Вжимаясь в бедро спящего Димки сладостно возбужденным членом, Расим жадно всматривался в Димкино лицо, и — чувство стыда за всё то, что они делали ночью, с каждым мгновением уменьшалось, испарялось-улетучивалось, уступая место юной, горячей, неудержимо ликующей радости: у них — у него и у Д и м ы — была настоящая, ни с чем не сравнимая близость… разве т е п е р ь они не друзья? И вместе с тем — наряду с этой радостью — в душе Расима росло смятение… "сейчас Дима проснётся — откроет глаза, и… как он посмотрит на то, что между нами было?" — подумал Расим, — "и на всё то, что мы делали ночью, и — на меня… как посмотрит он на меня?" — подумал Расим…
Вдруг испугавшись, что Димка вот-вот проснётся, Расим, затаив дыхание, медленно, осторожно оторвал руку от тёплого Димкиного живота, так же медленно и осторожно приподнял ногу, уютно лежавшую между тёплыми Димкиными ногами и, не сводя с Димки глаз — всё так же не дыша, медленно, бесшумно подался всем телом назад, отстраняясь от Димки прочь… именно эти телодвижения Расика и разбудили Димку, — Расим, увидев, как у просыпающегося Д и м ы дрогнули ресницы, успел, притворяясь спящим, закрыть глаза на мгновение раньше, чем Димка глаза открыл… они — два лежавших в постели парня — после ночи, наполненной страстью любви и секса, разминулись взглядами буквально на секунду!
Димка смотрел на Расима — на его неумело сомкнутые и оттого предательски подрагивающие длинные ресницы, млея от нежности и умиления… он смотрел на бесконечно любимого Расика, думая о том, что Расим потому не открывает глаза, притворяясь спящим, что он стесняется… он, Расик, стыдится всего того, что у них — между ними — было ночью… "Расик, какой ты наивный… какой ты наивный, Расик!" — Димка, с нежностью глядя на Расима, улыбнулся от ощущения бесконечного счастья, — "я люблю тебя… я люблю тебя, Расик… люблю!" — улыбаясь, Димка мысленно успокоил "крепко спящего" парня, чувствуя, как ему, счастливому Димке, всем своим жарко бьющимся сердцем хочется страстно и нежно целовать Расима — в губы, в щёки, в глаза, в пипку носа… целовать, целовать, целовать — целовать его, любимого, до бесконечности, — "Расик… просыпайся!" — мысленно попросил Димка, глядя на дрожащие ресницы "спящего" Расима — думая о том, что он, этот лежащий с ним рядом обнаженный, доступный, всей душой желаемый парень…
Он, этот Расик, самый-самый — самый красивый, самый классный самый чудесный парень на свете, — Димка смотрел на лежащего рядом Расима, и сердце Димкино от ликования, от ощущения счастья вырывалось, выпрыгивало из груди, словно ему, то есть сердцу, в груди уже было тесно… "сейчас проверим… сейчас мы проверим, Расик, как ты спишь… как ты крепко-крепко спишь… " — коварно подумал Димка, млея от удовольствия, — рука Димкина медленно скользнула вниз, и Димка тут же ощутил в своей ладони напряженно горячий, влажно залупившийся член "бесчувственно спящего" парня…
Видимо, от удовольствия Расим невольно сжал, конвульсивно стиснул мышцы сфинктера, потому что член его в Димкиной ладони тут же дернулся, встрепенулся, отзываясь на Димкино прикосновение, но… глаза Расим не открыл — лишь сильнее задрожали, затрепетали его длинные красивые ресницы, — "Расик… какой ты упорный!" — подумал Димка, медленно, с чувством неизъяснимого наслаждения двигая сжатой в кулак ладонь вдоль напряженно твердого горячего ствола Расикова пиписа — легонько смещая на пиписе крайнюю плоть… ему, Димке, неодолимо захотелось вобрать возбуждённо горячий член Расима в рот, нежно обжать пламенеющую головку жаждущими губами, но…
Ещё больше Димке хотелось, чтоб Расим в это время не лежал "бесчувственно спящим", а чтоб он всецело разделял его, Димкину, сладость — чтоб своим взглядом, своими руками, своим дыханием он разделял его, то есть Димкину, любовь… и Димка, легонько сжимая горячий, напряженно твёрдый Расиков член, страстно стискивая член в кулаке — с улыбкой глядя на неумело закрытые Расимовы глаза, чуть слышно прошептал:
— Расик… ну, хватит — не притворяйся… чего ты — как маленький? Я же знаю, что ты не спишь… открывай глаза!
