Снегопад был таким, что за два часа окно снаружи сплошь залепило снегом. Обнаженная девушка поднялась из постели и, обхватив свои бежевые плечи, подошла к окну. Она легонько постучала кулачком по стеклу в надежде, что снег снаружи осыплется. Так и получилось: маленький тонкий пласт бесшумно отломился и канул. Девушка нагнулась к образовавшемуся глазку и долго смотрела на осугробленные крыши, а потом повернулась назад с таинственной улыбкой совершенно счастливого человека и с невинными словами:
– Как быстро в этом году наступила зима!
Мужчина откинул одеяло и сел на диване. Он смотрел на девушку. В его глазах не было ничего, кроме усталого тепла.
– Танюша! – позвал он. – Иди, сядь рядом со мной!
С поспешной готовностью, какую женщины проявляют лишь тогда, когда хотят подчеркнуть сове желание немедленно повиноваться своему властелину, девушка бросилась к мужчине, но села не рядом, как он просил, а на ковер у его ног, положив руки и голову к нему на колени:
– Знаешь, Васенька, я, кажется, наконец-то по-настоящему счастлива…
Васенька запустил пальцы в волосы возлюбленной, поднимая ее голову. Он улыбался.
– Раз уж мы приняли сегодня такое решение… Решение – на всю жизн ь… Так давай отметим этот день, – предложил он.
– Давай, – кивнула Таня. – пойдем куда-нибудь?
– Для начала я куплю тебе у кооператоров двадцать одну пунцовую розу.
– Почему двадцать одну?
– А ты забыла, сколько тебе лет?
Девушка с улыбкой шумно выдохнула воздух – это у нее был такой странный смех:
– Тогда купи пятьдесят девять.
– Зачем?
– Затем, что сегодня наш общий праздник, а если посчитать, сколько нам с тобой вместе лет и особенно сколько розы будут стоить в это время года…
– Тогда я куплю тебе какой-нибудь другой, но совершенно необыкновенный подарок.
– Да. Жемчужные бусы. В том киоске, что у метро. Моя приятельница – ну та, нищая поэтесса, у которой это – единственная драгоценность, однажды дала мне померить и тут же, увидев их на мне, сказала, что обратно не возьмет, потому что это моя вещь, я словно бы с ней родилась. Мне стоило огромного труда вернуть ей бусы – она все сопротивлялась, но в душу мне они запали. Поэтесса – матовая блондинка, на ней жемчуг как-то блекнет, а на мне – я ведь совсем смуглая и черная – наоборот, приобретает какие-то немыслимые оттенки – голубой, розовый, желтый – где их раньше не было… Словом – живет! Я все копила деньги на такие бусы, но никак не могла собрать четыреста рублей, все на что-нибудь мелкое соблазняюсь…
– Решено, – обрадовался Вася. – Я сегодня богатый. Сейчас покупаем жемчуг. Потом идем подавать заявление. А после этого хватаем тачку и едем в "Норд". Тамошний директор – мой школьный приятель, так что нас примут как царей.
– И ты скажешь своему другу, – подхватила девушка, – вот это – моя невеста, Таня Лазарева.
– Невеста, – твердо повторил Василий и посмотрел на Таню так, как смотрят только очень открытые и влюбленные люди.
У киоска Таня сняла пуховый шарф, обнимавший ее шею, и Вася торжественно застегнул на ней сзади замочек жемчужного ожерелья. Девушка загляделась на себя в витринное стекло. И она действительно была необыкновенна в тот миг. Из серенького потертого песцового воротника беспомощно тянулась тонкая смуглая шея, на которой жил своей отдельной, недоступной и недосягаемой жизнью жемчуг. Василий залюбовался своей любимой. Танюша отказалась снова надеть шарф, но Вася почувствовал, что она не простудится – такое ощутимое доброе и счастливое тепло, почти свечение, исходило от нее.
Совсем стемнело. С трудом пробивая себе колесами путь в рыхлом снегу, древний "Запорожец" остановился у закрытой стеклянной двери ресторана, одну половину которого занимала огромная табличка "Мест нет", кажется, приделанная туда раз и навсегда, а другую – спина швейцара, не соизволившего даже повернуться на стук Василия. Тому пришлось сильно пнуть дверь ногой, чтобы швейцар, не отрывая носа от газеты, сделал рукой неопределенный жест к табличке, очевидно решив, что имеет дело с душевнобольным. Василий повторил свой маневр, и только тогда швейцар, не открывая двери, стал знаками выяснять, в чем дело, на что Василий закричал, что ему нужен сам директор. Швейцар начал длинно расспрашивать, что да зачем.