Пролог
С тех давних дней,
Когда родились люди,
Когда они разумней стали обезьян,
И полысели очень сильно груди
(Остались волосы лишь у армян,
Азербайджанцев и грузин,
Да у чечено-ингушей) ,
Как много раз был слышен вопль:
"Victoria!!! Победа!" Пыль
Взвивалась из-под ног босых
Толпы могучей. И с криками "Ура!"
В пивнушки разбегались. И позже, их уже косых
Видали на дорогах, и вслед кричали им: "Vivo!
Да здравствуют синьоры.
Победа! Независимость! Уры-ы-ы!
И слово-то не сложное: "Победа".
Но стоит лишь кому-нибудь сказать его
И сразу прояснятся очи,
Уставший вновь получит сил
И сможет рок-н-ролл отбацать
На асфальте под жарким солнцем
Южных парижан. И крикнет
На распев, как слышал в детстве: Да!
ПО-БЕ-ДА! ПО-БЕ-ДÁ!
Но ведь победой отличиться
Можно не только на войне,
И побеждать надо учиться
При мире на другом фронтé.
Кому намёк не очень ясен,
Могу сказать я прямо в лоб,
Хотя такой дурак ужасен.
Нет не дурак! А остолоп!
Ужель писать мне надо прямо,
Что этот фронт любовью звать?
И что на нём ебаться надо,
Мух не ловить и не зевать?!
Нет, я уверен, что читатель
Поймёт меня без лишних слов,
А я — презреннейший маратель, —
Историю вам расскажу с азов.
Нельзя сказать, что поучительную,
И не совсем нравоучительную,
Скорей немного пошлую,
Как Сэм ебался с Кошкою,
Прекрасною девицею,
Стремительной куницею.
Сравнить её ни с кем нельзя;
Неописная красота!
Зовут её все Аллой:
Ну, я начну, пожалуй!
Часть I
Прекрасное видение
1
К закату солнышко садилось,
В родной Москве был сильный зной,
И время медленно катилось:
Тоска овладевала мной.
Как вдруг с Рязанского проспекта
Свернул парнишка молодой,
Я понял: лучшего объекта
Уже не будет предо мной.
В душе моей родилась повесть
О похожденьях паренька.
Но на Рязанке сё не новость,
И я решил приврать слегка.
Парнишку кличут просто Сэмом,
И этот Сэм решил пойти,
Начистив боты чёрным кремом,
В Кузьминках погулять с тоски.
А летний вечер был прекрасен,
Едва ли дома усидишь,
И небосклон был светл и ясен,
Казалось, прыгни — полетишь.
В Кузьминском парке сплошь берёзы,
Сосёнки, липки и дубки,
Цветут ромашки там и розы,
Фиалки, астры, васильки.
И аромат тончайший в парке,
Глаза закроешь — вмиг уснёшь,
Как будто пригубился к чарке
Старинного вина. Орёшь
Из всей своей ты мочи:
Прекрасный парк! Отлична жизнь!
Зачем мне надо ехать в Сочи,
Коль и Кузьминки хороши?!
И одуревши от озона,
Сэм побежал куда-то в лес,
И на скамейку там залез,
Открывши первый том Дрюона.
Однако ж, не сýждено было
Читать про древних королей
Ему романы. Рядом было
Существо всех-всех нежней,
Всех-всех красивей и милей,
Всех-всех затмить оно могло,
И Сэма мигом обожгло
Присутствие её.
2
Лицо её всех поражало:
Её — незéмна красота!
В глазах её всегда сияло
Такое: Впрочем, хуета.
Зачем хвалить глаза царицы?!
Они прекрасны! Спору нет!
Но у молоденькой девицы
Есть и другой, сокрытый свет.
Писать о том в литературе
Нет смысла. Повесть не пройдёт
Через великий пост цензуры.
А в прочем, может, повезёт?!
Поднимут вой, хай и пиздёжь:
"Ай, караул! Ох, срам! Грабёж!!!
И никакой он не фантаст!
Наш Криптонимов — педераст!"
