Я просыпаюсь с жуткой головной болью и оттого, что мне холодно. Не шевелясь, я медленно открываю глаза и пытаюсь понять, где нахожусь. Комната мне явно незнакома, и явно является чьей-то спальней — огромная кровать возле стены, телевизор напротив, всякие безделушки, раскиданные там и сям. Спальня, очевидно, женская. Но почему я лежу не на кровати, а на полу? Я пытаюсь подняться, и в эту же минуту понимаю, что я абсолютно голый — из одежды на мне находятся лишь наручники и прочный стальной ошейник.
Весь мой сон снимает тотчас же, как рукой. После безуспешной попытки встать выясняется, что ошейник прикован к стене крепкой цепью чуть больше метра длиной. На обоих её концах — небольшие висячие замки, один из которых соединяет цепь с моим ошейником. Я пытаюсь открыть замок, пытаюсь разогнуть звенья цепи непослушными пальцами — безуспешно. Дико озираясь, я ищу поблизости хоть какой-нибудь предмет, с помощью которого можно освободиться. Рядом ничего нет, кроме деревянного стула в двух метрах от меня, до которого я не могу дотянуться даже ногами. Спальня большая — явно находится в каком-то частном доме — и я сижу в углу, на голом паркете.
Обхватив колени скованными руками, я лихорадочно вспоминаю события предыдущего дня. Ночной клуб… оглушительная музыка… девушки, девчонки, девки… две из них разговаривают со мной и смеются… Дальше всё погружается в путаницу бессвязных отрывков, среди которых я еле-еле припоминаю поездку в машине. С кем? Когда? Неизвестно. Я даже не помню, что именно я пил и в каких количествах. Очевидно, у меня всё-таки хватило после этого ума склеить какую-то барышню и приехать к ней домой. Но цепь? ошейник? наручники? . . Я ещё раз внимательно исследую свои оковы, но по-прежнему очевидно, что снять всё это без посторонней помощи я не могу.
Моё внимание переключается на женский смех и шаги за дверью. Дверь открывается, и в спальню входят две женщины лет тридцати — я тут же узнаю их лица по обрывкам воспоминаний из ночного клуба. Они одеты в банные халаты, волосы влажные — видимо, только что из душа. Остановившись неподалёку от меня, они обнимают друг друга за талию и со смехом смотрят на меня.
— Проснулся наконец наш герой-любовник, — говорит одна из них. У неё мелированные волосы, и под розовым халатом угадывается высокая грудь. Лицо у неё совсем простое, а-ля пэтэушница из вагона метро. Она насмешливо смотрит на меня, и я вижу, как её рука соскальзывает на попку подруги, начиная поглаживать её.
— Да уж, — хихикает подруга. — А каким орлом вчера был! Прямо дон-жуан!
— Ага, — соглашается первая. — А сам еле языком ворочает. Интересно, как он запоёт сейчас, трезвый и голенький?
Вторая женщина чуть ниже ростом, и груди у неё почти нет совсем. Она с удовольствием принимает ласки своей подруги, нежно глядя на неё большими серыми глазами. Волосы у неё светлые от природы, прямые и длинные, до лопаток. Обе — совсем не уродины, но явно не в моём вкусе. Особенно теперь, когда они, усмехаясь, откровенно разглядывают меня, голого и сидящего на цепи.
— Вы кто такие? — хрипло произношу я, прикрываясь скованными руками. — Где я вообще?
— Ну что, начнём его прямо сейчас воспитывать? — не обращая на меня внимания, спрашивает блондинка у полногрудой.
— Конечно, — отвечает та. — Чем раньше осознает, что к чему — тем лучше. Так вот, раб, — обращается она ко мне, — слушай меня внимательно. Ты находишься в нашем доме, и пробудешь тут столько, сколько мы захотим. Дом находится далеко за городом, до ближайшей трассы пятнадцать километров, поэтому кричать и звать на помощь не советую — всё равно никто не услышит. Прав у тебя нет никаких, поэтому слушаться нас надо сразу и быстро. Далее…
— Да пошли вы нахуй! — разозлившись, кричу я им прямо в лицо. — Вы что о себе возомнили, психопатки ёбаные?!
— Не понимает, — со вздохом говорит блондинка. — Начинаем экзекуцию?
— Конечно.
Они не спеша снимают с себя халаты, под которыми ничего нет. Плоскогрудая блондинка отходит в угол комнаты, а её мелированная подруга, присев на корточки, с насмешкой смотрит на меня. Блондинка возвращается, неся в руке метровый хлыст — кажется, такими пользуются жокеи при выездке лошадей. Затем они обе подходят ко мне, и начинается борьба. Я сопротивляюсь как могу, но со скованными руками и с цепью на ошейнике ничего не могу поделать против их сильных рук. Через некоторое время я лежу на полу лицом вниз, а на ногах моих сидит блондинка, придавливая их к полу.
— Далее, — отчеканивает голос её подруги, и на мои ягодицы со свистом опускается хлыст. — Говорить с нами можно только тогда, когда мы сами к тебе обращаемся. — Ещё удар. — После каждой фразы надо говорить "госпожа Ирина" или "госпожа Наталья", в зависимости от того, кто к тебе обращается. — Ещё два удара. — Госпожа Ирина — это я, так что не забудь поблагодарить меня после порки как полагается.
Удары сыплются на меня один за другим. Я кричу от боли и что есть силы пытаюсь увернуться, но бесполезно. Прочная цепь надёжно держит меня спереди, крепкий и горячий зад "госпожи Натальи" припечатывает меня к полу сзади.
— Если не будешь нас слушаться — будешь наказан. Если заговоришь с нами без разрешения — будешь наказан. Если вздумаешь сбежать или выкинуть ещё какой-нибудь фокус — будешь наказан так, что своих не узнаешь.
Острая, жалящая боль затмевает всё. Пот заливает лицо, зубы стиснуты намертво. Я готов на всё, лишь бы мучения прекратились.
— Тебе всё понятно?
— Да!
Ещё несколько ударов.
— Тебе всё понятно?