие ощущение простоты и современной роскоши.

Мы с Андреасом распаковали вещи, а затем присоединились к его матери для позднего обеда — салата с холодным филейным мясом. Потом втроем прошли в затемненную гостиную, чтобы отведать горячего шоколада рядом с пылающим камином. Я могла представить себе в этом доме детский шум, семейный смех и, подозреваю, что глубоко в своем сердце мать Андреаса таила надежду, что эти времена еще возвратятся.

Позднее, после ванны и короткого отдыха, Андреас и я спустились в долину, чтобы ознакомиться с ночной жизнью в межсезонье, а его мать отправилась в постель, очевидно, довольная тем, что несколько дней будет жить с сыном в его доме.

В городе мы направились в "Ле Глямур", дискотеку, владельцем которой был известный французский кинотрюкач Жак Бесар. Там же находился длинноволосый американский юнец, выступавший в роли диск-жокея, и он, безусловно, знал, как надо "завести" публику. Он ставил много записей Элтона Джона, Кэта Стивенса, а также особой симпатией у него пользовались две записи, популярные в то время во Франции — "Декаданс" и, хотите верьте, хотите нет, "Пышная кукуруза, анархистская система". Два последних номера воистину дикие, и единственный способ танцевать под них — уподобляться возжелавшему самоубийства цыпленку, обладающему, к тому же, расстроенной координацией движений. Это было очень утомительно и спустя немного времени, Андреас и я оказались слишком обалделыми для дальнейшей "кукурузы", поэтому направили свои усталые тела к его шале и после чудесно щекочущего душа уснули в объятиях друг друга.

*****
27. ВЫСОКО ПОД САМЫМ НЕБОМ

В свое первое утро в Мегеве я проснулась с солнечными лучами, ворвавшимися в комнату. С постели я могла видеть горы, окружавшие шале, — великолепные снежные вершины, расположенные так красиво, что приходило на ум, что вся эта красота была создана руками голливудских декораторов.

Андреас спал, и, наверное, ему хотелось писать или же он находился в той стадии сна, когда у мужчин наблюдается неполная эрекция. Результат один и тот же: в нижней части его тела под простыней возвышался небольшой альпийский пик. Я сползла вниз и начала нежно его трогать.

Он застонал во сне, а я наблюдала за выражением его лица. Нет ничего приятнее, чем заставлять кого-то испытывать эротические ощущения во сне и наблюдать за его лицом, когда он начинает понимать, что с ним происходит. Или уже произошло.

Глаза Андреаса открылись, и, клянусь, что его член вырос до самых его ресниц. В одно мгновение он превратился из спящего молчуна в большого, твердого, готового к действию зверя. Я начала работать ртом, жадно заглатывая член и сжимая губы вокруг увеличившейся головки. Андреас положил свои руки мне на голову и, удерживая ее в неподвижности, стал двигать бедрами и ягодицами вверх и вниз, трахая мой рот. Очень сильно. Неожиданно я поняла, что значит "Глубокая глотка". Рот был забит до отказа.

Он ездил во мне, делал круговые вращательные движения, которые задевали внутреннюю полость моего рта с восхитительным скользящим ощущением. Одним сильным выбросом он выплеснул в меня струю. Обычно по утрам я предпочитаю для начала апельсиновый сок, однако, на этот раз не собиралась жаловаться на подобное обслуживание.

Мы вместе помылись под душем, а затем спустились вниз поздороваться с его матерью. Был теплый день, но в бризе уже угадывались первые признаки зимних холодов. К счастью, жаркое летнее солнце еще не утратило своей силы. За завтраком мать Андреаса, которой, казалось, я понравилась, предложила сыну взять ее джип и съездить в горы по тем местам, куда не сможет пройти обычная машина.

Джип, хотя старенький и побитый, был в хорошем механическом состоянии, с высоко расположенной подвеской, четырьмя ведущими колесами и многочисленными передачами. (Бьюсь об заклад, что вы не подозревали, что я столь эрудирована в этих вопросах!) В способности карабкаться в гору машина не уступала горному козлу, и у меня было неловкое ощущение, что ей придется этим заниматься.

Наша первая остановка, пока на асфальтированной дороге, произошла у еще одного заведения Жака Бесара, ресторана под названием "Дю Кристоме", при котором имелась школа верховой езды. Жак был занят со своими учениками и не смог выпить с нами, зато Андреас выпил крепкий коктейль. Он знал, что нас ожидает впереди.

Андреас сказал, что мы поднимемся на гору Мои Жайлье, которая соседствует с Мон Бланом. Мы ехали все дальше, а дорога сужалась и делалась все ухабистей. В конце концов она превратилась в две грубые колеи, и к этому времени мы уже так высоко поднялись над уровнем моря, что мои уши заложило, как будто я была в самолете.

Чем выше мы поднимались, тем фантастичней становился вид, хотя я стала волноваться из-за состояния дороги и большой высоты. Я с тревогой смотрела на крыши расположенной внизу деревни, а мы все продолжали карабкаться вверх. Когда Андреас говорит, что он куда-то едет, то он действительно едет. Именно эта его решимость сделала его богатым.

Чтобы отвлечься от опасного подъема, я взглянула на работающих внизу на полях людей — маленькие коренастые фигуры с орудиями в руках и на плечах, зарабатывающие себе на жизнь. Хриплоголосые, загорелые до черноты молодые юноши, чьи мускулы являются результатом исключительно тяжелого труда на фермах. Когда мы еще раньше проезжали мимо них, я удивилась что они махали нам и даже слали дружеские поцелуи — нам, прожигателям жизни в дискотеках, на курортах, ведущим образ жизни, который им недоступен. Можно было ожидать, что они будут презирать нас.

Однако, моим фантазиям наступил конец, их прервало облако. Да, это так — вершина горы была покрыта облаками, и мы въезжали в них, ввинчиваясь все выше и выше, с упрямым Андреасом за рулем. Внезапно долина исчезла в полосе тумана, а бриз стал предвещать "ораж" — местный шторм. Мы очутились на высоте двух тысяч метров над уровнем моря на медленно исчезающей дорожке, которая по ширине могла пропустить только одну машину и которая заставила меня испытывать неприятные эмоции.

Я почувствовала себя еще хуже, когда Андреас, вознамерившийся доставить меня на самую вершину горы, обхватил рулевое колесо добела сжатыми руками.

Пытаясь скрыть свой страх под улыбкой бравады, "я приказала себе забыть о том, что сильный ветер может сдуть нас вниз или же дождь может смыть. Андреас пытался развеять мои страхи рассказом о совершенной тормозной системе и очень низкой передаче, при которой двигатель работал сильно, хотя мы и двигались медленно. И о четырех ведущих колесах, которые позволяли машине выкарабкиваться из опасности, даже если два из них будут пробуксовывать.

Его убежденность помогла. Но не очень сильно.

Джип был открыт для стихии и приближающийся дождь пугал меня, я дрожала в своем тонком летнем платье. Мой швейцарский банкир медленно замораживал все мое естество. Чем выше мы забирались, тем холоднее становилось, наконец, мы добрались до пояса эдельвейсов, цветов, которые растут на верхних склонах Альп.

В любой момент я ожидала появления из тумана Джули Андерс со своими лучшими песнями из диска "Звуки музыки". Вместо этого мы получили "Капли дождя падают мне на голову".

В конце концов дорога совершенно исчезла, мы погрузились в мокрый, мягкий торф и стали пробиваться сквозь него. Я вспомнила дни, когда пробиралась в "лендровере" по Южной Африке сквозь густые кустарники. В ту поездку джип тоже ехал по девственной территории.

Должна сказать, я предпочитаю совершенно иную девственную территорию, и когда дело доходит до карабканья на пики, то мне больше нравятся те, которые кончаются оргазмом.

Все же я чувствовала симпатию к джипу, которому мы вручили наши судьбы, и к дорогому упрямому Андреасу, который хотел доставить меня на вершину горы, даже если она убьет его — тут я быстро сменила ход своих мыслей.

