Сосед по купе, пожелав спокойной ночи, выключил лампу. Поезд споpо набиpал ход после очеpедного полустанка. Размеpенный стук колес и мягкое покачивание pасполагало ко сну, но мне не спалось. Лежа на веpхней полке, я смотpел в потолок на пpичудливую игpу догонявших дpуг дpуга полос света. Ну ради чего я сорвался с места? В котоpый pаз за пpошедший в суете день и наступившую ночь спpашивал я себя, подбиpая pазные ваpианты ответа и отгоняя казавшийся единственно пpавильным — пpошлого не веpнуть. Тогда, более десяти лет назад, я мужественно отнесся к потере Иpины. Ее молодость и кpасота должны были быть востpебованы и обвинять ее в том, что она, обладая таким богатством, зароет его в песок и будет сохнуть, дожидаясь меня, почти не приходило мне в голову. По крайней мере, в течение последних двух десятков лет мне казалось, что я понимал женщин: и тех, с кем довелось вместе pаботать, и, в особенности, тех, которые скpашивали мое холостяцкое существование. Я прагматично стаpался поставить себя на их место и, по возможности, взглянуть на события их глазами. Hо лишь позавчеpа, когда пpиехавший из Москвы Родион, поведал истоpию моей бывшей пассии, я понял, что явно льстил себе. Я, всегда пpенебpежительно относящийся к душещипательным телесеpиалам, пpиняв pешение ехать к Иpине, становился чуть ли не геpоем одного из них. И сейчас, нахлынув воспоминаниями, минувшее не давало сомкнуть глаз…
Мы встpетились в Ташкенте в восемьдесят четвертом, когда шло доукомплектование полевого госпиталя, напpавляемого, как выяснилось позже, в pайон Кандагаpа. Сквозь гул сотен голосов и урчание стаpой pадиолы до столика, где после запаpки тpудового дня отдыхала гpуппа офицеpов, сpеди котоpых был и я, донесся пpизывный кpик Родика, буквально увязшего в толпе у входа. Сюда, в пивной бар, разместившийся под открытым небом в уютной котловине парка возле стадиона "Спартак", стекались ценители пенного напитка со всего гоpода. Тому были веские причины — холодное и, что самое главное, не слишком разбавленное пиво подавали здесь до поздней ночи в обычных графинах, которые были непременным атрибутом любых собраний в любой точке великой Страны Советов. Завсегдатаи этого заведения утверждали, что не помнили ни единого случая, когда бы кончался этот столь необходимый при здешнем климате напиток и с полной серьезностью относились к возможности его артезианского происхождения. Причина, по которой Родик, несмотря на погоны старшего лейтенанта и предлагаемую им двойную цену за входные билеты, не мог присоединится к дружеской компании "воинов-интернационалистов", была банальной — сладкоголосого военного медика сопровождали три юных создания противоположного пола, вход которым на сугубо мужскую, в соответствии с местными традициями, территорию был запрещен.То есть, ему-то никто препятствий не чинил, но честь офицера не позволяла бросить дам, предоставив им возможность лишь наблюдать сквозь ажурный металл ограды процесс застолья. Мне, вызвавшемуся оказать вновь прибывшим помощь с "тыла", удалось договорится с хозяином "вольера" и вполне благополучно разрешить назревавший конфликт. Нас всех разместили в небольшой комнатке, примыкавшей к кухне, подальше от гневных взглядов защитников мужского братства. Одна из пришедших с Родионом девушек, Ирина, казалось, представляла из себя сплав всего лучшего, что могли дать гены русской матери и отца-узбека. Ее красота не была броской, свойственной женщинам восточного типа. Но именно эта загадочность проявляющаяся в движени рук, повороте головы и плавности речи, ошеломляюще подействовала на меня. Мы разговорились. Несмотря на то, что Ира была моложе на восемь лет, у нас оказались схожие взгляды на многие вопросы. Девушка только что поступила в медицинский и с интересом слушала курьезные рассказы из моего студенческого прошлого. Она не отводила глаз, не разыгрывала из себя скромницу, но ей не были присущи черты, столь свойственные многим женщинам после бокала вина в обществе молодых офицеров. Я чувствовал, что водоворот ее карих глаз затягивает меня, но даже не сделал попытки противится этому…
Сверкающий рядом золотых зубов таксист остановил "Волгу" возле указанного дома в районе Каракамыша, но мы продолжали целоваться, не замечая этого. Лишь через несколько минут, когда выключенный мотор позволил ночной тишине забраться внутрь машины, я оторвался от Ириных губ. Шофер, демонстрируя улыбкой свое явно не слабое материальное положение, проводил нас взглядом до подъезда.
— Отпусти машину, ведь, насколько я помню, майор разрешил тебе отсутствовать до утра, а сейчас только два и… мои уехали в Джизак к папиному брату, — прошептала Ира, впервые за весь вечер потупив глаза.
Едва захлопнулась дверь в квартиру, как она оказалась прижатой мною к стене. Мой истосковавшийся член рвался наружу, сдавливаемый плотным сукном форменных брюк.
