Мы затащили ее в подвал, когда все уже было готово. Я продел ее связанные руки в петлю и подтянул тело вверх через блок. В ее глазах плескался ужас, ноги мелко дрожали, платье прилипло к телу.
Мы сели в кресла, я плеснул в стаканы "Золотого Кольца", молча выпили.
– Сними с нее платье, макс, – сказал я.
Макс медленно расстегнул три кнопки на груди и стянул платье вниз. Бюстгальтера не было. Мне стало интересно:
– Убери пластырь.
Макс освободил ей губы. Ее ноги оставались полусогнутыми, внутренняя сторона бедра уже ощутила руку Макса. Потом он надавил на лоно, она вскрикнула и прогнулась назад. Макс усмехнулся, погладил ее по щеке. У него уже стоял. Она видела это.
Я все думал, почему она не одела бюстгальтер.
– Кеша, как это, – проговорила она, – почему? Зачем вы так?
Я был вынужден улыбнуться.
– А как? Вы хотели бы, чтобы мы с Максом остались после уроков в классе и сказали вам: "Жанна Павловна, мы решили с вами поразвлечься в этот уик-энд, потому что вы – sex-appeal, вы нас возбуждаете одним своим видом, когда ведете уроки, и когда вы наклоняетесь, и когда вы в короткой юбке, и у вас красивая грудь, и мы знаем, что вы не замужем, но мы, Жанна Павловна, странные ребята, мы странно любим, по-особенному…"?
Капли пота докатились уже до ее груди и теперь спускались в ложбинке. Макс был уже у коробки, а она все еще смотрела на меня. Он быстро рванул сзади ее трусики и с силой воткнул искусственный пенис, уже намазанный вазелином, в ее анус. В ее глазах слезы оставили только изумление.
– Вас еще никто так? – сказал Макс, довольно улыбнувшись и проведя пальцем по ее губам.
Я закуривал, когда она увидела вибромассажер в руке Макса. И она испугалась, что они поймут, если все наступит слишком быстро. Не прошло и минуты, а конвульсии уже сотрясали ее, ноги неприлично страстно сжимали руку Макса под его изумленным взглядом в спокойных глазах Кеши.
– Давай, – сказал я. Макс ударил ее по щеке, потом схватил за волосы и за грудь. Он несильно бил ее по болезненным местам, и она с о страхом почувствовала, что наступают новые сладостные судороги, сок уже стекал по ляжкам, и когда она увидела руку, двигающуюся в джинсах, она погрузилась в вихрь без остатка.
Мы курили. Ее тело лежало на полу, казалось, без чувств. Волосы разметались.
Макс встал и пододвинул еще кресло, затем опустил ее туда, она открыла глаза, ресницы вздрагивали, теперь он привязывал руки ремнями к подлокотникам, широко развел ноги и привязал их к ножкам кресла. Она смотрела на меня.
– Хотите уйти? – поинтересовался я. Она молчала.
Макс ввел оголенный конец телефонного провода ей в вагину, потом сел рядом со мной и взял старый аппарат с ручкой. Жанна вскрикнула, когда он несколько раз крутанул ручку – от неожиданности, было не больно, а щекотно и вызывало такие…
– Сильнее, – сказал я.
Макс стал крутить быстрее, она задвигала тазом, задергалась: – Боже, сумасшедшие… Перестаньте, ну не надо, ну я прошу тебя, Кеша, ой… ох… а… ну я… прошу.
– Что вы хотите сейчас? – крикнул я.
– Ой, не надо…
– Сильнее, Макс.
– А… а… – Она дергалась, извивалась как могла, нестерпимый зуд внизу пугал, что она не вытерпит и скажет.
– Что ты хочешь? Ну! – Макс все крутил.
– Изнасилуйте меня, – закричала она, – быстрее.
Я подошел, расстегнул джинсы. Моя вздыбленная плоть была рядом с ее лицом, она потянулась губами, но не смогла достать…
– Ближе, ну ближе, о… ох… – стонала она.