В конце концов я не могла больше сдерживаться.

— Поедем обратно, Андреас, — взмолилась я. Дождь уже лил, как из ведра, и мне очень хотелось писать. Возможно, от страха.

Как только я сказала это, Андреас нажал на тормоза, джип пошел юзом, бесконтрольно. Я услышала чей-то крик. Кричала я! И мы остановились.

— Я должна пописать, — робко сказала я.

— Тогда давай!

К этому времени я уже могла оценить комичность ситуации.

— А может быть, не стоит, — хихикнула я. — Зачем смешивать свои золотистые соки с бесцветной дождевой альпийской водой?

При этом мы оба расхохотались, и по мере того, как напряжение исчезало, Андреас расслаблялся. С помощью дроссельной заслонки и тормоза он развернул джип на 180 градусов, и мы отправились в обратный путь — к цивилизации, дискотекам и смывным туалетам.

Обратно ехали осторожно, но и тогда колеса скользили, и однажды мы даже застряли. Мало-помалу дорога стала улучшаться, и когда мы вынырнули из облаков и попали на главную дорогу, ведущую в город, я поблагодарила свою счастливую звезду. Я была смелой гостьей и отчаянной пассажиркой.

Дорога была очень ухабистой, и я пошутила, что ее вполне можно использовать для самодеятельных абортов, если есть подходящая кандидатура для испытания.

Он сказал, что будет иметь это ввиду.

Мы припарковали наш забрызганный джип перед отелем "Мон Блан" и потащились к дверям, напоминая двух водяных крыс после наводнения.

Мы сходу направились в ближайший туалет, где я вздохнула с чистой, ничем не омраченной радостью, опорожняя мочевой пузырь. Затем, поскольку мы были мокрыми с головы до ног, Андреас предложил сходить в сауну и на массаж.

Его постоянный массажист, Нантель, приветствовал нас. Ему было около двадцати шести лет; мускулистое тело, перевитое мышцами, было, как у быка. Он устроил нам хорошую встряску, которая полностью сняла напряжение.

Затем мы с Андреасом пошли поразвлечься в сауну. Все эти кувыркания по горной дороге возбудили меня, а крепкие пальцы Нантеля еще больше настроили на любовь.

Конечно, я читала книги, в которых секс происходит в сауне или в парной, и позвольте сказать вам, что он просто невозможен без подготовки, как бы сильно вы не желали его. Причина — сильная жара — не позволяет мужчине удерживать эрекцию долгое время. Это каким-то образом связано с кровообращением.

Не скажу, чтобы Андреас не старался, как в старые студенческие времена. Мы провели время, ныряя в холодный душ, чтобы сохранить ему эрекцию и тем самым получить удовольствие от секса.

Наконец нам повезло, член Андреаса принял хорошую спортивную форму; я встала на нижнюю из двух скамеек, а Андреас стоял на полу. Из-за его высокого роста член был на уровне моего влагалища. Согнув колени, я опустилась на него. Я чувствовала, как пот Андреаса струится по моему телу и смешивается с моим.

Однако долго это не продолжалось. Член Андреаса потерял твердость как раз в самый интересный момент. Опять потребовались холодные водные процедуры и опытное поглаживание, чтобы вернуть член к жизни. Потом мы бросились обратно в сауну и сразу же занялись делом.

На этот раз мы не теряли время даром. Я уложила Андреаса спиной на скамейку и уселась на него.

Нам приходилось "ковать железо, пока горячо", поэтому я ездила на нем вверх и вниз, как старая дева на огурце. Потные и скользкие, мы шумно возились, производя хлюпающие, всасывающие звуки, которые были так же сексуальны, как и само траханье. В считанные секунды он кончил с сильными мучительными спазмами, что меня окончательно вывело из равновесия. Я ездила на нем подобно наезднику из родео, пока он не превратился подо мной в жидкую, вязкую массу.

Очевидно, мы наделали много шуму, потому что в этот момент Нантель открыл дверь, чтобы посмотреть, все ли с нами в порядке. Я увидела, что его спортивные шорты оттопыривались из-за эрекции, и заподозрила, что он наблюдал за нами.

*****
К этому времени я была настолько мокрой, что могла бы обслужить весь экипаж "Катти Сарк" после трехмесячного плавания. Поэтому я покинула Андреаса с тем, чтобы он пришел в себя, и подошла к Нантелю завершить массаж. Быстрый душ, и вот я уже лежу на спине, а Нантель втирает чудесную ароматную мазь в мое тело и между ног; вот уж там-то смазка была совершенно не нужна.

Я протянула руку, расстегнула молнию на его шортах и извлекла наружу его короткий, но необыкновенно толстый член.

В свое время я видела толстые члены, но эта прелесть была похожа на ствол дерева. Когда Нантель потянулся, чтобы заняться массажем моих грудей, я положила голову на бок и взяла в рот его член. Он был настолько толст, что я с трудом вместила его.

Я работала над ним изо всех сил, когда Андреас вернулся из сауны. Даже не моргнув, он разлегся на соседней кушетке, накрылся простыней и стал изображать из себя постороннего. Он знал, что для меня это просто игра, и поэтому не ревновал. Но должна признаться, знание того, что Андреас наблюдает, как я сосу этот гигантский толстый член, в то время как его хозяин втирает мазь в мои груди и влагалище, и гладит их, доставляла мне неизъяснимое удовольствие.

В конце концов Нантель вспомнил, что у меня есть клитор, и массажируя одной рукой бедра, дрожащими пальцами другой стал ласкать и его; испытывая сильнейший удушающий оргазм, я была вынуждена, чтобы не задохнуться, выпустить изо рта его член.

После этого Андреас и я лежали на этой же самой кушетке, укрывшись простыней и играя друг с другом, а Нантель в это время расхаживал по комнате, занимаясь своими делами, и посвящая нас в сплетни, связанные с массажным бизнесом.

Он рассказал нам о кинозвездах, которых ему доводилось обслуживать за годы работы в Мегеве. Больше всего он восхищался Бриджитт Бардо, которая, как он сказал, имела самое лучшее для своего возраста тело.

Затем он познакомил нас со следующей информацией из первых рук. Очень немногие женщины-кинозвезды улучшают форму своей груди с помощью силиконового лечения. Операции на лице, однако, частое явление и стоят дешево.

Большинство французских киноактеров — "веселые" или же, в лучшем случае, бисексуальны. Существовали и исключения вроде Жана Поля Бельмондо, который был всегда сексуально голоден и рыскал в поисках женщин, уподобляясь тигру.

(Я встречала Бельмондо в "Папагайо" в Сен-Тропезе. Это фантастический мужчина, один из тех кинозвезд, которые выглядят наяву так же, как и на экране. Он был равнодушен, груб, безобразно привлекателен и сверхсексуален. Что видишь, то и получаешь! Примерно в то же самое время я встретила Джорджа Хамильтона, актера, который однажды был помолвлен с дочкой президента Джонсона. Рядом с Бельмондо он выглядел типичным маменькиным сынком. Очень хорошо одетый, с великолепными манерами, он казался слишком красивым, чтобы его воспринимали всерьез. Нечто странное есть в психологии женщин, если они предпочитают грубую, жесткую безобразность Бельмондо. Конец отступлению.)

После того, как мы восстановили энергию, достаточную, чтобы слезть с кушетки, Нантель весьма душевно попрощался с нами, и мы отправились домой обедать. Позднее вечером, придя в дискотеку Жака Бесара, мы встретили там, представьте себе, Нантеля!

Это не было чистым совпадением. Он выследил нас, и Андреас, подозревавший о его намерениях, обошелся с ним более, чем холодно. Но это не остановило Нантеля. Он присел за наш столик, и Андреас, вопреки своему желанию, счел обязанным угостить его рюмкой. Естественно, что Нантель с удовольствием согласился… и моментально пригласил меня на танец.

Не надо обладать большим воображением, чтобы представить сцену, которая за этим последовала.

