Потом мы долго лежали голыми на песке, утомленные и разомлевшие. Мимо все время сновали люди, но мне уже было все равно, я прижал к себе Дашку, и на целом свете были только мы одни. Время будто остановилось тогда…
На седьмой день Дашка впервые взяла с собой краски и этюдник. Она ведь художница у меня, и талантливая, у нее даже выставки были в Киеве и Запорожье. Она собиралась на отдыхе много рисовать, но так вот получилось…
В общем, пришли мы на пляж, выкупались, я — в плавках, Дашка, разумеется, голая, потом вышли на берег, а Дашуня ставит мольберт, краски, бумагу, укрепляет все свое хозяйство, подбегает с бутылочкой к морю, набирает воды, потом берет кисть, начинает набрасывать эскиз — и не думает при этом одеваться! Стоит совершенно голая недалеко от дороги, у всех на виду, и сосредоточенно рисует! Я снова обалдел — уже в который раз. Когда я совершал свою диверсию с ее плавками — даже и предположить такого не мог.
Вид голой художницы, стоящей у мольберта, был совершенно умопомрачительный, все, кто шел по дороге, останавливались, смотрели на Дашку, показывали на нее и шушукались. Я сел на всякий случай рядом, на песке, у Дашки под ногами (чтоб заодно и скрыть кол, стоящий между ног) , потом стащил у нее банку красной краски, окунул туда палец и стал рисовать на Дашкиной попке сердечки — по одному на каждой половинке.
Она вначале не реагировала, а потом вдруг нагнулась и мазнула меня кисточкой по морде. Хихикнула, а потом сказала: "а ну-ка, встань, да не шевелись". Я послушно встал, замер, и она принялась увлеченно рисовать на мне какую-то картину. На мне появлялись чайки, волны, паруса — это был морской пейзаж. Это потрясающее ощущение — когда тебя разрисовывает совершенно голая, перемазанная, любимая и до ужаса красивая жена, и на нас смотрит дюжина любопытных.
Она занималась этим делом увлеченно и серьезно, отступала назад, смотрела на "картину", склонив голову — и только чертики в глазах поблескивали. Вокруг нас собралось кольцо курортников, они с интересом разглядывали голую Дашу, меня и картину на мне. Даша закрасила уже мне живот, руки, плечи, велела закрыть глаза и принялась рисовать что-то на лице и веках…
С ней заговаривали, она отвечала насмешливо-серьезно, как она это умеет. Я тоже хохмил, как мог, и скоро в этом стихийном обществе всем было очень весело.
Когда Дашка закончила "картину", эффектно поставила последний мазок у меня на пузе и сказала "Вот!", ей крикнули "Девушка, а меня разрисуете?" — и к ней подошли двое парней. Прежде чем я успел что-то сказать, она резво повернулась к ним и ответила "почему бы и нет? Вас как, одновременно или по очереди"
Один чувак спросил "а сколько это стоит?" Дашка удивилась вначале, потом подмигнула мне и говорит "двадцать гривен". Она пошутила, конечно, но один из чуваков сразу куда-то удалился, а потом прибежал с купюрами в кулаке, протягивает ей — "вот, за меня и за него" — и показывает на товарища. Дашка говорит "Я же пошутила! Все бесплатно!", а чувак говорит "ладно-ладно, берите, щас ничего не бывает бесплатно". Тут я вмешался: "бери, супруга, пока дают, потом мне леденца купишь". Показал как бы, что Дася — моя жена. Дашка говорит "да мне и прятать некуда" и проводит руками по голым бокам и бедрам. Народ опять захихикал, кто-то сказал "да, на вашем костюме карманов нет"… Тогда я взял деньги, говоря "Согласно традиции, вся выручка — мужу", а Дашка обошла чуваков со всех сторон, обсмотрела их пристально, как на медосмотре, вогнав их в краску, затем обмакнула кисть и начала рисовать на них — одновременно на обоих. Она их поставила рядом, вплотную, чтоб нарисовать на них одну картину.