Ромул говорил Еве:
— Это не может не нравиться! ведь это — искусство! Эти представления живут тысячи лет — представления о самом сладком, нет — о сладостном! О наслаждении наслаждений! Нет слов, чтобы передать, насколько оно сладко, радостно, прекрасно! Это можно лишь испытать, надо испытать…
* * *
Сегодня он, как и раньше, сказал Лине, что у него с Евой будет занятие рисованием, и увёз её к себе домой. В студии указал ей взглядом на знакомые картины:
— Не стесняйся — я знаю, ты давно знаешь, что делают с женщинами не кентавры, не медведи, а мужчины. Что некоторые мальчики делают с некоторыми девочками…
Она, не отводя взгляда, кивнула.
— Я знаю — с тобой этого ещё не делали.
— Нет, — произнесла она, стоя перед ним в коротенькой юбочке, в блузке.
— Ты красивая… красивая… — произнёс Ромул необычным голосом, от которого было невыразимо радостно. — У тебя уже есть власть над мужчинами… Хочешь увидеть?
До чего ей стало интересно! Так интересно, что она даже не улыбнулась, а лишь кивнула.
Он не спеша расстегнул и скинул рубашку, спокойно снял брюки, за ними трусы, встал перед нею, расставив ноги, — совсем голый. Она растерялась, замерла, глядя на него: большого, статного, её взгляд ощупывал его холеное тело. Крупный член свисал — вызывающий острое любопытство. Вокруг его основания в низу живота чернели волосы, слегка завивались.
— Хочешь кое-что узнать о себе — разденься, — сказал Ромул так, будто предлагал что-то обыкновенное.
Волнуясь, она смотрела ему в глаза, знала: происходящее небывало серьёзно, раз он голый. Она сняла юбку, потом — блузку, потом — трусики. Голенькая! Она совсем-совсем голая перед голым Ромулом — рослая, худощавая. У неё фигурка гимнастки, длинные светло-каштановые волосы.
Он сказал:
— Смотри на него и представляй — мы с тобой делаем… ты знаешь…
Она впилась взглядом в член, невольно расставила ноги, прижала пальцы обеих рук к губкам писи… Член увеличился, приподнялся.
— Повернись ко мне спинкой, поверти попкой и взгляни снова, — попросил Ромул.
Она оборотилась к нему задом и, словно занимаясь с обручем, повертела голой попкой. Когда повернулась к Ромулу лицом, большущий член с глянцевитой головкой торчал вперёд и вверх, будто целясь ей в лицо. Её прохватило волнение.
— Видишь… — Ромул улыбался, он напряг член, отчего тот ещё чуть-чуть приподнялся, — он встал из-за тебя, встал на тебя. Ты красивая-красивая хорошенькая девочка, и поэтому он встал.
Всё её существо трепетало от неведомого ранее чувства. Это была гордость. Гордость оттого, что ей открылась (и как!) власть её тела.
О, как ей было интересно! жгуче-жгуче интересно! И она знала: ещё более интересное, волнующее — впереди.
— Давай будем делать! — нетерпеливо потребовала она.
— Не теперь. Тебе ещё рано… от этого бывает очень больно.
— Ну мы только попробуем! ну немножко-немножко! Ромул, ты такой хороший! — она просила, едва не плача.
— Одевайся, — велел он и оделся. — Ко мне сейчас придут.
Она надулась, поддела ножкой трусики.