Невольно вздрогнув, Димка оторвав взгляд от монитора — медленно поднял голову, у з н а в а ю щ и м взглядом скользя снизу вверх по замершему в дверном проёме обнаженному юному Расику: длинные стройные ноги, по-мальчишески округлые, изящно-продолговатые бёдра, темнеющая мошонка, сквозь тонкую кожу которой рельефно выделялись двумя овалами достаточно крупные пацанячие яйца, чуть приподнятый — полустоячий — пипис с наполовину обнажённой алой головкой, кустик густых, смолянисто-черных полос на лобку, плоский безволосый живот с ямкой маленького, внутрь спрятавшегося пупка, красивая, словно два чуть приподнятых диска, грудь с матово-коричневыми кружочками сосков, изящно-округлые и вместе с тем зримо налитые, совсем не субтильные плечи, ключицы, нежная кожа шеи…
Пятнадцатилетний Расим был строен, красив, и ещё… стоя в дверном проёме, любимый Расик был необыкновенно, чарующе мил своим чуть встревоженным, вопрошающим и вместе с тем искренне недоумевающим выражением лица… "пятое время года" — пропела в Димкином сердце упоительно сладко невидимая мелодия.
— Расик… я стих сочинил… ну, то есть, стишок… небольшой стишок… — проговорил Димка, и Расиму показалось, что голос у Димы прозвучал то ли растерянно, то ли неуверенно, словно он, Дима, сам для себя не мог поверить в то, о чём только что сказал — проговорил.
— Ты что — стихи сочиняешь? — удивлённо проговорил Расим.
— Нет… это первый раз, — Димка, словно оправдываясь и вместе с тем сам удивляясь случившемуся, смущенно улыбнулся. — Вдруг проснулся… и — сочинял.
— Про что? — недоверчиво проговорил Расим, глядя на Димку с ещё большим — ничуть не скрываемым — удивлением… ну, то есть, если бы Дима сейчас признался, что летом он прыгал с парашютом, или сказал бы, что он в водолазном костюме спускался в морскую пучину, Расим удивился бы тоже, но всё ж удивился б не так… потому как в его, Расимовом, представлении Дима мог запросто совершить что-то опасное или рискованное, то есть мужественное — мужское, а сочинять стихи… это у Расика — применительно к Д и м е — в голове укладывалось как-то не очень… точнее, не укладывалось совсем — потому и спросил он не просто удивлённо, а недоверчиво: "про что?" — таким образом отреагировав на неожиданное Димкино признание.
— Ну… — Димка запнулся, и Расиму показалось, что он, Д и м а, смутился ещё больше. — Это тебе, Расик… ну, то есть, тебе посвящается, — проговорил Димка, не сводя с Расима по-прежнему вопросительного — вопрошающего — взгляда… словно он, Димка, сам всё ещё не верил — не мог поверить, что он сочинил вполне складное стихотворение.
— Мне? — у Расима от удивления чуть округлились глаза… и тут же в его округлившихся глазах живо вспыхнули-заблестели радостные искорки: мало того, что Дима стих сочинил, так он ещё и посвятил этот сочинённый им стих ему, Расиму! Ёлы-палы… это было совсем неожиданно! — Дима… мне? — переспросил Расим, словно не веря тому, что услышал.
— Ну… а кому же ещё? — искренне удивился Димка. — Расик… я прочитаю?
— Сейчас… подожди! Я сяду с тобой… — Расим шагнул в ванную комнату, сдёрнул с крючка своё полотенце, так же, как Димка, крутанул его вокруг бёдер, и так же, как Димка, опустился — сел — рядом с Димой на пол. — Всё… читай! — нетерпеливо проговорил Расим, прижимаясь к Димкиному плечу плечом своим — глядя на монитор лежащего на коленях у Димки компа-наладонника.
Димка непроизвольно прикрыл ладонью святящийся монитор, вдруг подумав, что без какого-то предварительного — предваряющего — пояснения Расим может ничего не понять… хотя, что он, Димка, мог сейчас рассказать-поведать сидящему рядом Расику? Как однажды он шел через парк, утонувший в золоте листопада? Как в том парке ему, страстно влюблённому Димке, вдруг пришли в голову три ничего не значащих слова? Но ведь всё это было давно…
Любимый Расим сидел рядом, и Димке вдруг показалось, что всё это было не просто давно, а было совсем в другой жизни — тогда, когда он, безответно влюблённый Димка, о взаимной любви мог только мечтать, приспуская трусы в постели — воображая Расика перед сном… "ничего пояснять я не буду" — неожиданно решил-подумал Димка, ощущая плечом своим плечо Расима — чувствуя, как близость парня рождает в его душе сладкую истому неутолимой любви.
— Короче, Расик… такое стихотворение:
пятое время года —
время любви Твоей!
осень ли — непогода,
лето ли — суховей,
или зима — морозы,