Однако тут остановлюсь,
Что мне за дело до цензур?
Писать я повесть тороплюсь
Для вас. Не для цензурных дур.
Так вот. Чудесный свет
Её глаза таили.
В них отразился неба цвет,
Они к себе людей манили.
А носик — прелесть, а не нос! —
Меж пухлых щёчек находился,
Не крив, не кос и не курнос,
Такой, каким он и родился.
На щёчках ямочки. Когда
Она немного улыбалась
Заметно их. Но вот беда!
Она ни разу не ебалась.
А губы — маков алых цвет,
К устам уста они тянули,
Как будто созданы для бед
Тех, кто на них хоть раз взглянули.
Теряли все покой и сон,
Она же этого не знала,
И на природы выйдя лон
Она скучала и зевала.
Фигурой пышною своей
Мужчин она всегда смущала,
Две груди сочные, ей-ей!
Она небрежно засувала
Под платья шёлк, под бюстгальтéр,
Хотя они достойны были
Носиться в дивном царстве пэр
На лучшем теле изобилий.
Но ведь она жила в Москве,
В такой родной стране Советов,
Где размышлять о царствие
Нельзя! Не избежать наветов.
Так пропесочат — не уснёшь!
И блядью назовут, и стервой,
Той, что смущает молодёжь
Своей несдержанной манерой.
И вся фигура молодицы
Манила толпы за собой.
Как в поговорке говорится:
Ебись, покуда молодой!
3
И, охуевши от красотки,
Свою Сэм книжку отложил,
Как будто в приступе чахотки
Сэм, как собака, заскулил.
Однако ж взял себя он в руки,
Боясь поступка своего,
Претерпевая адски муки,
Взглянул он снова на неё.
Она, по-прежнему, сидела,
Склонив головку чуть-чуть вниз,
В пространство пред собой глядела.
"Очаровательная Miss!" —
Подумал Сэм. — "Ох, слава богу!
Поступок не замечен мой.
Мне не поднять, однако, ногу:
Хуй мой стоит! Ой-ёй-ёй-ёй!"
Она же тихо встрепенулась,
В сторонку глазом повела,
И ко земле слегка пригнулась,
Смахнула мошку со чулка.
Потом поднялась, потянулась,
О! как прекрасен гибкий стан,
Пошла вперёд, не оглянулась,
А Сэм сидит, как истукан.
Огромнейшим усильем воли
Он, наконец, хуй опустил,
Как будто в жопе кусок соли,
За ней вдогонку припустил.
И в окуляры (т. е. глазы)
Сэм гибкий стан её словил
В толпе народа, в снопах газа
Летящих из машин-пердил.
Но, наконец, свернула дева
В проулок тихий. Вот и дом.
Второй подъезд, затем налево
Лифт. Седьмой этаж. И — бом!
Упрёшься ты в квартиру лбом.
Блаженство ждёт за дверью!
"Я сам себе не верю!"
Подумал Сэм. А сам об стену лбом
Бом!
4
Луна сияла за окном,
Светили звёзды синим цветом,
Сэм поглядел на всё мельком,
Всё это было летом.
Читатель мой! Не удивляйся,
Что действие части второй
Происходить будет весной.
Читай! Поэмой наслаждайся.
Прошёл почти что год с тех пор,
Как Сэм увидел ту дивчину,
Теперь он не "спускался с гор" ,
Ходил и поднимал хуину.
Он год страдал,
И не ебал
Он никого.
Хотя и мог
"Пробраться в стог"
И выебать её.
Однако мы вперёд не будем забегать:
Где, кто, когда и как, кого будет ебать.
Придём мы ко всему своим ведь чередом,
Перевернём страницу и вновь увидим дом,
Тот, где живёт она
И смотрит из окна
На двор, где ходит он
И бьётся в стену лбом.
Часть II
Душевные муки
1
Вновь на деревьях вскрылись почки,
Вновь пахнет в городе весной,
Берёзки прокололи мочки
Одели серьги предо мной.
Весна! Отлично время года!
