Мужик, матерясь, допытывается у нас — "Вы что, б… , пьяные, что ли? Или от грязи угорели?" Другой подхватывает — "Говорят же, нельзя в ней долго киснуть — мозги скручиваются, б…". Я, наконец, присел, ощутив при этом, как на мне лопается какой-то панцырь. Даша протерла глаза, открыла их, тоже прищурилась — ее глазки с серо-голубого гипсового лица испуганно смотрели на мужика и его друзей. Я обнял Дашку, привлек к себе, сказал мужику "да нет, мы просто тут спали" , что вызвало дикий гогот. Тут прозвенел Дашкин полусонный еще, но возмущенный голосок: "а что тут смешного?"
И — один из чуваков говорит — "да это ведь художница! Даша, это ты?" — "Нет, это злой гоблин Гольфимбуль, а вовсе не я" — ответила ему Дашка, из чего я заключил, что она почти совсем проснулась. У чувака стали спрашивать — "что, та самая, которая ходит голая и всех разрисовывает?" — "Ну да, та самая. Вы тут как очутились, ребята?"
Я отвечаю: "Я ж говорю вам — мы спали. Ну чего пристали, в самом деле?". Мужик говорит "не злись, дружище, мы думали, что вы тут, б… , мертвые совсем. Идем мимо, видим — лежите тут пластом… Толкал вас, толкал полчаса, а вы не шевелитесь…". Я говорю "Ладно, вот мы живые, все нормально". Тогда другой говорит: "ну что, мужики, пойдем, не будем мешать, а?". И они ушли, даже грязевую ванну не приняли — такие деликатные оказались. Хотя — это все Дашкино имя так магически подействовало на них, она теперь стала тут местной знаменитостью, кем-то вроде доброй феи — о чем я и сообщил ей, а она выдала мне смущенно-довольную гипсовую улыбку.
Мужики ушли, а мы не знали, сколько времени, и по-прежнему было такое чувство, будто мы вне времени и пространоства. Дашка первой встала на ноги, подскользнулась, шлепнулась в грязь, хихикнула, встала снова, сладко потянулась всем своим голым телом… при этом корка грязи на ней трескалась и отлетала кусочками, как штукатурка от старой стены.
Я тоже встал. Дашка толкнула меня, я упал в грязь, она извинилась, хитро блеснув глазенками. Я толкнул её, тоже извинился… Через минуту мы плюхались и бесились в самой середине вулкана, обновив грязевой покров на себе и снова сменив цвет с серо-голубого — на черный. Наигравшись, мы вылезли из вулкана и стали бегать по полю друг за дружкой. Такого телячьего восторга я не испытывал с тех самых пор, когда бегал по травке в детском саду. Мимо шли люди удивленно наблюдали за двумя черными чертенятами, которые гонялись друг за другом по полю…
Потом чертовски захотелось жрать, да и пора была побеспокоиться, как там наши вещи, да и одежда. Поэтому мы решили не мыться рядом с вулканом, а прямо в грязи пойти к нашему пятачку, напрямик через поле. Плавок я своих не нашел, спер кто-то, и от этого у меня слегка похолодело внутри. Ладно, мучаешь Дашку — мучайся и сам, сказал я себе, и тут же поправился: Дашка уже давно не мучалась — она наслаждалась своей наготой, её даже трудно было заставить одеться.
Что поделать — пошли мы голыми и грязными на пляж. По дороге я допытывался у Дашки, каково это — просыпаться голой и в грязи, а на тебя смотрят незнакомые мужики? Она отшучивалась и толкала меня локтем в бок.
Мы шли, а я думал: а что, если украли и нашу одежду? Вот это весело будет, думал я, и мне в самом деле стало от этого весело. Член мой, как водится, торчал гаубицей, и Дашка даже какое-то время вела меня за него, как за поводок — пока рядом никого не было.
На пляже мы появились эффектно. На нас, страшных черных голых чертей, сразу все стали смотреть, но никто нас не узнал. Только когда мы поздоровались с нашими знакомыми, они узнали нас, засмеялись, окружили и стали рассказывать, как все беспокоились, что нас не было в турбазе, как нас искали, и как ждали Дашку, чтоб она снова всех разрисовала.
У меня по телу бегали мурашки оттого, что я голый. Прямо передо мной стояла девушка, которой я красил вчера грудь — без купальника, и на соске — не смытые до конца следы краски… Нас сразу обступили, заговорили, не давали даже пройти вымыться. Тогда я изобразил дикую гоблинскую рожу, заурчал, забил себя кулаками в грудь, запрыгал, стал всех лапать грязными руками, и в первую очередь — вчерашнюю девушку, прямо за грудь. Все поотскакивали, как ошпаренные, с черными пятернями на телах, а я схватил Дашку, и мы помчались к морю.
Вымылись, накупались… Наши тела дрожали от прохладного моря и от голода. Мы выползли на берег, оба голые, и я сказал себе: ну что ж, голубчик, придется тебе в этот день погулять голым. Ни о каком уединении и думать не приходилось: весь пляжный бомонд переместился поближе к нам, и ожидал нас на берегу. Девушки почти все поснимали купальники — вот Дашка-то повлияла!