Она сходила с ума… О-о-о да, она сходила с ума… и уже давно между прочим .
Это не было сумасшествие кипящей крови подростка, хотя у неё кровь, она помнит тоже не розовая водица, это не было помрачение рассудка, которое так любят воспевать в соответствующей литературе. И не роковая жажда удовольствия терзала её душу и плоть — о нет, это было бы слишком просто для неё — нет, всё было совсем не так. Скорей это была безысходная тоска оставшегося последнего в живых динозавра после великого оледенения. Увы, она знала, чувствовала каждым кусочком своей кожи, да что там кожи — нутром, сутью своей ощущала: вокруг — одна звенящая пустота, таких, как она, рядом нет и быть не может, то ли вымерли как мамонты, то ли слиняли — мигрировали в более комфортные условия. Не могли они все вымереть нет, значит просто ушли отсюда — ка-а-а-к она понимала их!!!
С каждым днём глухое раздражение всё больше поднималось в ней клокочущим, но пока ещё сдерживаемым потоком. И лишь странно прозрачные, бездонно глубокие, как северные лесные озёра, глаза нет-нет да и обрушивали этот ледяной поток на очередного воздыхателя, пытающегося закадрить "девочку с севера" ( н-да-а, а ведь на самом деле девственница, хоть меняй имя на Вирджинию в конце-то концов). Её красиво очерченные, "рубчиком", жемчужные губы, свободные не знающие перекиси, цвета самородного серебра волосы, да и вся её фигурка совершенно непостижимым образом сочетающая хрупкость и непоколебимость, стремительность и неподвижность, мальчишескую стройность и женственную округлость, почти что младенческую пухлость и атлетическую проработку самых мелких мышц — всё это не могло не обращать но неё внимание. Ей шла любая одежда, она могла выглядеть кем угодно, пацаном в дранных шортах и топ-моделью с подиума — всё зависело даже не от одежды и грима ( в чём она неоднократно убеждалась ), а как ни странно от её настроения, кем она хотела чувствовать себя в тот момент. С равным удовольствием она могла часами сидеть перед зеркалом, окружённая многочисленными баночками, флакончиками и одно женское племя знает чем ещё, или до изнеможения заниматься в гимнастическом зале, бассейне, просто гоняя на байке, а могла, между прочим, и нарисовать и умопомрачительную "о-бал-ден-ную" картину.
Её непоседливость поначалу сводила родителей ( и не только их бедных ) с ума, но папа как всегда дальновидно познакомил её с миром единоборств и с тех пор знание айки-до, джи -у-джитсу, и крантец-до не раз служило веским и что более важно "одно-о-о-значным" аргументом для особо страдающих манией величия.
Но с недавних пор несмотря на то, что её фигура ( что греха таить ей даже самой нравились собственные обводы и ощущение тела, лишь смутное понимание того, что можно разменять миллион по рублю, останавливало её руки от роли своего первого любовника ) стала притягивать взоры окружающих, вокруг неё стал плавно организовываться вакуум, если раньше она была, как рыба в воде, в любой социальной среде, то теперь и она сама, да и судя по всему окружающие чувствовали её инородность по отношению к любой толпе.
И что самое смешное это не было всего лишь ощущением, многочисленные факты недвусмысленно давали понять, что "она вам не тут", даже несчастные критические дни, о которых трубят на каждом шагу, ей уже совершеннолетней неведомы и как объяснила ей мать, вряд ли будут ведомы вообще ( это у них семейное ), нечувствительность к боли ( точнее её контроль ) и многое другое о чём она боялась говорить даже с матерью, всё указывало на то, что природа жестоко прикололась и решила создать её в сугубо штучном экземпляре, чтобы она мучалась как никто на белом свете. Лишь однажды во сне кто-то, смутно знакомый, гулким голосом, сказал ей слова утешения — странную и незапоминающуюся фразу, после которой безысходность куда-то отступила — она поверила, что у неё тоже будет шанс встретить свою вторую половину, однако она остро ощущала, что врядли этот шанс будет продублирован.