Весною всё вокруг поёт.
В сквéрах и парках сплошь народа,
И бабочка вдруг оживёт,
Порхает крылышком по ветру,
Поводит хоботком своим,
И вот уж воробей на жертву
Летит. "Эх, чёрт!" мы говорим.
Из долгой-долгой зимней спячки
На волю вышел царь медведь.
Давно уж кончились заначки,
Он голоден. Давай реветь
Из всей своей медвежьей мочи.
Но лучик солнечный весёлый
его заставил замолчать,
И вот медведь, прищурив очи,
Как начал на весь лес чихать.
В лесу с поляны снег сошёл,
Он почернел, разбух осевши.
Заблеял вдалеке козёл,
От перемены обомлевши.
Весь мир менялся на глазах.
А что же Сэм? Где он, чем дышит?
Любовный пыл его зачах,
Иль жарче солнца жаром пышет?
Кипит всё в нём страстей накал,
Я за слова свои в ответе!
Его за год не растерял,
Страдает, как страдал Монтекки!
С утра в Кузьминки он спешит
К ней, не пожрамши, не посрамши,
Колом в штанине хуй торчит,
Бедняжка, год уж не ебамши!
Так, что за херь? — читатель спросит,
Ведь столько времени уже
С тех пор прошло, а он всё носит
Любовный пыл в своей душе!
За девять месяцев прошедших
Её он мог бы заебать!
И став папашей охуевшим,
В коляске плод любви катать!
Читатель мой! Будь благосклонен.
И лучше вспомни ты себя:
Был ли в 17 ты не скромен,
Всё, что шевелится, ебя?
Ты смелым был, бесспорно, верю,
Ты в день один — ёб семерых!
И не считал то за потерю,
Меняя, как перчатки, их.
Но вот однажды, ниоткуда,
И в грудь твою влетал пожар,
И становился ты зануда,
Любви испытывая жар.
И подойти всё не решался,
Затеять первым разговор
Ты с ней стеснялся, опасался
В ответ лишь получить отпор.
Вот так и Сэм в горниле страсти,
С утра приехав в старый двор,
Мечтал о лучшей ипостаси,
Никак нейдя на разговор.
Он в голове крутил сюжеты,
Как подойти, и что сказать.
Он сочинял в душе сонеты,
Их не решаясь прочитать.
Он ждал. Так будем терпеливы,
Незримой тенью за спиной,
Не нервные, и не ворчливы:
За мной, читатель мой, за мной!
2
Ах, как приятны ароматы,
Что в носопырку к нам летят
Цветком лаванды или мяты
От наших избранных девчат.
Ты запах этот издалёка
Средь многих сразу узнаёшь,
Очнувшись посреди болота,
В трясине топкой ты плывёшь
*****
По направлению навстречу
Своей погибельной мечты.
Я помню, за слова отвечу!
А помнишь ли об этом ты?
За шлейфом облачным — виденье,
Где источая свет, искрясь,
Стоит она в лучах знаменья,
Запав к нам в душу не спросясь!
У каждого она иная,
У каждого она своя,
В одёже — всё равно нагая,
Желанна — просто донельзя!
Она хрупка, она покорна,
Она сильна, она безвольна,
Она — мечта, она — полёт,
И водопад струистых вод.
Она нам дарит вдохновенье,
Она на подвиг нас зовёт,
Она — единое стремленье
Всех наших помыслов до йот!
Она одна любвеобильна,
А как в постели хороша!
И дьяволица, и богиня,
Горит, горит в огне душа!
Всё, что испытывал ты в жизни,
Всё это чувствовал и Сэм.
Любовь желанна в пенной тризне,
И башню сносит насовсем.
3
Но, чу! Вот запах. Сэм напрягся.
Сейчас откроется подъезд.
Тут хуй предательски поднялся,
И из ширинки вверх полез.
Здесь отступленье небольшое
Позволю я себе создать,
И дальше, как пиписка, стоя,
Гимн онанизму написать!
