Было это лет 10-12 назад. Как-то я возвращался часов в шесть вечера с работы домой, часть моего каждодневного пути проходит по набережной. Набережная — это длинная, вдоль реки, узкая улица, по которой разрешено движение лишь для спецтранспорта, здесь всегда можно встретить множество прогуливающихся парочек, семей с детьми. На набережной уже тогда было полно всяческих кафешек, ресторанчиков, открытых павильонов с прохладительными и горячительными напитками. Как ни странно, в тот день, несмотря на солнечную погоду, народу на "местном Арбате" было мало, и я неспешно шагал по тротуару, наслаждаясь ярким летним деньком.
Девушку, сидящую на низеньком бордюре, ограничивающим проезжую часть, я заметил издали, ее фигурка ярко контрастировала с зеленью широкого газона за спиной. Я сразу понял, что она пьяна — уж очень выдавала ее состояние характерно расслабленная поза. Она сидела на узкой приступочке бордюрного камня, обеспечивая равновесие тела широко расставленными ногами. Ей очень мешали в этом высокие шпильки дорогих босоножек. Локтями она оперлась на колени, и на сцепленные горизонтально кисти рук безвольно положила голову, уставившись невидящим взглядом в асфальт между ног. Всё говорило о том, что она была предельно, необычно для нее пьяна, едва ли она даже осознавала, что происходит вокруг, уж прохожих она точно не замечала. Но главное, что привлекало внимание к этой девушке — это какое-то совершенное, роскошное платье ярко-малинового оттенка, полупрозрачное и очень легкое, играющее чуткими волнами под едва заметным движением воздуха. Платье было чуть выше колен, а в вынужденной позе моей красавицы его задняя часть ниспадала с бордюра на асфальт дороги, передняя же была слегка растянута меж широко разведенных ног. Приглядевшись к девушке, я резко сбросил темп, намереваясь приостановиться "прикурить" точно напротив нее, на противоположной стороне улицы, там как раз шла реставрация старинного здания, и на фоне стройки я был бы неприметен со стороны. Я уже представлял себе предельно расставленные ноги девушки, призывно открывающие все ее женские прелести под платьем ослепительной красоты. Они, эти стройные ноги, как магнитом притягивали мой взор. Я огляделся. К счастью, отдельные прохожие были далеко, и шли не в сторону девушки, а от нее. Мне ничего не мешало насладиться неожиданной красотой, предоставленной случаем.
И вот я у цели! Опершись плечом о дерево у строительной ограды, я встал точно напротив. Как ни странно, сердце заклокотало, как у подростка. Девушка была шикарна, в кино такую естественную красоту редко увидишь. Подол платья почти ничего не скрывал, и длиннющие ноги сходились к светло-малиновым (под тон наряда!) трусикам, плотно обтягивающим гладкое, округлое лоно. Рыжие локоны прически слегка сбились и теперь свешивались вперед, закрывая лицо и кисти рук. Нет, она не была шлюшкой — те пить умеют, это я точно знал. Что произошло, почему она осталась одна на бордюрном камне, оставалось лишь догадываться. Мне подумалось, что ее сопровождающий побежал за машиной, а ее просто оставил подождать. Я еще раз оглянулся, и, к моему счастью, никаких помех поблизости не обнаружил. Теперь я стоял, как в музее перед картиной, и наслаждался вольной эстетикой ее позы. Центром этого статичного сюжета была, разумеется, полоска трусиков шириной сантиметров в пять, идеально гладко облегающих устремленную на меня промежность. Как я ни ощупывал, ни сканировал пытливым взглядом этот плотно натянутый кусочек материи, мне не удалось найти на нем ни малейшего намека на рельеф скрытого под ним женского сокровища. Ни складочек, ни неровностей или выпуклостей — ничего не намекало на форму и особенности ее половых губок и лобка. Зато какой простор моему жадному воображению был предоставлен этим шедевром!
Вдруг что-то изменилось в ее позе, девушка шевельнулась и стала натужно пытаться изменить свое положение. Глубоко наклонившись вперед и опершись концами длинных пальцев о бордюр, она неуверенно встала. Я насторожился и, краем глаза просматривая окрестности, внимательно следил за ее перемещениями. Я не верил своим глазам — она, не меняя наклона туловища, стала задирать сзади подол платья. Легкая ткань не поддавалась, ветерок сбрасывал ее. Заведя руки под подол, она подцепила невидимые теперь трусики и с трудом стала тащить их вниз. Ее качало в стороны, а трусики были маленькими, и, как я уже убедился ранее своим пытливым взором, очень тугими, ей трудно было одним движением стащить их с бедер. Я понял: она нестерпимо захотела писать, и собиралась это сделать прямо здесь, напротив меня! У меня застучало в голове, и дикая эрекция сковала пах.
Нужно срочно менять дислокацию, подумалось мне, ведь отсюда, спереди, я не увижу ни струи, ни, тем более, промежности — всё закрыто ее фигурой в полунаклоне вперед на широко расставленных ногах. Было очевидно, что удобнее всего ей сейчас пописать прямо вот так, как она и стоит, в глубоком наклоне вперед. Какая ж красотища сейчас открылась сзади — дорисовало воображение. Отпрянув от своего дерева, я бросился обойти свою красавицу по широкой дуге по газону за ее спиной… Но тут же остановился: она продолжила смену поз! Теперь, неуверенно выпрямившись и утвердившись в относительно устойчивом положении на своих ненадежных шпильках, она обеими руками взялась за края подола, и, комкая его, потащила вверх, на уровень талии. Я замер и немедленно вернулся обратно. Вокруг, как на заказ, никого, кроме меня, не было! Девушка сосредоточенно смотрела вниз, на пространство асфальта между ногами, и старательно задирала столь непослушный ей теперь скользящий подол платья. С десяти метров мне прекрасно были видны ее растянутые на уровне колен малиновые трусики, превратившиеся теперь в бесформенный и скрученный жгутик, и взгляд мой жадно ловил скачущие перемещения нижней кромки подола. Ей трудно было зафиксировать его на нужной высоте, материал постоянно выскальзывал из ее рук, и она все более немилосердно мяла и комкала край своего наряда и открывшийся бежевый подъюбник.