А ведь с другой стороны, стоило ей бы только быть чуть поласковей пооткрытей, да просто влиться как раньше в эту толпу и, казалось бы, одиночество исчезнет. Она не раз пробовала сблизиться с окружающими ( и с мальчиками и даже с девочками ), но ничего кроме разочарования не почувствовала. Как на экране она видела тех, кого восхищала, её тело или лицо или чёрт-там знает что ещё. Будучи неплохим психологом, она даже видела: вот этого заводит её круглая попка, и он не прочь сграбастать её сзади, этого приковывает дерзко торчащие соски и он просто облизывается от голода по ним, и даже помутневший взгляд, брошенный на её губы,
был ей вполне понятен и, тем не менее, чужд.
Близкая подруга, с которой они не раз спали вместе, едва не стала её первой любовницей, тогда утомлённые бурным днём они блаженно лежали вмести, приняв душ и по обыкновению валяясь голышом на её кровати, дурачась и постанывая от усталости в мышцах. Подруга задела её сосок, а он как на грех у неё просто суперчувствительный, непроизвольный стон сделал глаза подруги большими как два блюдца, движения стали идти неровными рывками, а дыхание участилось. Склонившись над ней, роскошной гривой своих золотистых волос она провела по её телу, вызвав волну нового для неё ощущения, какого-то уюта и защищенности и она как-то сразу ( до последнего, весьиа редкого кстати, волоска на лобке ), почувствовала, что они в постели друг перед другом абсолютно голые. Подруга склонилась над ней, уловив, что её нравится прикосновение её волос, и стала, едва касаясь, её трепещущей кожи, медленно водить волосами по её внезапно требовательно изогнувшемуся телу. Как завороженная глядя ей в глаза расширенными зрачками, она медленно склонилась над её приоткрытым ртом, из которого уже шло такое горячее дыхание и со страхом посмотрела на её губы.
О-о-о её бедные губы не даром они были "рубчиком"- охваченные странным ощущением, в котором было жжение и холод одновременно, став неизмеримо более чувствительными они требовали бритвы и шёлка одновременно, разбухли от прилившей в них крови и даже ( она отчётливо — как под лупой, чувствовала это ) — покрылись мелкими бисеринками пота. Не веря своим глазам, подруга осторожно поднесла тонкий, дрожащий пальчик, осторожно прикасаясь к её вспухшим губам, каждоё её прикосновение вызвало сначала усиление жжения, острое как удар холодным лезвием бритвы ощущение прикосновения другого тела и непередаваемое чувство зависимости от чужой воли и ласки. Прикоснувшись кончиком пальчика несколько раз к её губам, они обнаружили, что от каждого прикосновения её тело словно бьет в губы невидимая молния и не в силах сдержаться она, словно от удара с силой выгибается и трепещет губами, не в силах сдержать тихий больше похожий на мольбу стон. Неуверенно, вопросительно глядя на неё, подруга чуть отняла пальчик вверх, словно спрашивая нужно ли продолжать эту странную пытку, её волосы по-прежнему уютным шатром окружали её распростёртое нагое тело и несмотря на шок и страх от пугающе острых и непривычных ощущений, ненавидя себя ( а больше подругу) за ту странную власть, что приобретена над ней, она слегка прикрыв от горячего стыда глаза, глядя в никуда, почти физически ощущая этот пальчик, потянулась за ним губами, лицом, всем своим дрожащим от стыда и наслаждения телом. Когда она ткнулась в него, новый удар ощущений буквально парализовал её. Широко распахнув от шока глаза, она увидела заполнившие пол-мира в этот момент глаза подруги, странно подёрнутые какой-то сюрреалистичной дымкой, подруга чисто машинально провела пальчиком по самому краю её губ, это простое движение казалось, просто разрезало губы пополам и отбросило её.