С тех давних пор, когда на землю
Упало семя в первый раз,
И человек, забыв про еблю,
Ладонью ощутил оргазм,
Увидев, как дрочáт собачки,
Как мастурбируют ослы,
И как довольны до усрачки
От дрочки хоботом слоны,
Как лихо дно скребут дельфины,
Как пежут руку шимпанзе,
Как извиваются мудины
И не скучают по пизде!
Какие классные виденья
Тут возникают в головах:
То фею пялишь без смущенья,
Забыв про совесть и про страх!
То сразу горсть на хуй навесишь,
Как на шампур из зада в рот!
Фантазией накуролесишь,
Того, что жизнь вам не даёт!
Так славься Онанизм великий,
Собою ты опутал свет!
Акт Мастурбации столикий
Да здравствует из веку в век!
Сэм, ощутив свой член ладонью,
Сомкнул на нём свои персты,
Играя, словно бы гармонью,
Прошёлся он туды-сюды.
Затем смелей за ствол он взялся,
Ловя экстаз от амплитуд,
Он онанизмом забавлялся,
Как древний пахарь, славя труд!
Библейский в нём Онаний ожил,
В него влетел маркиз де Сад.
Он воробьёв всех растревожил,
А кончить всё не мог никак.
Она — всё ближе, он всё чаще
Дрочит, залупу злобно тря,
И воздух изо рта свистяще
Разносится, да только зря!
Его усилия бесплодны:
Ну, Сэм, давай! Давай, кончай!
Сжимай свой орган детородный,
Излейся с воплями: "Банзай!"
Темно у Сэма пред глазами,
Хуй дёргает, как будто тик.
Колдует пот над волосами.
Давай, Сэм, надо кончить стих!
И вот, ура! Ужель кончает?
Да, жидкость вырвалась стремглав!
Тут дверь подъезда отворяет
Не кто иной, сама Она.
Часть III
Сэм-кавалер
1
Она встряхнула волосами,
И, улыбнувшись, прочь пошла,
Круги у Сэма пред глазами,
"Ах, хороша! Как хороша!"
Оправил Сэм свой внешний облик,
И припустил вдогон за ней,
Как вдруг ожил дворовый столик
И вышло шестеро парней.
"Стоять!" один ему навстречу.
"Что за урод?" вопит другой.
"Видать приезжий издалеча.
Ну, ты попал сейчас, родной!"
"Пиздянок огребёшь сполна ты,
Чтоб знал, куда ходить нельзя!"
Подсечку сделал тут "сохатый" ,
И из-под ног ушла земля.
Кто не испытывал ни разу
Слова что значат "двор на двор"?
Кого не пиздили заразы,
Шпаною звать что до сих пор?
Увы, каюк пришёл бы парню,
Но с громким криком: "Наших бьют!"
Из подворотни к шуму-гаму
Ещё три пацана бегут.
Бегут, цепями звонко свищут,
И у шпаны испуг в глазах,
Они при виде силы дрыщут,
И руки их уже в ногах.
Сэм приподнялся, отряхнулся,
"Живой?" смеются пацаны.
"Живой, конечно" , усмехнулся,
"Спасибо. А откуда вы?"
"Мы — с Текстилей. Вчера тут друга
Мутузили шесть мудаков.
Потом какой-то пидарюга
Его оставил без штанов.
В больничке он. А мы в разборку
Приехали в чужой район.
Устроим мы кузьминским порку:
Испиздим всех, кого найдём!"
"Ну что ж. Спасибо за подмогу".
"А может с нами?" "Не, уволь!"
"Лады. На краба на дорогу!"
И по асфальту в стиле кроль,
Они, плывущею походкой,
Умчались жертв себе искать.
Сэм, потеряв следы красотки,
Воскликнул: "Ёб твою-то мать!"
2
Весь день шатался Сэм угрюмо,
Нигде её не находя.
Три бабы в деловых костюмах
Его, улыбками маня,
С собою в закоулок звали,
И удовольствий обещали.
Но Сэм их отослал в пизду,
Не тормознувши на ходу.
Какой-то дед, просящий милость,
Был послан на хуй сгоряча.
