Серёга Бахин вернулся домой измотанным и возбуждённым.
– Давай… – коротко бросил с порога своей домашней любимице, и по третьему году законная супруга его, Линка Бахина, привычно раскрылась, не встав даже с кресла, как морская раковина-жемчугоносец.
Искать перлы в розово-росистых недрах своей юной пери было некогда, и без всяких прелюдий Серёга совершенно по-хамски влез по самое не хочу к мягкой крошке в нутро своим вывернутым из мотни обалдуем.
– Ой! – пискнула Линочка. – Прикольно как! Серенький, ты маньяк!
Щёки её запунцовели под белокурыми кудряшками, ротик чуть приоткрылся, и вся Линочка стала, как обычно в такие минуты, чертовски привлекательна и божественно хороша. Серёга почувствовал, что пролонгированный секс этим вечером ему не грозит: до низвержения в распахнувшийся перед ним прекрасный Мальстрим оставалось не более двух-трёх его сосредоточенных пыхтений.
– Вот бля! Ууфхх! . . – Серому показалось, что в пучину к Линочке провалился не только взорвавшийся жидким счастьем хуй, но и весь он сам, с головой и подтяжками. – Нет, Ли-крошка… Я не маньяк… И даже не мудак какой-нибудь… Я простой гинеколог… любитель…
На этом месте по сценарию было положено с минуту целоваться страстно и вежливо в губы, но Серёга Бахин, как посчитавший себя обделённым временем полового акта, решил хоть в финале уж взять своё и приник в жарком засосе к жадно ищущим его губкам нимфоманки-жены всерьёз и надолго…
* * *
– Драсьте! . .
На пороге кабинета стояло нечто юное в сайкоделически расписном топике и в набедренной повязке лениво косившей под юбку.
– Это вы психогинеколог, да?
– Здравствуйте! – Серёга сделал вид, что отвлёкся от бумаг на столе и поправил очки. – Не психо-, а парагинеколог: лечение женских сексуальных депрессий альтернативной научной методикой. Проходите, пожалуйста! Присаживайтесь.
– Ага, точно-точно – депрессий! – существо взмахнуло ресницами, приближаясь, и извлекло то ли из болтавшейся на плече мини-сумочки, то ли прямо из-за своего джинсового пояса медицинскую карточку, ставшую на недолгое мгновенье хоть каким-то прикрытием бесстыже выпирающего голого пупка. – Я в газете про вас прочитала. Только там ещё было, что это… Про дефлорацию.
Серёга невольно поморщился: эти гавнюки – Кирюха с Ничипором – всё-таки сдержали данное ему слово опубликовать в жёлтой прессе объявление с его координатами и от его имени за то, что он отказался плясать голым на столе на той пьяной их вечеринке, проиграв в покер им три желания. Всё дело было лишь в том, что на званом вечере присутствовала его школьная любовь Ритка Матина, приходившаяся сейчас женой обоим его корешам, а при ней Серёга даже материться по-приятельски вслух прекращал. К тому же танцор из него был, как из пизды кролик…
– Фамилия? – Серый строго упёрся очками в карточку пациентки, где фамилия была прописана чёрным по белому: впечатление складывалось, что он решил проверить свою потенциальную клиентку на склероз и выяснить не забыла ли она, как её зовут.
– Анечка, – с состоявшегося перепугу полуголая леди вздрогнула на стуле и перепутала имя с фамилией, впрочем тут же поспешно догнав: – Лотова.
"На что жалуемся?", захотелось почему-то рявкнуть в назидание её перепугу Серёге, но он вовремя сообразил, что это уже будет окончательным идиотизмом.
– Слушаю вас, Анечка Лотова, со всем вниманием, – он с трудом входил в необходимую профессиональную норму поведения исполненного заботы и терпения. – Что вас беспокоит?
– Меня… – пациентка привычно замялась. – Деф… дефлорация…
– Вы хотите лишиться плевы? – запросто помог Серый.
– Да, очень! – метнулось навстречу ему восклицание полное выношенного внутреннего напряжения. – Это моя основная проблема!
– Вам надоело обременять себя девственностью в ваши зрелые годы, и вы пришли к твёрдому убеждению, что безопасней всего попрощаться с ней будет в кабинете профессионального доктора?
– Да… я пришла… – оживлённо кивнула головой эта несмышлёная прелесть и уронила на пол сумочку, не преминувшую рассыпаться тут же мириадой искрящихся бесполезностей.
– Совершеннолетие-то хоть достигнуто? – вздохнул Серёга, следя через стол за сбором её драгоценностей.
– Вы что, доктор! – из-под стола на него вскинулся возмущённо-прекрасный порыв коричневых глаз. – Мне двадцать один!