Я встала и пошла танцевать с Нантелем; это была "Кукуруза", и мне она понравилась. Я уже начала таять, но вдруг почувствовала спиной пронзительный, ревнивый взгляд Андреаса. Я повернулась к нему. Он весьма болезненно реагировал на поведение своей златокудрой зеленоглазой богини.

Быстро прервав танец, я вернулась к Андреасу, обняла его за шею и спросила, что же было не так. Он настоял на том, чтобы мы ушли, поэтому мы отправились в машину, и там он моментально высказал все, что думает о людях, подобных Нантелю:

— Он паразит. Возможно, он хороший массажист, но он использует свои деловые связи, чтобы вмешиваться в личную жизнь клиентов.

Затем он прочитал мне весьма подробную лекцию о том, как, по его мнению, должны вести себя мужчины и женщины по отношению друг к другу, и я поняла, что Андреас, при всей его интеллигентности и обаянии, не может быть терпимым к другим людям. Я знала, что он испытывал ревность, я любила его за это, а еще поняла, что не могу быть его избранницей. Но я не хотела портить хороший вечер и поэтому предложила ехать домой и заняться любовью. Это оказалось весьма хорошей идеей.

Скоро наступило время покинуть роскошное горное жилище Андреаса и отправиться туда, куда позовет меня моя неуемная тяга к путешествиям. Андреас и его матушка хотели, чтобы я еще погостила, но я уже настроилась на отъезд; во мне есть некий внутренний механизм, который подсказывает, когда наступает самое время возобновить движение.

Они оба стояли у ворот, когда я направила свой "фиат" в сторону гор. Они махали мне на прощание и говорили "Adien". Они заставили меня пообещать навестить их в январе или феврале, чтобы научиться кататься на лыжах и увидеть Мегеве в самый лучший сезон.

Я никогда в жизни не каталась на лыжах из опасения поломать ноги. Но тут подумала, что, может, стоит попробовать.

Машина проехала мимо молодых красивых мужчин, работавших на полях, и я снова начала спускаться на равнину в поисках более жаркого солнца.

28. АРТИСТИЧЕСКАЯ ЛИЦЕНЗИЯ

Если ехать из Мегеве на юго-восток, то можно очень быстро добраться до Италии. На том же нанятом "фиате" я катила обратно по крученым альпийским дорогам — я, Ксавьера, королева дороги!

Через несколько часов я уже была в душном и влажном Милане. Это второй по величине город страны с населением около 1,5 миллионов человек, но явно не типичный итальянский город — он, в основном, является деловым центром; практически все население живет в сдаваемых в наем домах, что придает городу странный американский привкус. Однако кое-где все еще сохранились остатки былых сокровищ и красоты, выполненных с чисто итальянским вкусом. Но даже если бы этого ничего не было, Милан прославился бы на весь мир тем, что был родиной "Тайной вечери" Леонардо да Винчи, а также тысячи других работ великого художника эпохи Возрождения.

Я позвонила Фионе, с которой когда-то жила вместе в одной комнате в Нью-Йорке. К несчастью, у нее на этот вечер было назначено свидание, а на следующее утро она должна была уехать на несколько дней в Рим. Но у нее нашлось время познакомить меня с ее хорошим приятелем, который был одним из самых знаменитых итальянских художников-сюрреалистов. Этого круглолицего медведя я буду в дальнейшем звать Домиником.

Фиона привезла меня в роскошную квартиру, в которой царила почти полная темнота. Когда мои глаза привыкли к ней, я поздоровалась с маэстро и увидела его творения. Воистину сюрреалист! Большинство картин изображали причудливые мутации женского тела.

У него были черные до плеч волосы и большие темно-карие глаза, которые нервно бегали с предмета на предмет, не останавливаясь на мне во время разговора. Из-за его веса и бороды я не могла точно определить возраст, но решила, что ему было от тридцати восьми до сорока восьми лет. Он экспромтом предложил мне гостеприимство на одну ночь, и точно также, экспромтом, я приняла его предложение. Из-за назначенной встречи Фиона должна была уходить немедленно, а я осталась наедине с Домиником.

Измученная долгой, душной поездкой я захотела освежиться и отдохнуть, поэтому пошла помыться под душем. Я только начала раздеваться, как Доминик неожиданно появился в моей комнате и напал на меня. Боже мой, не успела я понять, что происходит, а он уже хрюкал и стонал, грубо трахая меня. Это было очень неприятно, а он, казалось, получал удовольствие. Я снова ощутила себя проституткой, обменивающей свое тело за ночлег.

Хорошо, подумала я, теперь-то уж, наверняка, он должен выказать свое гостеприимство!

Я говорила себе: "Чем быстрее и чем дальше ты окажешься от этого человека, тем для тебя будет лучше", но у меня не было больше никаких знакомых в Милане, я устала после поездки и, кроме всего, сейчас, когда он вел себя как типичный подонок-мужлан, я чувствовала потребность выступить в роли ангела-мстителя и хотела подзадержаться здесь еще некоторое время, чтобы определиться, как и чем могу отплатить ему. Поэтому я осталась.

После душа я почувствовала себя лучше, сменила белье, и когда спустилась вниз, Доминик уже сидел в гостиной, потягивая коктейль и читая газету.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он, будто его хамство в сочетании с душем должны были привести меня в благодушное настроение. Ну что за свинья!

— Доминик, вам действительно было так нужно нападать на меня? — резко сказала я на своем лучшем итальянском языке.

— Ну, моя дорогая, я слышал о вашей репутации и подумал, что вы, возможно, в свою очередь слышали обо мне, как о дамском угоднике, может быть, даже от Фионы, и я хотел, чтобы вы знали, что это истинно. А что, вам не понравилось наше небольшое любовное приключение?

— Я хочу иметь право голоса в подобных вопросах, я слишком люблю заниматься любовью, но не тогда, когда направляюсь в душ и на меня набрасываются мужчины. — Типичный образчик мужской самонадеянности: все, что я должен сделать — впихнуть в бабу член, и это должно унести ее на небо. С этим мне доводилось сталкиваться, поэтому я добавила: — Вы многое потеряли… я могу быть тигрицей в постели, когда соответствующим образом подготовлена и разогрета. А вам хотелось доставить удовольствие только себе — просто перепихнуться, без всякой любви…

Доминик страшно возмутился тем, что я отчитала его за свинское поведение, и я бы не удивилась, если бы он вдруг вскочил и стал бить меня — но в это время зазвонил телефон, он взял трубку и стал разговаривать. (Спасительный звонок!)

*****
Оказалось, звонила Фиона. Она чувствовала себя неловко из-за невозможности уделить мне время, поэтому отменила свидание и сказала, что присоединится к нам вечером. Я была благодарна ей, и не только из-за вежливости по отношению ко мне.

Доминик предложил Фионе встретиться в каком-то ресторанчике, чтобы вместе пообедать, а затем весьма настойчиво стал выяснять, собираюсь ли я одеться к обеду.

— Я одета, — заявила я. — Вы не одобряете мой туалет?

— Вполне, вполне, — сказал он, а затем добавил, — послушайте, я не так все истолковал — и извиняюсь за случившееся. — По его виду я могла понять, что он не привык к извинениям, поэтому я почувствовала себя гораздо лучше, предвкушая встречу вечером. В самом деле, я была уже на взводе, в готовности к весьма приятному времяпрепровождению.

Я не была разочарована. Мы втроем отобедали в прелестном ресторанчике на Виа Сант Андреа, отделанном деревом теплых тонов и кожей, с отличной кухней. Нам подали языки с устрицами, маслом и чесноком — наплевать на дурной запах — и великолепные сладости — на диету тоже наплевать, — а Доминик был само очарование. Его рассказы из жизни артистического мира доводили до гомерического хохота.

Доминик был вынужден покинуть нас на некоторое время (он должен был присутствовать на открытии художественной галереи) и пригласил нас с собой, но мы отказались, потому что хотели поделиться друг с другом всем, что с нами произошло за эти годы. Около одиннадцати часов вечера Доминик снова присоединился к нам и пригласил посмотреть его студию.