Макс уже перестал крутить, когда мой оказался у нее во рту. Внезапно оргазм стал сотрясать ее, член выскочил, и струя ударила сначала в щеку, потом на закрытые веки, брови…
Я сел в кресло без джинсов, ее голова откинулась назад, лицо, покрытое спермой, слегка вздрагивало, рот был приоткрыт.
Макс подошли положил ее кисть руки в тиски, потом стал медленно сдавливать пальцы. Она очнулась и удивленно посмотрела не него. В следующее мгновение острая боль заставила ее закричать.
– Что, что вы хотите? Что? Что? Я все сделаю, не надо, больно!
Макс остановился и посмотрел на меня.
– Мы хотели бы узнать от вас, Жанна Павловна, что случилось с пятиклассником Ленюлей месяц назад.
– Ничего.
– Не заставляйте нас делать вам больно.
– Не надо, я расскажу.
– Мы слушаем.
– Я сказала остаться ему после уроков, так как он не сделал домашнее задание…
– Подробно, мы не торопимся. Отвяжи ей правую руку.
– Леня, сказала я ему…
– Во что вы были одеты?
– На мне была короткая черная юбка в обтяжку и белая кофточка с вырезами на груди и на спине, – она смотрела на мой поднимающийся член.
– Вы знали, что он самый беззащитный в класcе? – спросил я.
– Да.
– Что у него мать – уборщица в нашей школе?
– Да.
Что он всего боится, особенно учителей?
– Да, я знала, я спросила, почему он не сделал урок, он молчал.
Я встала и пошла закрыть дверь в класс. Я чувствовала, что он смотрит, как я иду, на мой зад, на мои ноги. Когда я садилась вновь перед ним, я медленно положила ногу на ногу, чтобы юбка задралась так, что стали видны резинки чулок.
– Подойди ближе.- Он подошел.
– Ну и расскажи мне, почему ты не сделал урок.
_ У нас были гости вечером.
– Ну и что? Сделал бы уроки в своей комнате.
– У нас одна комната.
– Сделал бы после ухода гостей?
– Он остался на ночь.
– Кто?
– Мамин гость.
– Остался у вас на ночь?
– Да.
– Где же он спал? – Леня молчал. Я ударила его по щеке. – Ну?
– С мамой в кровати
– А где твоя кровать?
– В другом конце комнаты.
– Ты слышал, что они делали ночью? Ну! – Я ударила его по щеке два раза.
– Да.
– Что?
– Он залез на маму сверху и двигался, кровать скрипела…
– И все?
– Мама еще стонала.
– А он?
– Он сильно дышал и хрипел…
Я развела ноги в стороны, расстегнула одну пуговицу на кофточке. У него дрожали губы, он вспотел.
– Что было дальше? Ну, быстрее!
– Потом мама встала на четвереньки, а он встал сзади нее…
– И что?
– Он стал двигать попой.
– Зачем? Говори, зачем?
– Чтобы его писька ходила туда-сюда.
– Зачем?
– Не знаю.
– Знаешь! – Я схватила его за щеку ногтями и стала крутить кожу. Он закричал.
– Чтобы ему было приятно, – задыхаясь, проговорил он.
– А ей?
– Ей, наверное, тоже.
– Наверно или точно?
– Точно.
– Почему? Ну, говори, ну! – Я несколько раз сильно стукнула его каблуком по щиколотке. – Говори.
– Потому что она так стонала и говорила: "Еще, еще, милый", а потом говорила: "Глубже, глубже, сильнее…"
– А что ты делал в это время?
Он не отвечал, стоял, потупясь. Я наступила ему каблуком на сандалию. – Ну?
– Я дрочил.
Покажи, как!
– Я не могу. – Он замолчал.
Я ударила его каблуком по пальцам ноги.
– Не стоит.
Я я схватила его за брюки.
– Снимай штаны!
Он не двигался, я сильно ударила его в живот, он согнулся и застонал. Потом стал стягивать штаны. У него стоял и был не такой уж маленький. Я взяла его в руку, оголила головку.
– Я тебе нравлюсь?
– Да.
– Очень?
– Да.
– Ты дрочишь по ночам?
– Да.
– О чем ты думаешь в это время?
– О вас. – Ох, вот как? И что же ты представляешь, а?
