О том, как он любил её, я думал всё время. Вот уже несколько месяцев, как меня мучает эта сцена… Той зимней ночью я оказался свидетелем странной драмы, разгоревшейся у дома одной моей подружки. Молодой человек… его лицо можно было бы назвать красивым… бежал за девушкой… он обгонял её и опускался на колени, губами пытался ловить её ладони… девушка…её можно было бы назвать изящной…грубо отталкивала его… била шпильками… со всей силы обрушивала маленькие кулачонки на его лицо…когда дверь захлопнулась за ней… а в воздухе растаял последний аромат её духов…молодой человек рухнул в снег… всё его тело содрогалось от рыданий…а его ладони скребли по земле, с силой сжимая снег…
Я подошёл и протянул ему руку. Он поднял голову, и я отпрянул. От его взгляда пахло холодом и отрешённостью… этот запах… запах морга и бойни… запах расстрела и сырых темниц… он сжал мою руку и медленно поднялся…
Мы сидели в каком-то кафе и пили кофе. Я взял его руки в свои, и он очень странно посмотрел на меня. Мы вышли в туалет, он достал шприц и мы вкололи себе по дозе эфедрина… он брал меня сильно… а потом я делал ему минет…он кончил мне в рот… его сперма напоминала дорогой коньяк…
Он постоянно говорил мне о ней… и это уже начинало раздражать… мы гуляли по ночному городу… по набережным… он резко разворачивал меня и проникал глубоко-глубоко…я еле успевал упираться руками в каменные стены… я рассказывал ему о своей жизни, но он не слушал… нельзя сказать, что я не получал удовольствия от его грубых ласк… просто всё ведь хорошо в меру? А он этой меры не знал… как выяснилось из его слов — не знал никогда… Но, Господи, как же он всё-таки любил её!!! Я находился рядом с ним всего несколько часов… но эманации этого великого чувства уже начали проникать в меня… мне хотелось сделать всё… решительно всё… для того, чтобы он мог достичь… получить… то, что видел… да… Господи…
Иногда он останавливался у ларька, доставал из внутреннего кармана стольник и покупал водки… когда мы подошли к Московскому вокзалу, он ловко поймал какого-то совершенно непримечательного паренька в грязно-красном пуховике, о чём-то с ним поболтал минут двадцать, и вернулся ко мне… потом мы зашли в аптеку, удивлённый продавец протянул ему два 5 миллиграммовых шприца… проводил нас странным взглядом… в каком-то грязном подъезде на нас обрушилась лавина звёзд… я захлёбывался жгучим чувством желания… неимоверным… он проникал в меня словно… его звёздный фаллос ходил в моём рту словно поршень…
Потом мы зашли в какой-то бар… наверное, это было кафе…нельзя точно сказать… я был тогда не в себе… он снова говорил о ней… с такой нежностью, с такой любовью… он почти плакал… а вокруг расплывались странные оранжевые и зелёные пятна… стены начали улыбаться мне… мне становилось сладко и удивительно легко… я смотрел в его глаза и хотел… хотел, чтобы его руки ласкали моё тело, обнимали меня за пояс… чтобы он взял меня прямо здесь на этой гнусной эмблеме… на этом дрянном столике… Я сказал ему об этом… он посмотрел на меня удивлёно и оглянулся… наверное, я говорил слишком громко… Господи… что стало со мной?! Ведь я просто шёл по улице Чайковского… он, кажется, вальс написал или фугу… тфу… какая дрянь…
Он надевал пальто… обматывал шею шарфом… а каждая клетка моего тела томно потягивалась… прогибалась ему навстречу… каждой частице меня хотелось, чтобы он нежно почесал меня за ушком… но сильно… жёстко… как сделал бы только он…
"Но я не смог больше терпеть…" такая мысль сверлила мой мозг… мы были около ларька с шавермой и я ухватил длинный нож… то есть скребок… когда продавец зачем-то отвернулся… я спрятал его в карман плаща и стал ждать… ждать, пока мой мучитель отвернётся… ждать, когда же я, наконец, смогу пронзить его тело куском холодного металла!!!
Он смотрел прямо в глаза… и мне казалось, что он видит всего меня… тогда мои руки опускались… а в небе плыли и плыли сиреневые облака… нависали надо мной, хохотали мне прямо в уши… мы уже были на какой-то набережной… хотя… я помню поезд… наверное, это где-то загородом… крупный песочек… ветви елей и сосен… Мой взгляд наткнулся на луну… и тогда мои руки сами достали этот ужасный скребок…
В это время он плясал… по колено в воде отплясывал под кельтские мотивы… увидев меня, остановился, взглянул грустно и обречённо… встал на колени…
Резким движением я разорррвал его горло… кровавые хрипы летали в опустевшей тишине… он улыбался мне глазами… ударом ноги я отправил его тело в воду и начал прибрежным песочком скрести лезвие…
Его тело покачивалось на холодных тёмных волнах… и уплывало вдаль, следуя лунной дорожке… а я сидел на берегу, обхватив руками колени, тихонько покачивался, ловил ноздрями пьяный воздух и чуть-чуть подвывал…
*****
— 1 —
— Рокки, Рокки взяли этой ночью!