Студия превысила всякие ожидания — четыре громадных, с высокими потолками помещения в старинном миланском здании; обстановка состояла из антиквариата, соседствовавшего с современной скульптурой и, конечно, его собственными работами. Доминик был чокнут на животных и женщинах (он был женат несколько раз) и комбинировал их в своих картинах самым необычным образом.

Рабочая студия Доминика была большой, хорошо освещенной и по-своему веселой. Но наибольший интерес представлял его офис — стены, уставленные тысячами книг, в основном по искусству. В нише из-под потолка свешивалось черное яйцеобразное кресло. Это было одно из его изобретений; Фиона села в кресло и стала раскачиваться, поставив ноги на подставку, заявив, что оно сделано как раз для нее. Оказалось, что Доминик собственноручно изготовил кресло. Я же удобно разместилась в цвета тигровой кожи шезлонге, в цветовую гамму которого очень хорошо вписывалась в своем бежевом платье. Доминик занял место за своим внушительных размеров столом, и мы провели несколько часов, беседуя о его жизни, картинах и чувствах. Он был родом из состоятельной семьи и смог удовлетворить любовь к искусству без побочных заработков. Его карьера как художника началась около пятнадцати лет тому назад, и с тех пор цены на его произведения достигли бешеных размеров. Я спросила его мнение о некоторых современных художниках.

— Они хороши, — с энтузиазмом ответил он. — Пусть они работают как хотят, они все великие художники.

Я немного надавила на него, чтобы он выразился более конкретно.

— Послушай, я не хочу излагать свое личное мнение, — в конце концов признался он. — Все они воображают себя великими мастерами — пусть они будут счастливы этим. Мне не нужно покупать их картины. Но я скажу тебе одну вещь. Меня не интересуют жестянки из-под супа или почтовые штемпеля и конверты, как объекты искусства. Я — неоклассицист и сюрреалист. Иногда мне хочется написать что-нибудь в традиционной классической манере, в том числе тщательно выписать поясок на талии, накидку или роскошное боа. А иногда мне хочется рисовать голым, абсолютно голым в лунном свете! Однако, вернемся к этим "поп"-художникам; я скажу так: обиженным природой и воображением людям нельзя прикрывать свою ущербность прекрасным словом "искусство".

Черт возьми, по крайней мере хоть это заявление стоило того, чтобы его запомнить. Он в конце концов раскрылся и изложил свое мнение. Но когда он говорил об уродстве, Фиона заметила, что не понимает, как Доминик может ценить уродство — уродливых людей, уродливые ситуации.

— В уродстве есть своя прелесть — заметил он. — Все зависит от того, как взглянуть на него. Большинство художников смягчают уродство в своих картинах. Но иногда нужно изображать уродство. Оно может быть жестоким, но покажите его правдиво.

Его совет молодым художникам сегодня: "Позабудьте о времени, в котором вы живете, и современном искусстве. Будьте академичны".

Доминик зарабатывает бешеные деньги на своих произведениях, в его распоряжении даже небольшая международная юридическая контора, стоящая на страже его интересов. Он ведет исключительно интересный образ жизни, много путешествуя, а его хобби являются классическая музыка, теннис и фехтование, хотя если бы двум последним увлечениям он уделял больше времени, то был бы в гораздо лучшей форме.

В три часа утра наш "вечер" кончился. Фиона поехала к себе, а Доминик и я вернулись к нему в номер. Он гостеприимно выделил мне отдельную комнату, к моему облегчению и радости, и объяснил, что утром уезжает в Западный Берлин для участия в большой выставке своих работ, и не знает точно, когда вернется.

— Все в порядке, — сказала я. — Я не против побыть в одиночестве. Хотела бы как следует познакомиться с городом. Я всего лишь на несколько дней задержусь здесь.

— Нет, нет, тебе не следует быть одной. У меня есть молодой приятель, с которым я хотел бы познакомить тебя — с твоего разрешения, конечно, — от знакомства с ним ты наверняка получишь удовольствие. Его отец приобрел несколько моих работ, да и он тоже. Он несколько скован, а в остальном в высшей степени интеллигентный молодой человек.

— Хорошо, если ты думаешь, что я получу удовольствие от знакомства с ним…

— Да, думаю, что так. Он необычен для своего возраста… Молодого человека звали Антонио, и я удивлялась, что же в нем такого необычного. Неужели у него две головы или же у его пениса две головки? Гм-м, это было бы и в самом деле необычно.

29. МИЛАНСКИЙ ЛЮБОВНИК

Когда на следующее утро я проснулась, хорошо отдохнув после долгого, крепкого сна, Доминик уже уехал. В столовой лежала записка, объясняющая, что где лежит. В ней также говорилось, что около полудня позвонит Антонио, чтобы познакомиться.

Я побаловала себя поздним завтраком (или же ранним ленчем, в зависимости от того, как его расценивать), а почти ровно в полдень зазвонил телефон, и Антонио (для меня пока просто элегантный голос на другом конце провода) спросил, не буду ли я так любезна провести с ним некоторое время для экскурсии по городу.

Я поблагодарила за вежливое приглашение и сказала, что буду готова через двадцать минут. Я прямо сгорала от любопытства познакомиться с молодым человеком — обладателем такого приятного, интеллигентного голоса.

Как оказалось, мой полуденный новоявленный знакомый совсем не был заколдованным чудовищем из "Аленького цветочка". Его надменное лицо с тонкими чертами выдавало нервный характер. Ему было около двадцати четырех лет, он был высокого роста, худощав и очень хорошо воспитан. Но более всего впечатляло лицо: полные чувственные губы, заостренный нос, большие зеленовато-коричневые глаза и густые черные волосы, опускавшиеся завитками на уши. Действительно, интересное лицо!

Мы немного посидели за чашкой кофе, и Антонио показал себя приветливым и охотно идущим на сближение. За короткое время я узнала о нем очень много. Во-первых, он ненавидел полицию — результат проживания в странах коммунистического блока. Его отец, итальянский еврей, которому удалось избежать нацистских концлагерей, вскоре после войны выехал из Италии в Румынию с целью открыть там фабрику. Тем временем Антонио с матерью оставался в Милане, пока отец пробовал найти счастье в Бухаресте. Его счастье включало и то, что он обзавелся молодой любовницей-румынкой.

В то время отцу Антонио было 63 года, а его любовнице — 18. В течение нескольких лет их отношения были нормальными, а затем девица стала предъявлять требования. Она, хотела, чтобы он тайно доставил ее вместе с матерью в Италию. Он согласился, тут-то и начались неприятности.

Румынская полиция выследила и стала настойчиво преследовать его, поэтому он вернулся в Италию и послал вместо себя в Бухарест сына, чтобы он возглавил там дело.

Антонио очень быстро ухитрился попасть в беду и жил в постоянном кошмаре, опасаясь, что в любой момент коммунистическая полиция арестует его и бросит в тюрьму. Я так и не узнала, что же он совершил, что так боялся ареста, или это был просто плод расстроенного воображения?

Кроме этого, он презирал свою мать-католичку за то, что она третировала отца во время войны — фактически, до момента рождения Антонио. Очевидно, она стала антисемиткой и чуть ли не отправила своего мужа в концлагерь.

Он сказал также, что до войны Милан был одним из первых итальянских городов, оказавших поддержку Муссолини и в то же время встал на борьбу против немецкой оккупации. В войну город понес большие потери, многие прекрасные здания были разрушены.

— Однако, красота все еще сохранилась, — сказал Антонио, предлагая совершить прогулку в Брера, району вокруг школы изящных искусств и музея Брера. Также в этом районе процветали черный рынок и торговля наркотиками, а бары, расположенные там, часто посещались студентами-художниками и молодой элитой города. Двумя наиболее популярными барами были "Бар дель Анголо" на Виа Форментини и "Иль Негро". Антонио не знал, почему, но ему больше нравился "Бар дель Анголо", туда мы и направились.