– Что вы приходите на урок в класс и потом при всех снимаете юбку, – он тяжело дышал.
– И что?
– Потом снимаете и трусики…
– Ты знаешь какие я ношу трусики?
– Да, я подглядывал, когда вы стояли с директором на лестнице.
– В чем же я остаюсь?
– В чулках и в кофточке.
– Дальше.
– Ну вы ходите…
– Не ври!
– Бьете нас линейкой.
– Всех?
– Меня.
– А потом?
– Садитесь на парту передо мной, расставляете ноги и водите рукой по груди и ногам и там…
– Скотина! – я сильно ударила его ногой вбок. Он упал, я стала пинать его, он вскрикивал, его член стоял, головка покраснела, я схватила за него и ущипнула. Он заскулил. – Встань, ну!
– Откуда ты знаешь, где я должна водить?
– Видел по видику.
– Дрочи. Быстро, – видимо у меня дрожал голос, сок уже тек сквозь мокрые трусики. – Дрочи, ну, быстро!!
Он стал двигать рукой и смотрел мне на ноги, его лицо исказилось. Я расстегнула кофточку, грудь вывалилась. Он обомлел, рука задвигалась быстрее.
– Иди сюда, ближе. Ты сосал у женщин?
– Что сосал?
– Внизу, между ног, вот здесь? – я расстегнула юбку, подняла ее на талию, отодвинула трусики в сторону.
– Нет, – казалось, что он упадет. Я взяла его за волосы и притянула к лону. Он ткнулся носом между губок, его нос был холодным.
– Языком, ну, давай, – он стал лизать. – Выше, да здесь.
Через минуту подступили спазмы, искры, свечение, все… по-моему, я сильно сжала ноги, так, что тон кричал, ему нечем было дышать, я рвала ему волосы…
Она дрожала, глаза почти закрылись, лицо покрылось пятнами.
– Ну, ну… – сказал я, и она пальчиками свободной правой руки проникла туда, поймала его и почти остервенела…
– Потом что? – сказал я, но она уже не слушала меня и не видела…
– Еще несколько раз, потом била его… ох… заставила вообще раздеться… била ногами… ай! потом лизал анус… долго, заставляла совать туда язычок… я постоянно кончала… потом била его по щекам, чтобы не вздумал никому рассказать…
– Мы мимо проходили и услышали его крики. Мы знали, что вы вдвоем в классе, – но она меня не слушала. – Потом это повторялось? – крикнул я.
– Да. Да, – ее пальцы блестели и двигались с сумасшедшей быстротой, иногда почти полностью скрываясь внутри.
– Часто?
– Почти каждый день…
– До сих пор?
– Да… ох… да… да… ооо! – брови изумленно поднялись, губы скривились, она падала в медленно открывающуюся сверкающую пропасть, тело в ремнях забилось, соски напряженно вздрагивали, она была чертовски красива сейчас.
*****
Макс вскочил, сорвал ремешки с ног и рук, повалил ее на живот на пол, приподнял зад, развел ноги и начал грубо и методично. Я слышал ее стоны, видел, как похотливо она движет ягодицами ему навстречу, как капает слюна изо рта, как темнеют ее волосы, и мне хотелось задушить эту обезумевшую кошку.
– В меня, в меня, – кричала она, но Макс деловито кончил ей на спину. Потом я схватил плетку и ударил ее по ягодицам, она дернулась и замерла, все еще всхлипывая. Что-то остановилось во мне.
– Хватит, пойдем, – сказал я Максу. – За шкафом дверь в душ, бутерброды на столе. Водка. Дверь захлопните, – сказал я и мы вышли.
– Ты был прав, – сказал Макс.
– Увидим, – ответил я.
На улице тихо и пустынно светились фонари, и через 10 минут на магистрали такси подобрало нас.
Уже наверху, в квартире у меня, Макс позвонил сестре, что останется здесь.
– Будешь коньяк? – спросил я.
– Я – водки. Ты был прав.
– Время покажет, – я думал теперь о ее глазах, какими они были, когда я закрывал дверь. Они были спокойными и внимательными, и я не сомневаюсь, что они заметили мои слегка дрожащие пальцы.