Эту весть принесла сорока. Прокаркала, опустившись на забор, почистила перья, взмахнула крыльями и полетела дальше — должен же кто-то оповещать мир.
Лю, маленький бледный гиацинт, как сказал бы классик, бессильно опустилась на землю. Не то, чтобы арест был неожиданностью: После той драки, два дня назад, когда Рокки раскидал по углам изрядно не трезвую троицу, пристававших к ней парней, она все время ждала чего-то подобного. Особенно, когда выяснилось, что один из хулиганов, тот, кому сломали всего лишь руку, сын самого прохвоста полиции.
Арест не был неожиданным, но это было печально. Правосудие в Старых Кирках малость распоясалось, разжирело и не хотело ловить мышей. Когда же выяснилось, что благодаря "слаженным" действиям местной и королевской полиции известный базарный вор Залька, не только ушел в недоступную Уфь, но и отхватил солидный куш по дороге, в городе стали поговаривать о срочной смене прохвоста. Правосудие опешило, испугалось и кинулось исполнять свой долг с таким рвением, что на снисхождение и надеяться не приходилось. А если принимать в расчет не только драку, но и сыночка (прохвост то его прибавить не забудет), то скучать теперь Рокки в каменоломнях лет пять, а то и все десять. И это за месяц до свадьбы — вот уж печально, так печально:
"Ох, жаль парня то, жаль",- вздохнула соседка. Женщины, стоящие у колодца, сочувственно покосились на Лю: "И куда только боги смотрят?!"
Из путеводителя по Старым Киркам:
"Боги в Старых Кирках, а точнее их высеченные из камня копии, смотрели на север, на юг, на запад и даже на восток. Богов было пять, а ворот, у которых высились окутанные атрибутами изваяния, четыре. Западные, главные, выходили на основной торговый тракт королевства, обеспечивая городу и богатство, и милость владетелей. Охранялись они златотечным Реком, являющимся стихиями водной, коммерческой и, это говорилось шепотом, криминальной. В народе даже присказка ходила: "что вор, что купец — один бог". Статный, могучий Рек, гостеприимно опирался одной рукой на створку ворот, что не только не мешало в случае осады закрыть их, но и позволяло использовать божество как антитаранную преграду. Правый ботфорт статуи предназначался для сбора входной пошлины, левый был обустроен под алтарь. Вода, направленная боговдохновенным мастером прошлого по сложным трубообразным извивам, омывала Река, придавая ему таинственную неопределенность форм и изящество.
Над южными воротами властвовала тучная Терра, расположившаяся полулежа в первой из роскошных грязевых ванн, занимающих верхние ярусы террасы долины, питающей город и снабжающей вином добрую половину королевства. Мраморнообнаженная, облепленная грязью богиня покровительствовала виноделию, плодородию, плодовитости, любви, браку и стихии земли.
На востоке, около скромных пастушьих ворот застыл в позе а-ля-бди печальный Дух, бог поэтов, воинов, сирот, овец, врачей и воздушных стихий. Открытый всем ветрам он защищал город с этой стороны от периодических набегов хазар (примерно раз в тысячелетие), а в мирное время предоставлял свой алтарь пастухам.
Капризный, то теплый и ласкающий, то обжигающий Фортель уселся в потоке природного огня у туннеля, ведущего к горным шахтам и являющимся северными воротами города. Бог судьбы не был слепым, но будучи самодуром, успешно руководил судопроизводством, посмертным наказанием и горнодобывающей промышленностью."
Именно к нему и отправилась Лю, через месяц после рокового сообщения. Девушка шла, поддерживая мать Рокки, и думала о том, что не будь переменчивый Фортель так любезен к ее жениху, она бы шла сейчас прямо в противоположном направлении — на юг к Терре Связующей. На площади у сидящего бога толпился народ. Сегодня, о, Форти! и как же скоро нынче правосудие, объявят приговор. Сколько же лет разлуки им предстоит!
Знакомых видно не было. Хорошо, за последнее время Лю устала от вздохов за спиной и сочувствующих взглядов. Даже вездесущая Ася, обычно разъедаемая желчной завистью, и та взялась ее опекать. Хотя, конечно, чему тут завидовать. Народ на площади по большей мере мрачный, зевак мало. Дела то ведь мелкие, не всенародные. Помощник прохвоста оглашает пять приговоров — больше за день нельзя, по числу богов. Лю и ее родственники, как кровные, так и несостоявшиеся, уже четвертый день на площадь выходят, страшного слова ждут. Ох, Терра Заступница, помоги, скоси срок то! Сколько жертв принесли! Три барана, бычок, статуэтка золотая японская, вино, прочее. А уверенности нет. На Фортеля надежды, как на огонь в камине: чуть зазеваешься и ужин сгорел.
Из оцепенения Лю вывел судорожный всхлип рокковой матери, но еще какое-то время до нее не доходил смысл монотонного оглашения.