"Бар дель Анголо" занимал два этажа. На первом был только ресторан, а на втором — бар и ресторан. Прямо с улицы мы попали в большое помещение с деревянным полом и стойкой бара, а в дальнем углу расположилась небольшая ресторанная зона, очень небольшая, примерно на десять столиков. Все было выдержано в белых тонах, а на стенах висели старые плакаты, рекламирующие кока-колу и различные старинные безделушки. В помещении находилось около ста человек, всех их ловко и без задержки обслуживал круглолицый буфетчик, который, казалось, любил и знал каждого.

*****
Обстановка была очень приятной, должна признаться. Мы провели очень мило два часа, беседуя со студентами и некоторыми хорошо подкованными молодыми друзьями Антонио; казалось, что в этой смеси нищих студентов-художников и молодых процветающих коммерсантов нет ничего необычного. Правда, разница между ними все же была — студенты пили самое дешевое красное вино, а коммерсанты — шотландское писки или выдержанное итальянское шампанское. Оно по американским меркам было дешевым (около 2,5 долларов за литр в магазинах). Дешевое красное вино (разливное) стоило 45 центов за литр. Миланцы обычно ходят за вином в магазин с пустой посудой.

Трезвенница Ксавьера, конечно, и в этот раз довольствовалась минеральной водой и лимонадом.

Когда подошел час обеда, Антонио повел меня в расположенный рядом ресторанчик, который ему очень нравился. Там было не более шести столиков со скатертями в красную и белую клетку; хозяева — сицилийцы и их родственники — стряпали и обслуживали посетителей, причем блюда были приготовлены изумительно. Антонио заявил, что поданная ему рыба-меч явно неземного происхождения, а я занялась потрясающими спагетти с "сальса верде" — зеленым соусом, включавшем оливковое масло, чеснок и свежую петрушку. Восхитительно!

После этого Антонио провел меня на Виа Фиори Чиари, узкую улочку в районе Брера, упирающуюся в небольшую площадь, где происходили все главные события. Там были хиппи всех стран и народов в своей обычной униформе — поношенных синих джинсах, с немытыми и нечесаными волосами и в сандалиях. Некоторые из них рисовали на холстах, другие прямо на тротуаре; кое-кто набрасывал карикатуры на прохожих. Тут же были итальянцы, приторговывающие сигаретами с "черного рынка", выпивкой и пластинками; были и нищие всех национальностей с протянутой рукой и стандартной просьбой подать им шестнадцать лир, что равняется десяти центам.

Там и сям виднелись кучки молоденьких девушек, изготавливавших на продажу бусы и другие ювелирные поделки. Широко были представлены эротические плакаты, фаллические символы и трубки для курения наркотической смеси.

Антонио познакомил меня с безобразным парнем по имени Нино, он являлся главной фигурой на площади и местным вожаком, который отвечал также за большинство сделок по купле и продаже гашиша и марихуаны в районе. Нино как раз отдыхал. Он рассказал нам, что полицейские рейды участились и всех замучили. Полицейские приезжали со слезоточивым газом, избивая дубинками подростков и круша все встречающееся на пути.

Когда мы покидали площадь, то чуть не сбили с ног одну пожилую даму. Ей было по меньшей мере шестьдесят пять лет, под тяжестью которых она слегка согнулась; на ней болтались старые мешковатые панталоны, а сандалии казались меньшего, чем нужно, размера. Ее волосы были коротко подстрижены, а толстые стекла очков почти полностью закрывали маленькое, мышиное личико. На голой руке виднелась знакомая татуировка. Она, должно быть, была одной из тех, кому посчастливилось уцелеть от зверств военного времени.

Но она, несомненно, помнила о войне и решила, что самое лучшее средство уничтожить тяжелые воспоминания — это как можно чаще принимать наркотики. Проходя мимо нас, она вскинула левую руку в приветствии "да здравствует коммунизм", столь знакомом в Европе.

— Это местная достопримечательность, — отметил Антонио, и из чувства любопытства мы решили немножко последить за ней. Она остановилась у подростков, продававших популярные пластинки, и, не говоря ни слова, жестом показала, что хочет найти "травку". Она вытащила из рваной сумки пачку сигарет и изобразила, как курят наркотик. Хиппи расхохотались и указали на ближайшую забегаловку за углом. Она медленно побрела прочь, но, я думаю, она уже была сильно обалдевшей. Когда она прошла мимо забегаловки и скрылась в боковой улочке в поисках своего снабженца, мы решили оставить ее в покое.

Потом мы зашли в кафе, где было полно молодежи, играющей в шахматы. Это кафе знаменито тем, что там собираются художники, писатели и хиппи из высшего общества со всего света, и хотя многие из них не могут общаться друг с другом из-за языкового барьера, они находят понимание за шахматной доской.

Антонио познакомил меня с барменшей, приветливой девицей, очевидно, активной лесбиянкой. Она заулыбалась, дружески обняла его, очень крепко пожала мне руку и предложила выпить.

Мы пробыли в этом заведении около получаса, наслаждаясь царящей атмосферой, а затем прошли несколько кварталов до дома Антонио.

Он привел меня в большую комнату-спальню с мраморным полом, белыми коврами, белой кожаной кушеткой, современной мебелью и картинами Доминика на стенах. Покрывало на кровати было многоцветным, а сама спальня очень уютной.

Минут тридцать мы смотрели телевизор, а затем Антонио показал мне на постель, естественно полагая, что любовь входила составной частью в программу вечера. Я не имела ничего против, поскольку после такого чудесно проведенного дня вполне созрела для этого.

У Антонио было приятное жилистое тело, но, видимо, из-за молодости или нервозности он не мог управлять своим сексуальным поведением и сразу же эякулировал, как только пошел в меня. Поэтому, чтобы угодить мне, он просунул голову между моих ног и начал работать над моей пусей, но гак неловко, что мне даже стало больно. Он не только болезненно жевал мой клитор и сосал его с излишним усердием и силой, но и его борода сильно раздражала кожу.

— Антонио, пожалуйста, — попросила я, — я не против того, чтобы потрахаться с тобой, но давай делать это как следует. Успокойся, не волнуйся. Давай не будем торопиться… мы просто можем отдохнуть сейчас и немножко поболтать.

Он несколько исправился позже, ночью, но подозреваю, что зря теряла с ним время в постели.

На следующий день Антонио настойчиво просил меня встретиться с некоторыми его друзьями, особенно с Ило.

— Это мой хороший друг. Я знаком с ним с раннего детства и люблю его. Я делаю все, что скажет Ило.

Он позвонил Ило и сказал, что мы приедем к нему. Когда мы вошли, Ило все еще находился в постели, выглядел он, как особо опасный преступник с плаката, за поимку которого объявлено приличное вознаграждение. Ило заведовал отделом искусства в рекламном агентстве и, хотя был ровесником Антонио, казался взрослее его, более собранным, циничным и безразличным.

Антонио говорил мне про себя, что занят оформлением одной сделки и это займет у него весь конец недели. А потом он предложил поехать в Позитано, морской курорт, который, как он думал, понравился бы мне больше, чем Сен-Тропез. Мы с ним даже обсуждали его недельный отпуск. Сейчас он поделился этими соображениями с Ило, будто ожидая его одобрения.

— Послушай, а почему тебе надо уезжать так надолго? — подал реплику Ило. — Почему бы не обойтись короткими поездками туда-сюда?

Я была искренне поражена поведением Антонио. Создавалось впечатление, что он не мог принять решения без согласия Ило, а тому, похоже, это очень нравилось. Ну и дружба же это была!

Они продолжали разговаривать, словно меня здесь не было, и вдруг — к моему удивлению — Антонио впрыгнул в постель Ило и обнял его за плечи более чем дружеским объятием. Затем — к моему полному изумлению — внезапно стянул с себя джинсы, вывалив наружу свой член, и одновременно стянул с Ило простыню, обнажив его голое тело.

И вот они лежали рядом, с выставленными наружу членами — обрезанным у Антонио и нетронутым у Ило, но оба члена были хорошими, твердыми и неплохих размеров; зрелище двух фаллосов было забавно, пусть даже и не очень сексуально — что-то вроде трехсекундного стриптиза при отсутствии предварительной распаляющей воображение подготовки.