Макс часто оставался у меня, его родители погибли пять лет назад. Он жил в двухкомнатной квартире со смежными комнатами вдвоем с двадцатичетырехлетней сестрой. А ему было 17, унисон их жизни как раз и не мог соединиться на этих 32 квадратных метрах. Ее вечеринки – это только ее вечеринки, после которых должны быть только ее ночи. Спасительный приют был в 17 квартире, на четвертом этаже хорошего дома по ул. Кирова, – у меня в квартире, которую я занимал один. Сдавать в интернат меня не стали. Отец и с ним мать третий год работали в Пакистане в торгпредстве. В классе дико завидовали шмоткам, а я сам дико завидовал иногда своему свободному времени.
Мы с Максом были неплохие ребята, которые никогда не знали никакого Ленюлю до этой ночи…
Год заканчивался тихо и мирно, близились летние каникулы, ровный голос Жанны Павловны по-прежнему поднимал мою персону, либо персону Макса, так же как и любого другого. Но я боялся за Макса – он всегда так при этом краснел, что Люба Нечаева в душе заходилась, принимая это на свой счет.
30-го нас отпустили, а 2-го мы с Максом решили отбыть из города на байдарках. Но нас по понятному поводу пригласила на вечеринку Люба. Мы как раз обсуждали эту проблему, когда мимо нас по коридору прошла Жанна Павловна. Я остолбенел. Я всегда столбенел, когда видел ее походку. Мне стало грустно.
Вообще-то я принципиально не пью плохие напитки и много. Я изменял себе в этом всего один раз, именно в тот вечер, у Любы. Мы пили все и до тех пор, пока жизнь не замигала у нас перед глазами бесшабашными огоньками игральных автоматов. Мы были счастливы, Макс обнимал Любу и я смирился уже с тем, что мне придется возвращаться домой одному.
– Идиот! Идиот!! – закричала на кухне Любка. Вышел Макс, и я понял, что пора, раз все вернулось на круги своя.
На свежем воздухе в ночной прохладе я спросил, что заставило ее так изменить свое мнение о нем?
– Как я теперь припоминаю, я сказал ей буквально следующее: "Мадам, как вы относитесь к тому, чтобы стать любовницей моего добродушного пса?" Вт, собственно, и все.
– Что ты имел в виду под псом?
– Именно моего пса Чери.
– Значит, она поняла тебя правильно;
Тем временем мы спокойно двигались к проспекту, чтобы на такси уехать из этого места, но игральные барабаны крутились все быстрее, лампочки вспыхивали, как стоп-сигналы, а удар не стал такой уж большой неожиданностью. Неожиданность проявилась в том, что большое и бесчувственное тело Макса уже втаскивали в "девятку".
К Жанне приехала ее сестра Лия с мужем. Она была чуть старше и всем, что было в жизни Жанны особенного, она была обязана своей оригинальной сестре. И даже оригинальной ее семье. Вадим очень, очень оригинален, говорила Лия ей перед свадьбой. Такая оригинальность Жанну не прельщала, но она любила в сестре воплощение своих снов. Период восторженного поклонения прошел года два назад и уступил место деловому сотрудничеству на почве насыщения жизни оригинальностью.
И теперь утром, после жаркой ночи, когда они любили друг друга, а потом приняли вместе ванну, кофе на террасе дачи казался особенно вкусным; среди сосен, солнца, хвои и ее запахов, тишины, как результата отсутствия кого бы то ни было в округе за километр.
Вадим вышел к завтраку в отличии от них совсем обнаженным.
– Не опасайся, дорогая, со временем его наклонности уже не делятся пополам. Мы, в конце концов, проиграли этот раунд.
– От чего же, – Вадим положил руку на ногу Жанне и стал двигать ее вверх.
– Ого, ты меняешься на глазах, Жанна действует на тебя неотразимо. Вперед, Жанна, обрати его опять в нашу веру.
Вадим все больше распалялся. У него встал. Он схватил Жанну за талию и рывком толкнул на стол. Макнул руку в сметану и ударом вошел туда, где до сих пор побывал лишь язычок и искусственный слепок.
