Она ухмыльнулась безбашенно:
— А вместе его по башке настучим, и убежим с тобой! Я ж знаю, что ты лучше всех!
— Не, и еще сама просит в нее не влюбляться! Кокетка фигова. Слушай, Сань, а можно тебя попросить, пока время есть… сыграй мне на скрипке, а?
— Ой… прямо сейчас? — недоверчиво-радостно.
— Ну… если не трудно… Если нет — так в другой раз.
Санечка прикусила губу, помедлила, краснея, и потянулась губами к его уху:
— А можно, я не буду одеваться? Всегда мечтала поиграть перед кем-то голой.
— Вау. Я только за! — Костик приподнялся на локте. — Как раз уже вечер, на фоне окна так красиво будет!
— Тогда подожди пять минут, я расчехлюсь-настроюсь… — она потерлась о его щеку, выскользнула из-под одеяла и пошлепала в прихожую, где оставила скрипку.
— Хоть полчаса! — проводив сытым взглядом красотку до двери, парень прилег на подушку; потом подумал — и принялся устраивать из подушек и одеяла сидячее место. "А то как султан какой-то, честное слово: слушать голую скрипачку, развалясь на ложе! Надо ж хоть какие-то приличия соблюсть. "
… силуэт девушки на фоне закатного окна: голова откинута назад, скрипка у плеча, одна рука ласкает пальцами гриф, другая бросает смычок на струны — и оттягивает, проводит всей его длиной, как будто языком от основания и до кончика, поглаживает вкрадчивыми движениями, облизывает, прижавшись, снова отдергивает и начинает пощелкивать короткими ударами; скрипка в ответ рыдает, вскрикивает, стонет, смеется — то хрипло и страстно, то прозрачно-певуче, делясь с миром своей любовью к смычку, трепетом и дрожью под его касаниями — мы с тобой, ты и я, и между нами музыка, музыка — наше летящее счастье, воплощенное, слышимое, наша нежность друг к другу в эти освещенные скрипкой мгновения, которые если и повторятся когда-нибудь, то совсем иначе, непохоже, музыка неповторима… но эта — останется — в смолистых волокнах деки, в плетении смычка, в распахнутых глазах скрипачки, в замершем дыхании ее единственного зрителя — останется и будет звучать во всех будущих концертах этой скрипки и во всех будущих романах, встречах и расставаниях этих двоих, вдыхающих сейчас растворенную в апрельских сумерках музыку…
— Пока, ушастик. Скучай по мне.
— Пока, чудо. Я уже скучаю…
***
За ужином Костик был совершенно непривычен: обычно сдержанный и старающийся казаться суровым и взрослым, сегодня он сиял изнутри, шутил, сыпал комплиментами хозяйке и ее нехитрой стряпне, и вообще походил на влюбленного подростка. Ада осторожно попыталась выспросить о причинах, но получила в ответ только веселые уверения, что за дверь ее гость не выходил, замков не отпирал, и даже на балкон почти не высовывался. Мол, просто настроение хорошее вдруг напало.
"Ну, если гора не идет к Магомету… "
— Ало? Вечер, Мартышка. Скажи мне, доченька моя шалавая: ты сегодня домой заходила? А то. Я в твою комнату пустила пожить одного товарища, по Ёжкиной просьбе, так он явно сегодня с кем-то тут отрывался. Мне надо понять: он шлюху вызвал, или… Ага. Или. Понятно. Вы хоть предохранялись? Угу. И на том спасибо, дочка. Успокоила. Заботишься о маме. Бережешь мое здоровье, умничка. Макака, блядь! Я тебя в тысяча первый раз предупреждаю: ушей пизду! Ну нельзя же так, ну еб твою мать! Хоре ржать, бля! Хоть бы кого-нибудь пропускала, для приличия! Хоть бы одного из десяти! За Костю тебе Ёжка личный визит нанесет, если узнает, имей в виду! Все пальцы переломает! … Ах, ты имела, да? … И хули, что не ее? Нелька — ее подруга, дура ты моя пиздомозгая! Молись, короче, чтобы не узнала… . Ах, не умеешь? … Я?! Щас! Уже!
… Не трогать? Кого? … Кому не трогать? … Чтоо?! Макака, ты вообще прихуела?? Ты меня за кого принимаешь, блядина? Что?? Не слышу? Да? . . Ага. Ну ладно. Будем считать, что… Окей. Окей, ладно, все. Замяли.
Глубокий вдох-выдох.
— Как твои дела вообще, дочь? Нормально? Как учеба? Ага. Деньги есть пока? А, хорошо, подкину. Завтра позвоню, договоримся. Все, Сашка, чао. Без гондонов не ебись, в задницу не давай слишком часто. Забегай как-нибудь вечерком проведать свою старушку-маму. Сама иди, слышь! Все, давай.
Лопоухому вписчику Ада ничего говорить не стала. Незачем портить пацану настроение: через недельку-другую, ломаясь в "холодной индейке", пусть вспомнит этот день — хоть немного полегчает. Он же еще не знает, что на Мартышку подсаживаются с первого раза и намертво. Как и на папашу ее когда-то, чтоб ему жилось долго и счастливо. "Где он сейчас, интересно? Жив ли вообще?" — женщина тихо вздохнула. — "Фирас, Фирас. Двадцать лет с лишним, не верится даже… "
***
Назавтра позвонила Ёжка и сообщила, что заточение Костика окончено. В благодарностях сильно не рассыпалась: "Арька, спасибо. Если что понадобится — я всегда, ты знаешь. Сашке привет огромный. " И опять Ада промолчала насчет Мартышки: захочет Костя — так сам расскажет, а не захочет — так никто и не узнает. Удивительное — рядом: второкурсница музучилища А. Ф. Гертинке, стахановская шлюха, с четырнадцати лет до двадцати с половиной перетрахавшая четверть Энска и всех скрупулезно преподов музыкалки и училища (плюс всех преподш ебабельного возраста) — болтало свое держала на короткой шлейке. И чужое тоже, неким непостижимым образом. Слухи всякие ходили, разумеется: "кота в мешке не утаишь", как сформулировала однажды героиня оных; но свидетельских показаний в деле было до изумления мало. Что-то она такое делала со своими недолгими кавалерами в скобках пассиями, что они продолжали молчать, даже получив отставку.