— Ты слишком спешишь, — сказала она, как только получила такую возможность, — мне бы сначала хотелось хотя бы посмотреть на тебя. Ты у меня первый… Знаешь, у нас с этим строго. И опыта набираться особенно негде.
Я нехотя ослабил свою хватку, но продолжал гладить ее тело сквозь легкий шелк платья.
— Так значит вот зачем ты вечером пришла в "Спартак"…
— И вовсе нет. У нас в институте занятия начинаются только с ноября. И в школах то же. Все — на хлопке. А тех, кто хорошо сдал вступительные, оставили в клинике… Я тебя уже давно заметила, но у нас не принято, чтоб девушки первыми начинали знакомство, а тут как раз этот твой друг подвернулся и начал распускать хвост, словно павлин…
— Да, он умеет… — и глядя ей в глаза, поражаясь, скорее не тому, что говорю, а звуку своего голоса, я спросил тогда: — Выйдешь за меня?
Ирина молча обняла меня за шею и я, подхватив девушку на руки, бережно перенес ее в ближайшую комнату и опустил на пушистый ковер возле дивана. Она вынула заколку, и волосы водопадом рассыпались по плечам, а я, не торопясь, помог снять Ирине платье и, расстегнув лифчик, припал к девичьей груди. С легким стоном она выгнула спину, побуждая меня к дальнейшим действиям. Ее дыхание участилось, соски, венчающие почти идеальной формы груди, набухли и затвердели. Мои руки скользили по телу стоящей с закинутыми за голову руками девушки, находя все новые и новые места, прикосновение к которым отзывалось в ней дрожью желания. Пытаясь избежать резких движений, я снял с нее влажные трусики и на некоторое время оцепенел, любуясь красотой открывшейся картины. Плавность изгибов ее тела поражала. Бархат кожи источал едва уловимый запах каких-то трав. В мягком свете торшера завитки волос на лобке отливали медью. Даже сейчас мне, привыкшему к виду обнаженных женских тел, эти воспоминания доставляли истинное наслаждение, заставляя моего младшего братишку поднимать под одеялом голову. А тогда… …Скинув одежду, я встал на колени и, прижав Ирину к себе, зарылся лицом в пьянящих зарослях. Язык легко отыскал заветный бугорок. Вцепившись в мои плечи, она сама стала двигаться в такт, все шире разводя бедра. Я уложил девушку на ковер и несколько раз провел своим членом вдоль губ ее влагалища. Ее глаза помутнели, из горла вырывались хриплые стоны.Не выдержав сладострастной пытки, я с силой вогнал в нее член. Ирина громко вскрикнула. Ее последующая реакция была неожиданно бурной. Обхватив меня за ягодицы, она словно пыталась растворить меня в себе, двигаясь навстечу моим толчкам и цепко, почти как рукой, удерживая член во влагалище. Темп движений нарастал так стремительно, что я уже не мог, да и не хотел, контролировать ситуацию. Тогда я впервые в жизни достиг пика наслаждения раньше партнерши и, не успев поразиться этому факту, ощутил мощные содрогания ее тела и острую боль от ноготков, впившихся в мою спину…
Ирина оказалась способной ученицей. За этой ночью последовали другие, вплоть до той, последней, когда под утро она простилась со мной. Я не отказывался от своих намерений и хотел, чтобы она представила меня своим родителям, но до моего отъезда они так и не появились в Ташкенте. Уже на второй день после прибытия на место дислокации вертолет с эвакуируемыми ранеными, которых я сопровождал, был сбит на взлете. Взрывной волной меня выбросило на крутой песчаный склон, спасший мне жизнь. Полтора года в госпиталях, шесть сложнейших операций и длительный курс реабилитации вернули меня в строй. Знала ли Ира тогда, что произошло с мной? Ведь я не успел сообщить ей даже номер своей полевой почты — неотправленное письмо лежало в медицинской сумке, исчезнувшей в огненном шаре вместе с экипажем вертолета и девятью ранеными десантниками. Лишь вернувшись в Ленинград в восемьдесят седьмом, я написал в Ташкент, но получил вместо ответа собственное послание с указанием, что адресат выбыл. Поиски решил не вести — Ира знала адрес моей матери, но за эти годы ни разу не поинтересовалась, где я, и что со мной. Обижаться на женщин — последнее дело. Да ведь и знакомы мы были неполных две недели.И вообще, мне не припоминалось, чтобы она обещала следовать за мной повсюду… Ныне ничего, кроме постоянного выколачивания бюджетных денег для клиники, не предвещало добавления седины. Все шло просто отлично — в конце июля, перед отпуском, я собирался оформить отношения с Ниной, и усыновить Лешку, которого она пыталась постепенно подготовить к этому событию. И вот на тебе! Родька, разомлевший после бани и спиртного, слушая мои планы на будущее, нехотя спрашивает:
— А зачем тебе кого-то еще усыновлять?
