Самого бы тебя так — я бы посмотрела, как ты это любишь! Хотела ему сказать, но кроме "ха-ха-ой-хи-хи!" только писк какой-то получается.
А Борька включил телевизор, устроился поудобней, мультпанораму смотрит — как раз только началась, а меня на руках укачивает и руку убирать не собирается. Всю передачу я у него проржала, как ненормальная. А завелась — в момент бы кончила, если б этот паразит так меня не замотал, что руки по бокам прижаты и до письки не дотянешься. А между ног полотенце комком — так бы хоть ляжками друг об друга потерла, если хорошо постараться — и так можно кончить. Но не судьба…
Положил меня на кровать наконец.
— Повеселилась, а теперь пора баиньки!
Да что ж он, так меня и будет в одеяле держать? Хорошо еще, сейчас в уборную не хочется. А вдруг приспичит? Хотела Борьке сказать, только рот открыла — он обрадовался так:
— Ага, наша малышка еще поразвлекаться хочет!
И опять меня на ручки, снова руку мне в одеяло… Пока я от смеха икать не начала. В общем, когда он меня вернул на кровать, я больше рот открывать не пыталась.
А Борька из комнаты вышел. Слышу, в коридоре погремел, а потом входная дверь хлопнула и замок защелкал: совсем ушел.
И я наконец-то спокойно поревела. Попробовала из одеяла вылезти — куда там… Как он меня положил, так и осталась. А потом и уснула случайно. Прямо как маленькая в самом деле.
Проснулась я оттого, что Борька меня снова на колени свои уложил. Все еще в одеяле. Да что это такое, до приезда родителей я проваляюсь, как бревно? А в школу тоже так носить меня будет и со мной на руках за партой сидеть? И вот Ирка в три часа придет, как же это? Хотя, если не в одеяле — то с голой попой при Ирке скакать. Эх, жизнь пошла… Но на всякий случай помалкиваю. Только бы не щекотка, остальное кое-как переживу.
А Борька сюсюкает:
— Поспала наша маленькая, вот и хорошо, а теперь кушать пора.
Вытер мне слюни с рожи чем-то влажным, нахально в щеку чмокнул, и в рот что-то сует.
Смотрю — бутылочка детская! С соской! А из нее теплое молоко капает. Это он, значит, в дежурную аптеку ходил за соской и бутылкой (потом оказалось, что этот паразит и в универмаг заглянул по пути — тот ведь на мое горе без выходных работает). Ненавижу! И молоко ненавижу, и Борьку ненавижу, и стыдно мне так — хоть сквозь землю провались! Да что мне, годик — из бутылочки пить? Умру, а не буду!
А Борька:
— И за это потом накажу. А сейчас наша малышка-голышка будет кушать или хихикать? — и руку сует в одеяло.
Как я это услышала — присосалась, за уши не оттащишь! Тяну молоко это проклятущее, будто ничего вкусней на свете нет. А Борька то мне даст пососать, то бутылочку отодвинет, и заявляет:
— Кто плохо кушает — тот хорошо ржет.
Я соску губами ловлю, а он доволен, как слон. Говорит:
— Каждая капля, что останется в бутылочке, это знаешь что? Это минута здорового смеха.
Я с перепугу еще быстрей чмокаю, а Борька потешается…
Выдула я всю бутылку. Вытер мне Борька мордаху, отнес на кухню, я у него на ручках позавтракала. А он как с грудничком со мной развлекается, ложку сует:
— Ту-ту, вот паровозик едет! Открывай быстрей ротик…
Я уже думала, мне в этом одеяле до старости жить. Нет, развязал все-таки. Вовремя: я уже писать хотела здорово, а сказать боялась: если бы я рот открыла и Борька опять за мои лапы принялся, я бы точно напрудила, как грудничок.
Отнес меня в ванную, пока мылил губку и меня из душа поливал — я незаметно пописала. Бывает все-таки в жизни счастье!
А воскресенье только начиналось…