Скоро по пляжу пронесся слух, что голая художница офигенно разрисовывает всех подряд, и к Дашке выстроилась целая длинная очередь. Народ бросил купаться-загорать и обступил ее плотным кольцом. Там были и девушки, но в основном парни, конечно. Дашка раскраснелась вся, перемазалась, волосы растрепались и стали всех цветов радуги — она то и дело поправляла их перепачканными руками. Этюд был позабыт на мольберте. Я видел все, будто во сне: Дашка, моя Дашка голой разрисовывает незнакомых парней… Я здорово ревновал, но и возбужден был так, что плавки оттопырились на десять сантиметров. Впрочем, у всех парней, стоящих рядом, наблюдалось то же самое.
Когда подошла разрисовываться девушка, Дася заявила, что не будет рисовать на ней, если та останется в купальнике, взяла ее за плечи, быстро развернула спиной к себе, мгновенно расстегнула купальник и сбросила шлейки. Девушка успела только охнуть и схватиться за грудь, а народ одобрительно загудел. "Ну так как?", спросила Дашка, а в глазах пляшут чертенята. Девушка хихикала, краснела, наконец решилась и сбросила купальник, явив любопытным взглядам свою милую маленькую грудь. Народ опять приветственно зашумел, раздались апплодисменты. Дашка взялась за кисть и стала рисовать девушке на одной груди солнце, а на другой — месяц, подмигивая при этом мне. Ай да Даша, ай да скромница!
Потом Даша устала и объявила, что идет купаться. Разрисованные чуваки гордо ходили по пляжу, фотографировались во всех конфигурациях, а тут пристали к Дашке, чтоб она сфоткалась с ними перепачканная — до того, как вымоется. У нее была привычка вытирать закрашенные руки о фартук, а тут она вытирала их автоматически прямо о голое тело, и под конец на каждом бедре и на животе красовалось нечто вроде абстрактных картин, а волосы были, как у панка: разноцветные и торчком.
Дашка стала фоткаться со всеми, кто просил ее. Это была первая в ее жизни голая фотосессия с чужими чуваками, но она разошлась, разгорячилась, глазенки сверкали, и не стеснялась Дашутка ни капельки, наоборот — красовалась своей наготой и своим телом, принимала умопомрачительные позы и фоткалась в обнимку с "моделями", касаясь их грудями и выразительно поглядывая на меня. Я бесился и плыл от возбуждения.
Потом она выкупалась — сама, я не решился смывать ее "шедевр", вышла из моря — и никто из ее раскрашенных "моделей" не расходится, все ждут ее. Ну, думаю, раз нашему уединению пришел конец, сам виноват — используй то, что есть, по максимуму. И говорю: "а теперь мы сами разрисуем нашу художницу!"
Все с бурным энтузиазмом восприняли это предложение, похватали Дашкины краски, кисти, пообступали ее со всех сторон. Она не ожидала такого, посмотрела на меня выразительно, как она умеет, и говорит: "только я лягу, а то ужасно устала, ноги не держат". Она и в самом деле выглядела усталой, глаза полуприкрыла, и личико вытянулось. Дашунька стала опускаться на песок, а я-то думаю: как она ляжет — на живот или на спину? и вижу — легла на спину и подставила весь свой роскошный перед нам, со всеми прелестями, даже ножки раздвинула.
Ну, мы все ринулись к ней, поусаживались вокруг нее — человек 10, одни почти парни и мужики, девушек только двое, а один парень ходил вокруг нас и фоткал с разных ракурсов. Даша лежала без движения, расслабилась, полуприкрыла глаза, а мы принялись чертить на ней разные веселые картинки — кто рожицу, кто "палка-палка-огуречик", кто солнышко, кто красную звезду — и никто не норовил изобразить ничего неприличного. Краска прекрасно ложилась на мокрое Дашкино тело, даже немного растекалась.
Мы все были тоже разрисованы, закатное солнышко ярко освещало нас, и было очень весело. Парень спросил "а можно на лице? . . ", Даша томно протянула "угуууу", не открывая глаз, и он принялся рисовать ей черную полумаску. Другой неуверенно спросил "а грудь можно?" Даша лениво мурлыкнула, почти не раскрывая рта — "все можно, только осторожно". Я сел у самого ответственного участка — возле паха, напротив меня сидел другой парень и малевал ей на бедре корабль. Я стал рисовать на Дасином животе дерево, которое корнями как бы уходит в лобок и ниже, и так постепенно спускался к киске. А парни тем временем разрисовывали ей обе груди, и как-то получилось, что мы почти одновременно стали касаться кистями и пальцами складок киски и сосков. Даша дернулась, один парень растерялся и оставил в покое сосок, а другой или не понял, или упрямый был — решил дорисовать свою ромашку до конца. А я как раз закрашивал ей половые губки. Дашка дернулась снова, слегка изогнулась, издала нечто вроде еле слышного гудения, потом потянулась всем телом — как бы спросонья. Я глянул ей в лицо — глаза ее были крепко зажмурены, губы сжаты в полоску. Дашка молчала, но несколько раз глубоко вздохнула и вытянулась еще сильнее, не раскрывая глаз. Мы перешли к более нейтральным участкам ее тела — никто об этом не говорил, но с общего молчаливого согласия мы решили больше не дразнить ее, почувствов перебор. А бока у Дашки — эрогенная зона, и когда мы принялись водить там кистями — Даша снова выгибалась, вытягивалась и вздыхала, как и минуту назад. Я на всякий случай подполз к ее голове, шепнул "Даш, все нормально?". Она еле слышно угукнула, или просто продолжала кряхтеть, как медвежонок, я не понял. Мы порисовали на ней еще немного, но очень скоро на ней не осталось ни одного живого места, вся она была похожа на забор, размалеванный, где только можно. Мы хотели еще порисовать у нее на спине, но там налип толстый слой песка, и идея отпала.
Дашуня открыла глаза, глубоко-глубоко вздохнула и принялась вставать, причем ей нелегко это далось, расслабленное тело не держало. Когда встала — принялась с интересом и улыбкой вертеться-рассматривать себя. Ее вставание сопровождалось апплодисментами и всеобщим восторгом. Она попросила зеркало, но были только маленькие, дамские, из косметичек, и она смогла увидеть только свое лицо. Увиденное очень рассмешило ее. Потом все стали фоткаться с ней, и я тоже нафоткал ее со всех сторон и со всеми ее "моделями". Она улыбалась, но была очень утомлена, у нее дрожали руки.
Я все понял и стал ненавязчиво разгонять народ, чтоб они оставили в покое Дасютку, дали ей отдохнуть. Дашка сказала, что она даже не будет купаться — смывать краску, так она устала. Я принялся собирать краски, мыть кисточки, складывать ее причендалы, мне помогали, а Дашка опустилась на песок и сидела без движения, потом снова легла. Наконец мы собрались, я подошел к Дашуне, дал ей руку, потормошил — "вставай!" Она открыла глаза, улыбнулась, хрипло сказала "не могу встать"… Я помог ей подняться, мы распрощались со всеми "моделями", и я спросил ее "так ты что, платье оденешь прямо на краску?". Она говорит "я вообще его не одену. Краска не высохла еще, испачкаю все на свете". Я обалдел, но промолчал, натянул шорты на раскрашенные ноги, навесил на себя все Дашкины причендалы, и мы пошли.