На пятом этаже, все так же как на первом. Все закрыто.
Как вдруг, как у Пушкина в стихах… О чудо!
Из за двери появилась красивая негра с классной, вроде настоящей грудью. Тонкой талией и волшебной большой задницей.
Вот те раз. Я ж только посмотреть пришел. Неужели инстинкт победит?
Что делать?
Надо спросить сколько.
25. Я улыбнулся. 25, как в детстве. И как в детстве порывшись в карманах извлек 2 бумажки, и отдал ей как продавщице мороженного, ожидая взамен вкусную сладость…
…Она моет мне член нежно, улыбаясь доброй темно-джокондовской улыбкой.
Почему то вспоминается как я сижу в корыте с водой, рядом плавает резиновая уточка, и меня моют шампунем . Белая кожа, темная кожа. Новый отсчет.
Опять время стучит в висках, растягивая секунды. Волнение делает слабым, и я поддаюсь. Мозг плавится, предвкушая.
…То натураль?- спрашиваю я по-интернациональному.
Она гордо выпячивает свою и так не-децкую грудь пятого размера и важно кивает.
— Я, я!-и переводит, -Ес, ес!
Оно вроде и так видно, что не силикон. Классно. Осторожно дотрагиваюсь до груди кончиками пальцев. Легкие разряды кайфа…другой рукой приподнимаю на ладони вторую грудь. Радость вперемешку со страстью захлестывает меня и сладкими волнами бьет меня в заднюю часть головы.
Она снимает трусы. Она голая.
Я веками касаюсь ее шеи. Ноздри расширяются. Все чувства обострены.
Я прижимаюсь к ней. Другая кожа. Другое ощущение кожи.
Пальцы мои гладят ее, мнут ее налитую грудь, оттягивая другие, более сладостные мгновения на потом.
Минуты назад у меня была надежда лишь на журнал, а тут целая голая баба.
Будто ждал от Деда Мороза игрушечную машинку, а он подарил целый велосипед.
Я веду по животу руку вниз. Надо имя спросить, как культурный подумал я.
— Нейм Вас?- говорю.
— Джессика.
О! -поддерживаю разговор ,-Гут!
Она чуть наклоняется и стаскивает с меня трусы и я остаюсь, как прапорщик с двумя вещами… в носках , но не с портупеей, как это пишется в романах , а в очках .
Снято и это.
Разум любезно напоминает, как бы паспорт не стырила.
Проверю на выходе, успокаиваю я его.
…У нее нет запаха, дезодорант все перечеркивает. Оставляя мне лишь три источника ощущений… глаза, подушечки пальцев и …
Ее пальцы проворно надрывают край упаковки презерватива .Она становится на колени.
Я глажу ее черные волосы, лицо. Какая-то она странная. Слишком светлая для негры и слишком темная для латинос.
— Откуда ты? — спрашиваю- Лифе где?
О!-Куба!- отвечает она и чуть нажимая губами проводит по всей длине надетого уже на меня презерватива.
— О! Гут! Куба! Фидель!- Одобрительно говорю я толи от того, что наш советский человек рядом, то ли от того, что сейчас делает губами.
Она, по-доброму мычит, соглашаясь.
Время течет, отсчитывая секунды пульсами на вене внизу, то открываясь, то вновь закрываясь накрашенными помадой губами, пульсируя, будто за стеклом презерватива.
— вспомнил я рекламу- помада, не оставляющая следов.
— Фак?- Джессика оторвавшись от своего занятия, энергично показывает руками, как надо делать и машет в сторону кровати.
…Всунуть ей? Все что можно, давно стоит, но хоть и презерватив, СПИД и прочая мутотень не выходит из головы.
Как подумать… делай потом анализы, кушай таблетки, уколы всякие. А если СПИД? Тогда совсем капут.
О кей! говорю.
Кубинский сексуальный борец, подумав что я не совсем извращенец, вскакивает на койку. И изгибается. Задница у нее не фиолетовая и не черная. Шоколадная. Молочно шоколадная. Наверное, у Фиделя Кастро тоже такой шоколадный зад, только с волосами, но это не ко мне, а к негру-охраннику из сказок Андерсена.
— Камон, — растягивая певуче это слово, она плавно манит меня к себе.
Тумбочка приближается. Кровать приближается. Женщина на кровати тоже приближается.
Это я лезу на кровать. Вроде простынь сменили.
Все же немецкий бордель- чисто и аккуратно. На тумбочке цветочки стоят.
Она все еще стоит, готовая начать свою трудовую деятельность.
Я виду ей левой рукой по спине. Медленно перевожу руку и шарю по громадной заднице
Что-то есть волшебное для меня в больших грудях и большой заднице.
Откуда такой восторг и почему? Не знаю.
Инстинкт наверно, с проделками дядюшки Фрейда, свершили со мной такую вот веселую склонность.
Я как перед роялем. Перед черным роялем. Провожу пальцами по спинке.
Ну, я совсем на взводе. Надо, что-то делать
— Перевернись,- прошу я.
— О, Клас-сик! Она понимает и говорит, почему-то совсем тихо.
Она переворачивается.
Я прижимаюсь к ней такой теплой, большой, желанной и руки мои расходятся.
Одна к себе, другая к ней.
…Впадина живота, тонкая щеточка волос лобка и наконец губы, ее нижние губы влажные чуть приоткрытые.
Моя вторая рука начала движение. Чуть ускоряясь, чуть замедляюсь… Я целю ей подмышки…
…Чайки. Соленое море…
Беру в рот ее сосок.
… Пальмы. Белый песок…
Веду по краю и моя рука специально соскальзывает вниз. И я касаюсь ее сгибом локтя. Там нежная кожа.
*****
Не нежнее языка, но нежнее пальцев.
И вена также запульсировала, как и внизу.
И Джесси поняв мою игру, подалась, помогая мне.
Руки слушали ритмы. Руки гладили. Руки погружались.
Руки ускорялись и замедляли ход…
…Он…Белая молния спиралью пронзив позвоночник ударила в голову.
И взорвавшись где-то в задней части головы растеклась мягкими тягучими волнами по всему телу…
…Я посмотрел на Джессику, на синее небо за окном.
За окном шумел Франкфурт и по синему небу плыли облака.
Облака вплывали из детства. Из детства. В 20 лет спустя…