Ило тут же встал и пошел в ванную для утреннего мочеиспускания, а пока его не было в комнате, Антонио спросил, не возражаю ли я против того, чтобы пососать член его друга в знак особого к нему расположения. Ну и дружба, в самом деле; мне, естественно, не хотелось распространять свое расположение столь далеко, но Антонио так умолял, что, в конце концов, неохотно, но все же я согласилась. Ило, со своей стороны, должно быть, ожидал, что я помогу ему, потому что вернулся из ванной чисто вымытым, а его необрезанный член был свеж и приятен. Я начала сосать, в то время, как Антонио сидел в кресле в роли наблюдателя.

Ило был совершенно пассивен, и потребовалось не менее двадцати минут, чтобы заставить его спустить… всю работу он взвалил на меня. Позже он признался, что бурно провел предыдущую ночь с проституткой, которую подцепил на улице за десять тысяч лир (примерно 16 долларов) — хорошая сделка за такую цену! Они трахались несколько раз, и поэтому, хотя он и оценил мое искусство, он был сексуально истощен.

Таким образом, я не получила никакого удовольствия от секса ни с ним, ни с Антонио накануне вечером, и когда задала себе вопрос — к чему все это? — не смогла найти удовлетворительного ответа. Я все давала, давала и ничего не получала…

После того, как Ило помылся в душе, мы отправились в кафе, где встретили их общего знакомого — Пауло с его сожителем по комнате Витторио. Было жарко, душная и влажная суббота, поэтому четыре мальчишки и я решили поехать в Лаго Маджжиоре, где можно было избавиться от удушающей атмосферы и получить чуть-чуть солнечного тепла.

Лаго Маджжиоре — большое чарующее озеро в краю итальянских озер к северу от Милана, в районе Альп. Часть его находится в Швейцарии. Ландшафт, как вы можете себе представить, прекрасен, и по уик-эндам здесь обычно масса народу — ничего сверхобычного, просто нормальная, отдыхающая публика.

Очень трагично, но многие итальянские озера, как и североамериканские, страшно загрязнены и небезопасны для купания. И хотя вода не была идеально прозрачной, она действовала освежающе, и мы с удовольствием поплавали, а затем с не меньшим удовольствием выпили в "Вилле Амита", в старинном доме, который использовался как отель. Пауло и Витторио должны были этим же вечером вернуться в Милан, и когда они об этом заговорили, Ило заявил, что поедет вместе с ними. Тут же Антонио подпрыгнул и сказал:

*****
В качестве примера, насколько это может быть хорошо, они рассказали мне о том времени, когда в Амстердам для участия в фестивале фильмов "мокренькой мечты" (фестиваль порнофильмов наподобие Каннского) прибыла известная звезда американского ТВ. Каждый день она выступала в роли лидера тех, кто ежедневно собирался в доме Лео и Марики. После еды, выпивки и музыки наступало время "ленча в голом виде" — по всей гостиной валялись груды одежды, что напоминало раздевалку на стадионе перед ответственным матчем по регби. Лео и Марика выписали из США две огромные, царских размеров кровати вместе с зеркалами для потолка. Камеры домашнего ТВ были нацелены на каждую кровать, а мониторы установлены в одной из комнат для гостей. Это оборудование уже ранее использовалось Кронхаузенами (Филлис и Эберхард Кронхаузены — исследовали в области секса и психологии), когда они снимали один из своих фильмов в доме Хоффманов — это была часть двухсерийного документального фильма о сексуальном поведении в Европе. Лео и его супруга зашли так далеко, что приняли участие в одной из сцен, прекрасно продемонстрировав совокупление по-голландски. Если бы перечень академических наград включал премию за Лучший Оргазм, то мои друзья-свингеры могли бы получить за это Оскара.

Оба хозяина восторженно отзывались об американской телевизионной актрисе, которая, как они сказали, прибыла к ним крутой лесбиянкой, а на деле оказалась высоко интеллигентной женщиной с весьма четкими идеями о сексе — как с мужчинами, так и с женщинами. Для нее секс был основной формой общения. И, возможно, она была права. Как это ни странно, я сверилась со словарем: два первых определения слова "разговор" таковы: 1. обмен мыслями и словами; 2. сексуальное общение. Поэтому, если кто-нибудь в следующий раз обмолвится, что хочет поговорить с вами, обязательно уточните, что он имеет в виду!

Их приятельница, актриса, так уверовала в этот принцип, что отказалась проводить грань между хорошим и плохим, старым и малым, красивым и безобразным — она трахала их всех. Очень часто, как я поняла, она трахала холостяков, участвовавших в вечеринке. И, как я догадывалась, женатых тоже! Вот это разговор на любом языке! Это можно назвать настоящим даром в "лингвистике"!

С другой стороны, заметил Лео, он знавал одну сверхфеминистку, которая любила трахаться "в закрытую". Вскоре после того, как вышла ее первая книга, она объявилась на одной из оргий Хоффманов, и каждый участник оргии ожидал, что она будет, как маятник, трахаться со всеми. Или же наоборот — откажет всем. Однако в действительности оказалось, что вела она себя не так и не эдак. Она заперлась в большой спальне с мужиком по своему вкусу и трахалась там до посинения в обстановке интимности.

Это не сделало ее очень популярной среди остальных гостей, поскольку она не выходила из спальной до конца оргии и оккупировала одну из двух королевских постелей на всю ночь. Лео и Марика решили, что это не очень порядочно с ее стороны, поскольку все остальные были вынуждены трахаться на полу, коврах и креслах, при этом на единственную остававшуюся в наличии кровать были сделаны заявки заранее, примерно так же, как на шлюху шоферами-дальнобойщиками.

Марика снова вернулась к рассказам об актрисе из Америки. Та уверяла Марику, которая была склонна к мастурбации, что это весьма полезная для здоровья процедура. Эта мастерица секса, оказывается, научила свою мать — это в возрасте-то семидесяти двух лет! — как мастурбировать и пользоваться вибратором, и сейчас эта почтенная старая леди регулярно, два раза в неделю, доводит себя до экстаза. Кто знает, может, этим объясняется улыбка удовлетворения на картине Уистлера "Матушка"?!

На Марику так сильно повлияла эта философия, что она сейчас же прочитала вслух отрывок из одного опубликованного интервью, в котором художница Бетти Додсон излагала схожие взгляды:

"Я рекомендую ввести мастурбацию в качестве обязательной школьной дисциплины, — заявила мисс Додсон. — Мастурбация это наш первый в жизни сексуальный опыт. Это тот способ, посредством которого мы познаем себя, как сексуальных существ, и определяем наши сексуальные наклонности. На пути к этому встают родители, религия и общество. Преградой к познанию сексуальной стороны жизни является запрет мастурбации, и он постоянно уродует многих людей на всю жизнь.

В нашем обществе очень много людей, которые не могут найти контакта с другими, и мастурбация является для них единственным выходом из положения. Есть люди, привязанные к своему дому. Это старики и сексуальные меньшинства. Мы обязаны понять, что для них важно уметь правильно мастурбировать без какого-либо чувства стыда или вины.

Мастурбация — единственный способ, посредством которого женщина может получать оргазм независимо от того, замужем она или нет. Я тайно мастурбировала, когда была замужем, потому что наш интерес к супружескому сексу начинал угасать. Я мастурбирую потому, что знаю, что это неотъемлемая и важная часть общей сексуальности человечества".

Взгляды Бетти Додсон по этому поводу обогатили наш трехсторонний обмен взглядами на проблему одиночного секса.

— Я лично не получаю наслаждения от мастурбации, — призналась я, — и, честно скажу вам, я в этом не мастак. Я предпочитаю настоящую любовь.

— Но, Ксавьера, если ты лежишь в постели с мужчиной, — спросил Лео, — и он старается только для себя, разве не имеет смысла заняться мастурбацией, чтобы получать удовольствие одновременно с там?