И лишь однажды сердце билось,
Чуть не попал под лихача,
Когда влетел на перекрёсток,
Её увидя в глубине,
Но понял, что ошибся просто,
С ней оказавшись наравне.
Пропах за день он выхлопами,
Её не встретив всё равно,
Он вновь столкнулся с пацанами,
Что заступились за него.
"Ого! Наш утрешний знакомец!
Ты как?" "Да в общем, заебись!"
"Ты, к слову, часом не мордовец?
Сказал, как будто, отъебись!"
"А что, мордовцам чешут морды?"
"Да не, мордовцам морды бьют!
Для нас мордовцы слишком горды,
Они не курят и не пьют.
А мы — такие распиздяи!
Пьём водку и ебала бьём!
Мы славно нынче погуляли!
Ты хочешь, и тебе нальём?"
"А, чёрт! И я бы выпил чарку!"
"Вот молодец! Спускай свой пар!
Отыщем мы тебе русалку,
Айда в ближайший дискобар!"
И вчетвером за плечи взявшись,
Над вечереющей Москвой,
Они идут полуобнявшись,
Вдоль по кузьминской мостовой.
3
Ах, тот, кто помнит дискобары,
Куда за три рубля был вход,
Куда стекалися шалавы,
Уверен, что меня поймёт.
Сюда приходят отрываться,
Сюда приходят посидеть,
Сюда приходят нализаться,
Сюда приходят побалдеть.
Кому-то надо подъебнуться,
Кому-то время провести,
Кому-то просто оттянуться,
Кому пиздянок огрести.
Ах, сколько драк и сколько свадеб
Взбудил собою дискобар!
Детей, зачатых в палисаде
Под алкогольный перегар!
Заходишь — полумрак встречает,
И танцевальный марафон;
У стойки — бармен не скучает,
Коктейли смешивает он.
Шальные вспышки стробоскопа
Движенья превращают в кадр,
То, вырывая чью-то попу,
То хаер цвета саламандр.
Коктейль, пульсация мигалок,
Бегущий свет, шум, топот, крик,
Снег световой с шаров-зеркалок,
Колонок разъярённых рык.
Вдруг тишина на миг настала,
Сэм оторвался от вина,
Дверь отворилась диско-зала,
И в полумрак вошла Она!
4
"Эй, пацаны! Гляди на Сэма!
Как он напрягся, протрезвел.
Пиздец, какая перемена!
Сэм, часом ты не заболел?
Или коктейль не слишком вкусный
Бармен на этот раз смешал?
Или музон какой-то грустный?
Или русалку увидал?
Так ты скажи, что за измена
В твоей промчалась голове?"
"Да, пацаны, такая тема:
Уж целый год неймётся мне!
Я пылкой страстью пламенею,
Желаньем тайным трепещу,
А познакомиться не смею,
Вот от того я и грущу!"
"Ну, ты даёшь! Скромняга просто.
Вон та, за столиком — она?
Сэм! Жизнь твоя совсем несносна!
Считай, она приглашена!"
Тут зазвучала "Аллилуйя!" ,
Девчонка вмиг пустилась в пляс.
Ах, как пленительна, танцуя,
Ввела она ребят в экстаз.
Ребята, столик покидая,
Пустились в пляску вслед за ней,
И, незаметно приближаясь,
Ловили взгляд её очей.
И вот она уже в кружочке.
"Приветик!" вдруг сказал один,
"Мы тут с парнями в заморочке,
И на тебя вовсю глядим.
Своей осанкой королевы
Ты в душу нам тотчас запала,
Своею грацией Венеры:
Я — Николай". "Тогда я — Алла!"
Девчонка весело сверкнула
Глазами, брызнув на парней.
И сердце Сэма тут кольнуло,
Он оказался рядом с ней.
"Вот Игорь" , Коля изливался,
"Вот Ромка. Ну, а это — Сэм".
Сэм в "Аллилуйе" извивался,
Не слыша ничего совсем.
