Саня, неожиданно схватив мою руку за запястье, рывком притягивает ее к своей промежности.
— Ты что, бля… совсем, бля, что ли? — Я тут же с силой вырываю свою руку из цепких Саниных пальцев, лишь на секунду коснувшись его твёрдого — напряженно бугрящегося — члена.
— А что? — смеётся Саня. — Никого же нет… кто нас видит?
Скамейка, на которой мы сидим, находится с внешней стороны забора, или, как здесь говорят, "за двором", и — хотя улица совершенно пустынна, тем не менее…
— Совсем, бля… совсем уже охуел… — шепчу я, не скрываю досаду.
— А что… что такого я сделал? — Саню веселит мой неподдельный испуг, с каким я стремительно вырвал свою руку.
— Ничего! Простой, как три копейки…
— Да ладно тебе! Из-за пустяка…
— Тебе всё пустяк…
Не отвечая, Саня какое-то время с любопытством неофита смотрит на собственную штанину, которая — под напором его напряженного члена — толчками приподнимается… Невольно скосив глаза, я тоже смотрю на его штанину… и, глядя на шевелящийся бугор, я отчетливо представляя напряженно твёрдый, горячий, сочно залупившийся Санин член… "ох, как сейчас мы покайфуем!" — с наслаждением думаю, и, думая так — предвкушая скорый кайф, я снова невидимо сжимаю мышцы сфинктера, чувствую, как сладчайший зуд пронизывает мою промежность…
— Ну, что… пойдём? — оторвав взгляд от штанины, Саня смотрит на меня вопросительно.
Я молчу; он хочет, и он этого не скрывает; а я… я тоже хочу, причём, хочу я не меньше, чем он, и у меня тоже стоит, но я в плавках, и потому моего стояка не видно… "и хорошо… — думаю я, — хорошо, что не видно", — я почему-то так не могу… то есть, не могу так откровенно, как Саня: он, когда начинает меня уламывать уже открытым текстом, каждый раз ведёт себя так, будто оба мы, он и я, самые настоящие гомики… а мы с ним… "Мы — не гомики! — думаю я. — Мы — просто так… "
— Вла-а-д… — в голосе Сани упруго звучит нетерпение.
— А?
— Хуй на! Вставай…
— Ты что — всё ещё хочешь? Ещё не передумал? — голосом, полным ехидства, мстительно уточняю я; и правильно: нечего хватать меня за руку — тянуть мою руку к своему початку… и тут же, не менее мстительно — с той же самой интонацией, я добавляю, глядя Сане в глаза: — Я же сказал тебе — посоветовал…
— Что ты мне посоветовал? — Саня смотрит на меня вопросительно, не совсем понимая.
— А то… солнце, воздух, онанизм укрепляют организм! Вообрази меня — и вперед! Можешь руку намылить… какая тебе разница? Устала правая — работай левой…
— Это ты будешь меня воображать… понял? — парирует Саня. — А я тебя без всякого воображения отпистоню… пойдём, бля!
— Я вообще никого не воображаю — не занимаюсь этим, — не моргнув глазам, вру я. Мне почему-то хочется, чтобы Саня думал — и верил — что онанизмом я не занимаюсь… ну, то есть, вообще не занимаюсь! Будто в пятнадцать-шестнадцать лет такое возможно… Впрочем, Саня тоже никогда открыто не признавался мне в том, что он дрочит, и о том, что он дрочит, я могу лишь догадываться — по собственному опыту. — А вот ты советом моим можешь без всякого труда воспользоваться, — говорю я.
— Мы рождены, чтоб сказку сделать былью… — смеётся Саня. Кажется, его совершенно не волнует, дрочу я или нет. Ему хочется в жопу — хочется со мной трахаться, и он этого не скрывает. — Ну, Влад… ну, чего ты? Чего ты ломаешься? Пойдём!
— Блин, не отстанешь теперь! — говорю я. Напряженный член мой сладко ноет, и я сам уже хочу сильно-сильно — хочу не меньше Сани, но… врагу не сдаётся наш гордый "Варяг", и я до последнего делаю вид, что я совсем не хочу и что если… если сейчас я и соглашусь к нему идти, то лишь потому, что он, то есть Саня, "теперь не отстанет".
— Не отстану, — соглашается Саня, через штанину сдавливая ладонью свой напряженно выпирающий шишкой член. — Пойдём!
Ох, до чего он настойчив: "пойдём", "пойдём"… конечно, пойдём! Куда же я денусь… Мне тоже хочется сдавить, стиснуть ладонью свой сладко ноющий член, но я не делаю этого — терплю. Саня, убрав свою ладонь в сторону, вновь шевелит членом… "Какой, всё-таки, он дурак — верит, что я не хочу", — думаю я, глядя, как штанина его шорт под напором члена упруго, соблазняюще бугрится: сжимая мышцы сфинктера, Саня конвульсивно дёргает — толчками приподнимает — свой напряженно твёрдый агрегат.
— Давай вечером, — говорю я, тем самым показывая, что я почти сдаюсь — я согласен в принципе, и вместе с тем, говоря "давай вечером", я делая последний штрих, камуфлирующий моё собственное страстное желание… какой я умный!