— Это другое дело, — ответила я. — Я могу воспользоваться мастурбацией, если чувствую рядом с собой мужское тело. Но мне необходимо трогать его яйца или же держать его руку, когда он сканирует. А иногда мне доставляет неописуемое удовольствие самой дрочить его член или же, когда я сосу его, дать ему помочь мне, чтобы он кончил.

Они оба понимающе улыбнулись, когда я упомянула, как мне нравится наблюдать лицо мужчины, когда он спускает, и сперма бьет фонтаном.

— Я обычно занимаюсь любовью с закрытыми глазами, — сказала я, — так же делает и мужчина, но ведь прекрасно лежать полуизогнувшись на мужчине и играть с ним, чувствовать, как его тело сотрясается и дрожит, а затем — неистовый оргазм, и ею сперма разбрызгивается на все вокруг, орошая его живот или же увлажняя мой рот, груди, волосы или лицо.

Говоря о мастурбации, однако, я не хочу, чтобы у вас создалось впечатление, что я не получаю удовольствия от этого занятия в одиночку. Просто я всегда была более способной "яичнице"", чем мастурбатором! Но во время тех случайных "сухих" периодов, когда моя сексуальная жизнь не слишком активна, я на самом деле нахожу удовольствие в фантазировании и доведении себя до оргазма, хотя очень редко с помощью рук.

Одним из весьма приятных способов для этого является купание в ванной. Во время этой лишенной секса недели в Голландии я однажды мылась в ванне и подставила вагину под рожок душа, свесив ноги через край ванны. Я позволила льющейся воде играть с моей киской, и скоро теплая, упругая струя стала волшебным образом воздействовать на клитор. И как раз тогда, когда я испытывала восхитительный, звенящий оргазм, моя мать открыла дверь в ванную, и я снова почувствовала себя девчонкой, которую поймали со спущенными штанишками!

В другие разы, должна признаться, я прибегала к использованию вибрирующего кончика моей автоматической зубной щетки. Так что, предпочитая "живые" штуки, я, признаюсь, как говорит Леонард Коэнс, иногда прибегаю "к нападению на себя"!

В любом случае, этот разговор напомнил мне, что мастурбация хороша до тех пор, пока она является частью разнообразной сексуальной жизни, но голый онанизм без женской ласки не очень-то полезен для подростка, и тогда я спросила у Лео и Марики, не хотят ли они послушать об одном случае из моей практики в качестве "мадам-исцелительницы" в Нью-Йорке.

— Да! — воскликнули они в один голос. — Конечно, хотим.

— Ну, хорошо, — сказала я, — если вы так настаиваете, я расскажу.

Лео и Марика откинулись на кушетку, и я начала свой рассказ о Ролло, молодом парне, у которого чесались руки и который воспитывался у очень строгой матери-католички. Возможно, отец и преподал бы ему жизненные азы, мать же привила ему мифические взгляды на секс. Хотя она и родила сына, но сама все еще не знала жизнь, как она есть.

Короче, она ему сказала, что если он будет возбуждать свою пиписку, то ослепнет, а также, что любовный акт с женщиной сразу же приводит к беременности.

Не удивительно, что бедный парнишка: 1. Боялся женщин, 2. Отреагировал на высказывания матери о женском поле проявлением повышенного интереса к представителям своего пола. 3. Высшее достижение, которого добилась его фанатичная мать, это его повышенный интерес к самосексу — с пятнадцати лет он онанировал четыре-пять раз в день.

Он просыпался утром и первым делом хватался за свой член. Во время ленча он пробирался в свою машину и онанировал второй раз и так далее. Для него это не было шуткой — каждый оргазм сопровождался приятными ощущениями и гораздо большим чувством вины. Все-таки он не ослеп и ему даже не нужно носить контактные линзы!

Все это я узнала от знакомого психиатра, который придерживался либеральных взглядов и был достаточно здравомыслящим, чтобы направлять ко мне пациентов, когда он чувствовал, что его усилия тщетны — даже за сто долларов за один прием!

— Ксавьера, — сказал он мне, — этому парнишке абсолютно необходимо потрахаться — он живет в совершенно фантастическом мире, созданном журналами для девочек.

— О, следует ли мне подыскать ему девочку? — сострила я.

— Нет, серьезно, может быть, ты встретишься с ним и продемонстрируешь свое мастерство?

— Ты имеешь в виду мою хирургию открытого сердца?

— Нет, — рассмеялся он, — я имею в виду, что ты одолжишь ему на время свою вишенку.

Несмотря на мой шутливый тон, я хотела, чтобы Лео и Марике стало ясно, что я была настроена очень серьезно насчет того, чтобы избавить парнишку от рукоблудия и приучить его к более подходящим отверстиям.

— Как он выглядел? — захотела узнать Марика. — Он был симпатичный или нет?

*****
Из-за своей привлекательности и большого спроса Жизель никогда не соглашалась на менее, чем двадцать пять долларов, а за обычные услуги брала пятьдесят долларов. Ее коттедж находился в пяти минутах ходьбы от улицы, где она отиралась, поэтому она обычно приводила клиентов к себе домой.

Она сказала, что временами полиция бывает очень груба, настолько же жестока, как в Брере, во время разгона черного рынка и ареста торговцев наркотиками. Часто они совершают налеты и задерживают шлюх — особенно переодетых мужчин, но, конечно, как и во всем мире, все решают деньги, врученные в нужное время и в нужном месте.

Милан в летние месяцы не самое лучшее место для настоящей, выгодной проституции, сказала Жизель, поэтому она собиралась съездить на несколько недель в Геную.

Генуя — город на итальянской Ривьере и главный порт страны. Там родился Христофор Колумб, история города ведет свое начало с древних времен. В наши дни, по сообщению Жизели, в городе буйно процветает проституция различных видов: транссексуалы, беременные женщины, переодетые в женское платье мужчины, усталые, старые профессионалы обоего пола — только назови, сказала Жизель, и вот они уже стоят в подъездах, дверях, на крыльце — всюду, на всем протяжении крутых портовых улочек или же сидят в припортовых барах. Этот район настолько переполнен пьяными, чокнутыми на траханье моряками, что стал известен как Барбарисовый берег — и он оправдывает свое название.

Каждая уличная шлюха имеет свою территорию, на которой она может заниматься ремеслом, но за пределы ее не имеет права высовываться. Существует жесткая система рэкета, контролируемая с помощью железного кулака целым легионом сводников и сутенеров, которые полностью распоряжаются жизнью девушек. Сутенеры могут быть и очень злобными и нередко грабят и избивают клиентов; как следствие, здесь часты драки и убийства.

Жизель, однако, была в более выгодном положении, поскольку могла работать в качестве девушки "по вызовам", поэтому ей никогда не приходилось сталкиваться с совсем уж мрачными и темными сторонами ее профессии. Ей нравилось ее занятие, хотя, как она объяснила, ей нужны были и деньги для оплаты счетов врачам, ей надо было накопить восемь тысяч долларов.

Ее рассказ буквально захватил нас, и когда через полчаса подошло время расставания, мы очень сожалели об этом. Будучи дружелюбно расположены к ней, мы поблагодарили ее за проведенное с нами время и от всего сердца пожелали успехов и счастья.

Какая трансформация от помощника королевы до "королевы на любой случай!".

Еще одной интересной особенностью Парка Равицца являются любители наблюдать за мочеиспусканием.

Антонио сказал:

— Давайте-ка выйдем из машины на несколько минут, и ты увидишь нечто странное, Ксавьера.

Фиона решила остаться в машине, а парни и я прошли в парк. Там Антонио и Ило подошли к дереву и стали мочиться.

Как только они расстегнули ширинки и вытащили наружу свои члены, то тут же привлекли внимание кучки мужчин, ожидавших в кустах. В то время, как они мочились, примерно дюжина этих мужиков начала яростно дрочить свои члены, будучи до предела возбуждены зрелищем извергающейся на землю мочи.

И нужно ли говорить о том, что кому доставляет наслаждение!