— Что ты имеешь в виду?
— А ты бы съездил в Москву и спросил… — говоря это, он разлил оставшееся по рюмкам.
— Говори по делу, раз сам начал — тебя за язык никто не тянул!
— Да вы не волнуйтесь, папаша, — голосом повитухи пытался успокоить меня Родион. — Дочка у вас. Да наверное, кило пятьдесят уже будет. Ирочку-то ты на сносях оставил…
— Ты что, видел ее? — у меня враз пересохло в горле.
— Кого — ее? — Родион поднял рюмку: — За вас, папаша! — и отправив вслед за коньяком дольку лимона, продолжил уже серьезно: — Я Иру видел. Случайно. Она на рынке торгует шмотьем всяким. Родители как узнали, что беременна, бросились искать "виновника торжества", а она возьми, да и укажи на своего одноклассника, который за ней в школе приударял. Ну и выдали ее замуж. Ты же знаешь, у них мать-одиночку могут и камнями закидать… С мужем этим она намыкалась, но развелась только тогда, когда вся их семья из Ташкента съехала. Челночила. Жить-то на что-то надо. Только сейчас более-менее обустроилась.
*****
— Так, может, это и не мой ребенок… — без особой уверенности вголосе произнес я.
— Так я тебе сразу и предлагал разобраться… Хотя какой смысл ей было со мной лукавить? — продолжил свои сентенции старый друг. — Она ведь думала, что это ты — поматросил и бросил! Адрес — скажу, только телефоны там еще не подключены — дом совсем новый.
Радио очнулось бравурным маршем, на фоне которого хорошо поставленный голос выразил надежду на скорейшее освобождение состава от его временных обитателей: "Доброе утро, уважаемые пассажиры! Наш поезд прибывает…" Москва встретила слепящим глаза блеском. Лучи яркого утреннего солнышка многократно отражались от всего, что хотя бы частично было умыто ночным дождем. Я уже года два не был в столице и поэтому был готов сравнивать свои впечатления с тем стереотипом, который сложился у меня в мозгу. Собственно на вокзале ничего нового замечено не было. Желание быть немедленно побритым встретило отпор в виде объявления о техническом перерыве до половины девятого на дверях местной, якобы круглосуточно работающей, парикмахерской. Я вышел на площадь трех вокзалов. Несмотря на раннее утро жизнь на ней била ключом, и тут я осознал, что ехать прямо сейчас через весь город не имеет никакого смысла: Иры, явно, не будет дома, ведь суббота — самый напряженный для торговли день, а для других обитателей ее квартиры, если они там будут, — я никто, или, точнее, пока никто. Судя по питерским рынкам, где торговля сворачивалась часам к пяти, можно было ожидать ее появления дома не ранее шести вечера. Значит, в запасе был целый день, и я принялся обдумывать как провести его в собственное удовольствие, тем более, что погода была не в пример Северной Пальмире — асфальт уже был сух и начал постепенно накаляться. Где-то в районе половины седьмого я, нагулявшись по городу, добрался по указанному Родиком адресу. Дом был абсолютно новый и, по всей видимости, еще не до конца заселенный. Он, окруженный неубранным строительным мусором, возвышался на небольшой площадке, отвоеванной у стоящих рядом пятиэтажек. На звук звонка из-за двери донеслось лишь жалобное мяуканье. Я вышел из подъезда и направился к замеченной мною по дороге стекляшке магазина. Взяв пару бутылок пива, я решил распробовать жидкость из Хамовников в соседнем дворике под сенью уже выросших вровень с крышами хрущоб деревьев.
Темнело. На скамейку напротив меня уселись две девчонки в модных черных очках и с ярко накрашенными губами. Малявкам было лет 12-13, но всем своим видом они старались выглядеть старше. Их короткие юбки можно было принять, скорее, за широкие пояса, а яркие майки открывали взгляду загорелую упругость животов. Одна из них выглядела чуть старше другой. Заметив, что они привлекли мое внимание, девицы пошептались, и младшая, старательно покачивая бедрами, направилась ко мне.
— Дяденька, дайте, пожалуйста, закурить!
Я угостил ее сигаретами и стал ожидать, что будет дальше. Тем более, что более ничего не могло привлечь моего внимания — прохожих было на редкость мало — начинался дачный сезон. Девчонки продолжали шептаться друг с другом. Слов я не слышал, но по их жестам понял, что обсуждают явно меня. Они беспрестанно перекидывали ногу с одной на другую, демонстрируя свои трусики так, что я смог разглядеть, что у старшей они розовые, а у младшей — белые. Обе старались выпятить грудь, причем младшая явно не дотягивала до второй, майка которой чуть не лопалась спереди. Через некоторое время, ощутив неодолимое желание отлить, я удалился в кусты. Вернувшись обратно, я застал девиц на прежнем месте. Решив проверить, не пришла ли за время моего отсутствия Ира, я направился к ее подъезду, вошел в лифт и уже был готов нажать на кнопку, как вдруг услышал: