***
Дверь учительской приоткрывается сантиметров на пять, издав удовлетворенный предательский скрип, и застывает в этом нелепом положении. Юлька, оторвавшись от журнала, смотрит на меня с ехидной ухмылкой. Сволочь ты, подружка…
— Заходи, кот, тут все свои, — и стальным взглядом — по ухмылке, по ухмылке! Только ляпни мне что-нибудь! Юльке, впрочем, плевать на мои немые угрозы, она прихорашивается перед спектаклем: отодвигает журнал, откидывается на диванчике, положив одну красивую ногу на другую красивую ногу, и одним движением взбивает сливочно-белую челку. Натурального цвета, между прочим, не крашеную. Я сейчас рядом с ней — как дикая куропатка на фоне райской птицы.
Тик протискивается в выпевающую рулады дверь, торопливо закрывает ее за собой. Кидаю взгляд на диванчик: Юлька смотрит плотоядно, две верхние пуговки блузки расстегнуты (когда успела?) , руки сложены на бедрах, пальцы правой теребят край юбки, и без того открывающей слишком много. Хычница. Львица в период течки. Шлюха вокзальная. На мгновение во мне дергается паника: отобьет ведь! Старательно затаптываю панику поглубже, встаю навстречу Тику, непроизвольно пытаясь оказаться между ним и Юлькой. Спиной чувствую, как она улыбается во весь рот, трогая языком ровненькие зубки. Убила бы. Убью еще. Дождешься.
— Лис, я тебе бутеров принес… и соку… апельсинового. Ты когда освободишься? — Тик смотрит на меня, но я вижу, как его взгляд то и дело дергается мне за плечо. Нет, так дело не пойдет.
— Спасибо, кот. Знаешь, хорошо, что ты зашел. Я как раз думала — посидеть еще или плюнуть. Пойдем уже, пожалуй, да?
— Ага… Да…
Сзади чуть скрипят пружины. Напряженный до предела слух улавливает шорох ткани, скользящей по кружевному капрону. Вверх скользящей, естественно. Глаза моего возлюбленного стекленеют. Ах, так, да?
Внутри меня внезапно поднимается незнакомая волна — кажется, это называется "веселое бешенство". Щас мы им цирк устроим… внимание, всем оставаться на местах…
— Тик, я только сбегаю… минут на десять, подождешь, ага?
— А… ага. Подожду.
За спиной — онемение. Игриво щелкаю пацана по носу, огибаю, нарочно проехавшись грудью, и цокаю к двери. Уже выходя, из темноты коридора бросаю взгляд внутрь. Что, Юлечка, не ожидала? Теперь выкручивайся, стриптизерша бесплатная. А я и подглядывать не буду, у меня поважнее дела есть.
"… Нет, братцы, вы не летчики, вы кооператив извозчиков!"
Надо отдать им должное: играют старательно, изо всех невеликих сил. Сидят, чинно беседуют — о погоде, не иначе; Юльчин сок прихлебывает. Только двумя руками стаканчик держит, иначе расплещется. Прямо на одернутую сколько возможно юбочку (до колен натянула, во дает!) и дорогущую обтягивающую блузку — с тщательно застегнутыми доверху пуговками. Зря, что ли, я топала, как слон, от самого угла коридора до двери?
Вы кого обмануть хотели, девочки-мальчики? Я этот запах на всю жизнь запомнила — с того вечера, когда забежала на минутку к Машке — без стука, как обычно — и обнаружила у нее своего Александра, в расстегнутых джинсах и без футболки. Они на меня смотрели молча, а я нагнулась, вытащила из-под стола подружкины трусики, бросила их Сашке в лицо — и вышла. А запах измены — ни с чем больше не спутаю.
Медленно подхожу к дивану. Не торопясь, вынимаю стакан из трясущихся рук, ставлю на пол. Не встречая сопротивления, рывком заваливаю Юлечку на спину — и, уставившись в полные ужаса глаза, запускаю руку под юбку.
— Мм, мокрая какая. Он тебя как, Юльчин — пальцем? Или языком? Или… как положено? А, кот? Как ты ее поимел, расскажи?
Тик явно пытается свернуться в шар. Не выйдет, милый, мы не ежики.
— Я тебя не убью, котяра. Но ты пожалеешь, что не убила. Говори — ты ее трахнул?
Сдавленное "кхы-кхы", мотание головой. Ага. Так и знала. Ничего, это поправимо.
— Ну как же это? Такую девочку, и не трахнуть? Ну-ка иди-ка сюда.
Юльку начинает ощутимо колотить. На всякий случай прижимаю ее второй рукой к дивану. Грудки под ладонью ходят, как кузнечные меха.
— Ну? Я жду. Иди сюда. — И вкрадчивого металла в голос побольше.
Тик деревянно выбирается из кресла, подковыливает к дивану.
— Смотри, какая девочка. Куда круче меня, правда? Блондинка натуральная, сам уже видел. И сисечки — не чета моим мешкам. — Придерживающей рукой принимаюсь расстегивать пуговицы на блузке. Юлька каменеет и перестает дышать. Это еще, наверное, от того, что вторая моя рука под юбкой отнюдь не лежит корягой. У подружки там есть что погладить и потискать, а я в этом деле, как юный пионэр: всегда готова.
Лифчик под блузкой черный, кружевной, из дорогих. Не стесняясь, завожу ладонь под чашку. Ого! Так и самой возбудиться недолго… что ж я раньше-то тебя не попробовала, сладкая? Ну, что ж — лучше поздно…
Пока же наблюдаю за реакцией своего мальчика. Отличная реакция, только что слюни не текут. Пока. Во всех железах переворот, в штанах рреволюционные силы поднимают красный флаг. Прекрасно, продолжаем…