"…вышеозначенный Рокки сын Цыблы признан виновным в нарушении общественного порядка с нанесением оному тяжких телесных повреждений в неблаговидных целях и поругании власть осуществляющих в лице их отпрысков применением грубой физической силы, в виду чего и с учетом отягчающих обстоятельств, коими являются систематические поздние прогулки, истребление окрестных собак, поджег сарая у:"
— Справедливый Фортель! О чем это они?!
— Чего-чего. Нашли козла отпущения, вот и вешают на него всех собак, — подсказал услужливый шепот.
"…согласно параграфу три статьи сто второй королевского уголовного кодекса в местном чтении, вышеозначенный Рокки сын Цыблы приговаривается к смертной казни через посредство Река Многоводного:"
Дальше слышимость пропала, как и все прочие связи с реальностью. Очнулась Лю уже дома, на подушках. "Привиделось",- решила девушка, но, увидев мрачного отца, поняла все с абсолютной ясностью. "Стихии! За что!",- всхлипывала ее мать.
Из путеводителя по Старым Киркам:
"В центре города находится храм верховного божества, владеющего тайным знанием, не имеющего собственного лица и называемого Стихией стихий, богом аристократов. В "янтарных" играх ему приписывается магия астрала, но взрослые предпочитают делать вид, что подобные развлечения их уже не интересуют, а следовательно, солидности ради, редко вспоминают вслух оную ипостась. На площади перед порталом в храм возвышается огромный фонтан, населенный пивом и змеями, способными, если их вывести из пьяного транса, разорвать собаку, величиной с карликового бегемота. Портал соединяется арками с двумя ближайшими башнями слуг Река и Терры, от которых ажурным кольцом бегут воздушные переходы, связывая в мистический пентагранник ратушу, вассальный дворец, три остальные башни, Киркобанк и оружейную палату. Площадь Пяти Стихий особенно красива весной, когда цветет вишня, и начинаются недели мистерий:
…Жрецы обитают в башнях и подчиняются строгой субординации не только в клане своего бога. Самым старшим принято считать Верховного слугу Стихии стихий".
Сейчас им был благочестивый Иней, седобородый старец с отрешенным лицом. Мудрец, постигший плетения бога, аскет, не порвавший с миром только из-за любви к копошащимся в нем, внушал уважение даже завистникам и врагам.
Лю в последней нерешительности застыла перед входом в башню. Верховный слуга стихий жил в ужасающей доступности для нерадивых граждан: достаточно было, принося жертву, шепнуть пару слов Служащему слуге слуги бога, и за следующей жертвой ты получал ответ, день и время аудиенции. Лю не боялась, она все обдумала, да и отступать было некуда — не поговорив с Великим, она домой не пойдет, но: Но рука все медлила и не хотела подняться. Наконец, глубоко вдохнув, девушка приоткрыла массивную дверь и скользнула в темноту башни. Мохнатая портьера в конце коридора сама отъехала в сторону, избавив Лю от еще одного ада колебаний. Иней ждал ее. Небольшая округлая комнатка без окон, ковер на полу, свечи, гора свитков и книг, телохранители: лысый дымчатый волкодав и атлет тисилиец, одинаково могучие, невозмутимые и тупые. Обстановка уютная, располагающая к беседе серьезной и доверительной.
— Твое дело важно и для меня, говори.
Только тут Лю вспомнила, что надо выдохнуть, смутилась, зарделась и, вдруг, начала говорить.
Ее жениха осудили на смерть. Нет, справедливость или истинность приговора ее не интересует. Она просит об отсрочке, всего на месяц: Если Верховный слуга Стихии попросит Верховного слугу Фортеля: Рек? О, она знает, как уговорить бога, которому отдали жизнь ее Рокки! Она поменяет тело на тело: Да, она говорит об обряде Сотворения. Она девственница, она отдаст себя богу, она надеется зачать: Ну и что, что уже семь лет у неистощимого Река не было детей от смертных. Это ведь ее последний шанс. Ее и Рокки. Если ребенок родиться, она получит право одного желания!.. Верить? О, она верит, что ей еще остается. К тому же сейчас октябрь, а в это время девушки не предлагают себя толпами — бог скучает и может быть снизойдет до нее:
"Да, будет так", — вероятно, последний аргумент убедил Верховного, и аудиенция закончилась.
— Ты плачешь, Лю? Неужели благочестивый отказал тебе?
— Н-нет, но, знаешь, как я боялась…
— 2 —
Под темные своды пещеры, не так высоко, но факелам их не лизнуть, шагнула Лю из узкого сырого коридора. На ней было свободное закрепленное на одном плече платье, то ли пеплос, то ли хитон. Она дрожала.
"Рек, я есть для тебя, ты должен придти ко мне, должен, должен: И кто она такая, чтобы указывать богу! Но она верует, она хочет, она:" На секунду пролезло воспоминание: жесткие сухие крючки, а не пальцы старухи, проверяющей ее девственность. "О чем она думает! Ей надо верить, надо надеется. О, Рек! Великий, Текучий, Наполняющий блаженством, услышь и приди!"