Димка прошептал это тихо, нежно, с едва уловимым укором в голосе… он прошептал это чуть шутливо, чуть умоляюще — он прошептал это с явной любовью в голосе, и сердце Расима вмиг наполнилось чувством горячей порывистой благодарности, — Расик, секунду помедлив — успев подумать, что Д и м а его раскусил, вопрошающе приоткрыл один глаз… и — прямо перед собой он увидел радостно улыбающееся, счастливое, светом искрящееся лицо д р у г а Д и м ы, — смотреть одним глазом было никак невозможно, и Расик, тут же забыв про свои сомнения, широко отрыл, распахнул навстречу Д и м е свои ни капли не сонные — вопрошающе-радостные — глаза… разве это было не счастье — увидеть взгляд, полный доверия и понимания? Секунду-другую они, словно осознавая чудо встречи, жадно смотрели в глаза друг другу…
— Расик… доброе утро! — с видимым наслаждением, улыбаясь глазами, губами, всем лицом, прошептал-выдохнул Димка, и в этом шепоте было столько радости, столько нежности, столько безграничной теплоты, что Расик, не удержавшись, улыбнулся в ответ… его, Расима, любили все — любила мама, любила бабушка, но даже они, когда он был маленький, не говорили ему с такой любовью "доброе утро"… то есть, они — и мама, и бабушка — говорили Расиму тоже с любовью "доброе утро", когда будили его по утрам, но то была совершенно другая, совсем не такая любовь, как теперь, — сердце Расима наполнилось радостью, благодарностью… чем-то ещё — тёплым, порывисто встречным, сладко щемящим…
— Доброе утро, — словно эхо, глядя с улыбкой Д и м е в глаза, прошептал-отозвался Расим.
Димка, подавшись вперёд, страстно прижался к Расиму всем телом — с силой вдавился в член Расика членом своим, таким же горячим и напряженным, — от удовольствия у обоих сладко задёргались, конвульсивно сжимаясь, мышцы сфинктеров… времени было не очень много, но его было вполне достаточно, чтоб насладиться близостью, — оторвавшись от Расика, Димка медленно и в то же время нетерпеливо скользнул губами по шее Расика, тронул губами поочерёдно мигом набухшие — враз отвердевшие — соски, кончиком влажного, обжигающе жаркого языка провел до лобка по животу…
Волосы на лобке у Расима были не очень длинные, но густые, мягкие и шелковистые, — Димка, перехватив член Расика у основания — держа напряженно горячий ствол вертикально вверх, секунду-другую, кайфуя от предвкушения, смотрел на красивую, ало пламенеющую головку члена, затем, качнув голову вниз, тронул губами налитую жаром нежнейшую плоть и, округляя губы влажно-горячим кольцом, медленно, с наслаждением вобрал головку в рот… Расик, дёрнувшись от наслаждения, непроизвольно двинул бёдрами вверх, судорожно сжимая мышцы огнём полыхнувшего сфинктера, — солоноватость головки члена теперь, после ночи, была чуть сильнее, чем накануне, когда они только приняли душ, но эта солоноватость, лёгкая, то есть ч и с т а я, не острая и не терпкая, и вместе с тем вполне ощутимая, была в к у с н о й — возбуждающе приятной…
Чувствуя наслаждение, Димка медленно скользнул губами вдоль распираемого сладость Расикова члена — насадил на член жаждущий рот и, ощущая во рту горячую твёрдость, сладострастно заколыхал, задвигал головой вверх-вниз, обхватив ладонями Расика за бёдра… разве это было не счастье — проснувшись, любить Расима, самого лучшего парня на свете?
Димка сосал у Расика член — лаская губами юный, легко залупающийся во рту пипис, и от наслаждения у него у, у Димка, сладко покалывало в мышцах сфинктера, — Расик, лежа на спине — ощущая скольжение Д и м и н ы х губ вдоль члена, от накатившего наслаждения непроизвольно сжимал, стискивал мышцы сфинктера, как если бы попа его — помимо члена — тоже чего-то хотела, чего-то просила, чего-то настойчиво жаждала… склонившись над пахом лежащего на спине Расима — обжимая сладко скользящим кольцом горячих, влажно пылающих губ распираемый сладостью член, Д и м а сосал, и наслаждение от ощущения жарко сосущих Д и м и н ы х губ плавилось, полыхало огнём у Расима и в самом члене, и в затвердевшей промежности, и в туго стиснутом — девственно сжатом — анусе… но ведь у него, у Расима, тоже… тоже были — помимо члена и ануса — губы! И его юные губы тоже… тоже хотели, — губы Расима, пятнадцатилетнего школьника-девятиклассника, страстно хотели делать точно так же!
— Дима… — настойчиво, нетерпеливо прошептал Расим, оторвав от подушки голову — глядя, как член его то исчезает, то вновь появляется, влажно скользя у Д и м ы во рту. — Дима, давай… давай, как вчера…
Он, Д и м а, сказал вчера: "делай, как я", и хотя это было сказано в ванной комнате, и сказано это было совсем по другому поводу, но… разве слова эти — "делай, как я" — не являлись универсальными, применимыми в самых разных случаях? Д и м а сосал у него, у Расима, и Расик… юный Расик ничуть не меньше хотел сосать у него, у Д и м ы! Разве суть истинной — н а с т о я щ е й дружбы — заключается не во взаимных переживаниях?"Дима, давай… " — нетерпеливо, настойчиво прошептал Расим, и Димка… он. Димка, услышав шепот Расима — сердцем осознавая просьбу Расика — нисколько не удивился, потому как желание Расика было не просто естественно, как естественно было бы возникновение т а к о г о желания в т а к о й ситуации у любого нормального пацана, а желание Расика было ответом на его, Димкину, л ю б о в ь…
Он, Димка, любил Расима — любил всем сердцем, всей душой, и потому он не удивился, — разве могло быть как-то иначе? Димка нисколько не удивился, и в то же время сердце влюблённого Димки вмиг полыхнуло от чувства горячей благодарности, от накатившей девятым валом неутолимой юной любви, — Расик — любимый Расик — хотел… с а м хотел, — разве это было не счастье? Magna res est amor! Великое дело — любовь… что — разве это было не так? Оторвав свои губы от члена Расима — выпустив мокро блестящий пипис изо рта, Димка вскинул на Расика влюблённый, нежный и страстный взгляд благодарно ликующих глаз:
*****
То, что убыло, тут же прибыло… калий, кальций… какая всё это была фигня! Не калий и кальций был во рту у Расима, а кайф, оргазм, наслаждение самого лучшего в мире парня — д р у г а Д и м ы… почувствовав, как член Д и м ы, плавно подавшись назад, легко выскользнул изо рта, Расим точно так же соскользнул губами с члена Димкиного и тут же, особо не раздумывая, ощущая ещё не исчезнувшую, не испарившуюся сладость собственного оргазма, попытался сделать глотательное движение, но спермы во рту оказалось так много, что проглотить её у него, у Расика, не получилось; вязкая, на кисель похожая жидкость, не проскользнув в горло, горячей плазмой заполонила рот, и Расим… совершенно неопытный Расик, школьник-девятиклассник, растерянно замер, не зная, как быть ему дальше — что ему делать…
— Расик, глотай! — торопливо прошептал Димка, отстраняя от Расима в сторону — глядя на округленные, как теннисные мячики, щёки парня.
— М-м-м-м… — Расим, беспомощно глядя на Димку, отрицательно качнул головой, и Димка по взгляду Расима понял, что проглотить сперму Расим не может… ну, не может он проглотить сперму — и что с того?
— Тогда… в ванную давай! — вставая на колени, Димка сдвинулся в сторону, освобождая место, чтоб Расим мог быстро встать. — Выплюнь в раковину… выплюнь, если не можешь глотнуть!
*****
— Расик, как вчера… друг у друга, да?
— Да, — коротко, однозначно отозвался Расим… всё и так было ясно — без лишних слов!
Димка, не медля ни секунды, подался вперёд — передвинулся, на коленях переместился к центру кровати, тут же развернулся на сто восемьдесят градусов и, вытягиваясь на постели рядом с Расиком, повернулся набок.