Я уже была переполнена впечатлениями о самых нетрадиционных с точки зрения общепринятой морали уголках Милана, поэтому мы поехали домой к Антонио. Он все еще не отрезвел и лепился к Фионе, которая, должна сказать, выглядела великолепно. Когда добрались до дома, она согласилась подняться наверх и принять участие в вечерней выпивке.

Почти сразу, как только мы вошли в квартиру, Антонио схватил Фиону за руку и потащил в спальню. Я подождала пять минут, и поскольку она не вернулась, пошла убедиться, что он не принуждает ее к сексу. Антонио лежал на постели голым. Его тело слегка поджарилось после дня, проведенного на озере, член вяло свисал, а выражение лица было весьма сердитым. Он мрачно взглянул на меня.

Фиона стояла у кровати, с циничной улыбкой на лице, полностью одетая. Я поняла, что Антонио пытался завалить ее на постель, и Фиона не знает, как поступить в этой ситуации без того, чтобы не рассердиться, поэтому вместо нее разозлилась я.

— Антонио, — закричала я, — ты, дырка от задницы! Я предупреждала тебя держаться подальше от моей подруги!

А он начал орать на меня:

— Ты, ревнивая сука! Зачем ты появилась здесь, разрушив то прекрасное, что возникло между нами? Фиона великолепна, я по-настоящему втрескался в нее, она только что собиралась раздеться, не так ли, а?

Фиона быстро сказала мне, что он врет, а она хочет как можно быстрее избавиться от этой сцены.

— Антонио, ты глуп, пьян и сексуально чокнут, — сказала я. — Если бы я сама не позаботилась о тебе и твоем дружке, я еще могла бы все это понять. Но ты не был лишен секса, почему ты нападаешь на Фиону? Кроме этого, взгляни на себя, ты же похож на выжатый лимон со своим загаром и пьяным висячим членом!

Затем я позвала Ило.

— Ило, Фиона чувствует себя плохо, а Антонио не отстает от нее. Не мог бы ты отвезти ее домой?

Ило ответил тем, что спустил штаны до колен и подошел ко мне.

— Возможно, если мы сначала подадим им хороший пример, — злобно взглянул он на меня, — Фиона может еще прийти н отличное настроение.

Я была так взбешена, что схватила Фиону за руку и зашипела на нее:

— Послушай, ты тоже виновата! Тебе не нужно было оставаться в спальне и выглядеть несчастной и смущенной. Почему ты не встала и не ушла в гостиную?

Пьяный Антонио изрыгал в наш адрес непристойности, и происходящее напоминало какой-то кошмар. В конце концов все успокоилось, и Ило повез Фиону домой. Я поехала бы к ней, но у нее не было лишнего спального места. Мне пришлось остаться здесь, но, естественно, без того, чтобы спать с Антонио.

К сожалению, Антонио, который выглядел таким интересным, оказался просто испорченным, незрелым мальчишкой. Ни деньги, ни воспитание не научили его элементарному уважению и приличию в личных отношениях. Утром я заявила ему, что уезжаю. Он глядел на меня, как побитый маленький щенок, а я быстро упаковала свои вещи и отправилась на поиски гостиницы, чтобы провести там последний день в Милане.

31. ДРУЖЕСТВЕННЫЙ ФИНАЛ

Я зарегистрировалась в гостинице "Эксцельсиор Галлия Отель" на площади Пьецца Дука д’Акоста. Это был большой комфортабельный отель и, что лучше всего, он был оборудован кондиционерами. Затем, поскольку я вылетала из Италии самолетом, я вернула в агентство взятую напрокат машину. Когда я обратилась в бюро C.I.T., меня ждал еще один приятный сюрприз. Там, за окошком с небольшой вывеской "Говорят по-английски", сидела девушка, которую я знала. Она была родом из Чикаго, и все обычно называли ее "La Divina" ("Божественная"). Небольшого росточка, хорошенькая, с красивыми глазами и длинными, струящимися волосами девушка, и хотя она была расположена к полноте, но являлась одной из самых счастливых и пользующихся успехом "колл-герлз" ("девушек по вызову") в Уинди Сити. Она обычно приводила в восхищение всех присутствующих своими фантазиями о том, как станет европейской принцессой или следующей невестой Фрэнка Синатры; кроме того, она знала всех и все, связанное со съемками новых фильмов. И еще, я слышала, она была изумительно способна в постели.

Девушка бросила на меня только один взгляд и вся засветилась от радости.

— Ксавьера! — вскричала она, обнимая меня. Выражаясь ее словами — она до самой глубины титек обрадовалась встрече со мной.

Это был именно тот прием, в котором я нуждалась после той угнетающей ночи, и я была страшно рада увидеться с ней. Кроме того, было приятно снова говорить на хорошем английском. Она быстро приняла от меня машину и сообщила своему шефу, что отлучится на несколько часов.

— Ну уж нет, — отрубил он, — у нас слишком много дел. Об этом не может быть и речи.

— В таком случае я беру отпуск на всю неделю. Ищите дне замену.

Это заявление ошарашило шефа, и пока он размышлял, как на него отреагировать, она быстренько повесила табличку "Закрыто" над своим рабочим столом, подхватила сумочку, взяла меня под руку, и мы с гордым видом выплыли на улицу.

Выяснилось, что она накопила кучу денег, причем честным путем. Она переехала в Монреаль, затем в Торонто, а сейчас жила в Милане с двумя подружками.

Она привезла меня к себе домой — в уютную квартирку на последнем этаже дома на площади Пьяцца Пьемонти. Здесь была большая гостиная с французскими окнами, ведущими на "балкон Муссолини" — каменный мешок, способный вместить от силы трех человек. Кроме того, в квартире была маленькая кухня опять же с французскими окнами, откуда имелся выход на более просторный балкон, на стенах которого были нарисованы желтый кит, пурпурный спрут и большая голубая рыба — художество Луизы, одной из подружек, с которыми Ла Дивина снимала жилье. Третьей девушкой была Лена, уроженка Милана. Все трое встретились в Торонто, когда работали на телевизионной станции, и каждая из них скопила достаточно денег, чтобы взять годичный отпуск и провести часть его в Европе.

Их небольшая квартирка — они шутя называли ее "Каса Тарта" — была опрятной и теплой. Поскольку все девушки пользовались одной спальней, она была идеально оборудована для оргий, хотя Ла Дивина призналась, что последние несколько месяцев она работала на выезд.

Лена и Луиза отсутствовали, поэтому Ла Дивина оставила им записку, в которой сообщала, что к ужину будет четвертая персона, и решила сама познакомить меня с городом. Помимо районов Брера и Парка Равицца я уже частично осмотрела его, когда была здесь с Ларри (в промежуток между Югославией и Швейцарией). Но Ла Дивина сгорала от нетерпения показать мне "свой" город и проявила столько энтузиазма, что заставила меня увидеть его свежим, новым взглядом.

Мы прошлись вдоль улицы Виа Манцони и попили чаю в "Гран Отель Континенталь", затем прогулялись по улице Виа Монте Наполеоне, своего рода торговому ряду, где расположены все огромные магазины — Кардена, Диора, первоклассные магазины и лавочки, в которых торговали антиквариатом.

*****
— Отлично, мы с Ксавьерой поедем за тобой в ее машине, так что тебе не придется ехать обратно одному.

Это меня взорвало.

— Антонио, мать твою, возьмись за ум! — вскричала я, стуча кулачками об стол. — Ты сказал мне, что мы пробудем здесь с неделю, поэтому давай выполнять наши планы. Уже поздно, я выдохлась, и мне не выдержать двухчасовую поездку, чтобы потом задыхаться в городской жаре.

Антонио взглянул на Ило в ожидании совета, если не согласия.

— Оставайся, — разрешил Ило, — я хочу, чтобы ты остался здесь. Зарегистрируйся в отеле, отдохни и вернись, хорошо отдохнув, завтра. Позагорай, поплавай… тебе это нужно, ты выглядишь бледным.