Перед глазами плескалась чашка кофе, удары были нервными, Лия вовсю наслаждалась зрелищем, где-то в животе возникла истома, Вадим зарычал, внутри стало горячо, она закусила палец, это было так же необычно…
Вадим уже отдыхал и пил кофе, Жанна так и лежала грудью на столе, спазма не отпускала ее, лицо было бледным, и встревоженный взгляд Лии это отметил.
– Пойдем вниз?
Жанна, стиснув зубы, кивнула. В комнате она быстро облачилась в мягкие высокие кожаные сапожки выше колен и лайковые трусики с прорезями. Лия надела что-то похожее на ремни. Они спустились в подвал. Макс оставался подвешенным еще со вчерашнего вечера.
– Привет, красавчик, – проворковала Лия, голова Макса дернулась, она ущипнула его.
– Отойди, – только и сказала Жанна… Она стегала и стегала, кнут свистел, Лия просила остановиться, но она видела дергающееся тело, пока кнут не выпал у нее из рук, и на коленях она судорожно ловила лоно, чтобы помочь Лие вставить туда вибратор…
Вот они сидят сейчас в креслах перед безжизненным Максом и пьют коктейли. Жанна шутит:
– Наверное, ему не до женщин теперь?
– Мы это проверим, – Лия берет шприц и грациозной походкой приближается к Максу. Туго обтягивающие ее ремни скрипят. Макс уже знал, что за уколом ему безумно захочется женщину, он будет бесноваться в жгутах и брызгать спермой на медленно извивающиеся перед ним два женских тела.
– Когда мне говорят: "она женщина!", внутри я улыбаюсь, хотя я не самый страстный поклонник Ким Бэсинджер. Когда мне говорят: "это – секс!", я могу усмехнуться… Этому нельзя научиться, это талант. Но когда мне говорят: "вот любовь", я замираю, словно перед тьмой.
Когда я вижу исполосованного Макса, двух смеющихся женщин с кнутами и добродушного мужчину рядом с ними, я думаю: "Вот страстные поклонники таланта тьмы". Мне легче. Меня не бьют. Я – десерт. Мне не сказали пока и пары слов, меня просто внимательно изучают.
Раз в день, обычно по утрам, приходит эта женщина. Она смутно видит, как она ставит пищу, затем садится на стеклянное судно и писает туда. Это его жидкость, другой ему не дают. Потом она спрашивает: "Ну, куда сегодня?"
– Что с Максом?
– Не волнуйся. Нагнись, – он нагибается и сзади уже не видно возлюбленную плоть…
– Я хочу его видеть! – но она просто усмехается и делает укол. Уходя, она кивает на резиновую куклу, валяющуюся на кровати:
– Смотри, не замучай ее! – ее грациозный зад плавно покачивается за закрывающейся дверью. Этот зад сводит его с ума, стоит перед глазами до вечера, пока он потеет и стонет над размалеванной резиной, и даже когда забывается, он возбужден, ничто не может принести успокоения… Он представляет прошлое лето на даче своего брата под Питером.
Брату 25, и месяц до этого он женился на очаровательной блондинке с потрясающей фигуркой.
В первый же вечер Кэш случайно заглянул в гостиную с темной террасы. Ее юбка была поднята, грудь лежала на столе, а брат, спустив светлые брюки, любил ее при свете камина в меньшее отверстие. Ее губы создавали блаженную улыбку, вдруг он дернулся, она моментально развернулась, схватила его губами, чтобы все вобрать в себя. Ритуал.
Лишь неделю спустя он понял, что это была не случайная сцена. Вечером у всех троих в руках, как обычно, коктейли, на экране грациозное совокупление… Татьяна встает, медленно расстегивает кофточку и сбрасывает ее, ее грудь вздрагивает и колышется, когда она приближается к Сергею. Встав на колени и изогнувшись, она расстегивает его брюки, его член вырывается на свободу, она лижет ствол так, чтобы и это, и ее безупречный зад были хорошо видны… Копна светлых волос поднимается и опускается, брат постанывает, Кэш выходит…
– Мальчик стесняется дрочить при нас, – говорит она и продолжает. Брат стискивает ее голову.
Утром за чаем супруги улыбаются.
– Серж.