Когда же после "Аллилуйи"
Вдруг заиграло "Yesterday" ,
Колян, на ухо Сэму дуя,
Шепнул: "Танцуй же с ней смелей!"
Тут Сэм очнулся, встрепенулся,
И, как галантный кавалер,
Он перед нею изогнулся,
И покраснел, как пионер.
"Вас можно?" "Да" , она сказала,
Отвешивая реверанс.
Как сердце бешено стучало,
Когда пошёл Сэм с Аллой в пляс.
Ах, сколько нежности в объятьи,
Сжимая её гибкий стан,
Ловя тепло её сквозь платье,
Сэм танцевал, как истукан.
"Расслабься" , Алла прошептала,
И Сэм по музыке поплыл
За облачные покрывала,
Вдаль голубую воспарил.
В глазах её он растворился.
О, чудный миг блаженной сказки!
Давайте тихо удалимся,
Чтоб не сгущать над ними краски.
Чтоб не смущать своим вниманьем,
Не потревожить как-нибудь,
Прервём здесь словоизлиянье:
Ах, дайте братцы отдохнуть!
5
А вечер уж к концу катúтся,
Всё ближе к полночи часы,
Ещё на месте не сидится,
Ещё качаются маслы.
Всё дискотечат в зале пары,
Хоть убирают со столов
Останки снеди и бокалы,
Усердно пропитых мозгов.
Да, что за дело нам, однако,
До персонала дискобаров,
Они — уборщики "форшмака"
Алкашно-пошленьких базаров.
Они находят под столами
Рать целую пустых бутылок,
Что распивают под полами
Танцоры за любовь, за милок!
Они осколки выметают
Бокалов и разбитых судеб.
Им наплевать, как здесь страдают,
Им похуй то, что завтра будет!
*****
Они работают ночами,
Чтобы к утру всё заблестело.
Им всё равно, что будет с нами,
И нам до них какое дело?
Среди танцоров — наших нету,
Эх, проморгали, отдыхая!
Нельзя российскому поэту,
Расслабясь, выпить чашку чаю.
Вперёд, за мной, во мраки улиц,
Во глубь пустынных переулков!
Оставим бару горы блюдец,
За мной, на пешую прогулку.
Москва ночная, как красива,
Стоит, неоном осветясь.
Вот — Кремль, чуется в нём сила,
Рубины, в небо взгромоздясь,
Соперничают со звездáми,
И блекнет в их лучах луна.
"Большой" с извечными конями
Обходит стороной туман.
Здесь сбоку "Малый" примостился,
А сзади — подпирает ЦУМ.
Пассаж с клиентами простился,
И загрустил безлюдный ГУМ.
Арбат соперником Бродвея
Назначен волей партбюра.
Кольцо бульварное, немея,
С трамваем встретится с утра.
Огни сияют в Метрополе,
Там иностранцев перебор,
У них лишь началось застолье,
У них в разгаре весь сыр-бор!
Безлюдно возле Мавзолея,
Хоть и светло, как будто днём.
В огнях канавы и аллеи,
А люди видят третий сон.
Кому станок сверличный снится,
Кому кухарка общепита,
У ней сосок вдруг оголится,
Да и пиздень уже открыта.
Ах, власть Морфея, царство грёз,
Толпы́ людей ты вовлекаешь
В фантазий буйных перекос,
И страшное обожествляешь.
Всё это — в центре, а в Кузьминках,
Поверьте мне, не так красиво.
Москву, что продают на снимках
Здесь не узнаешь. Сиротливо
Вдали качается фонарик,
Как путеводная звезда;
Шальной задроченный комарик
В миг устремляется туда,
В надежде кровью поживиться
Летит, да только толку в том,
Как справедливо говорится,
Ему и там сплошной облом.
Окраина моей столицы
Похожа ночью на пустырь,
Чтоб средь домов не заблудиться,
Здесь нужен местный поводырь.
Однако, чу! Вон там, смотрите:
Идут четыре и одна.
Теперь мы в курсе всех событий,
За мной, пожалуйста, туда!
Да, это — Сэм под ручку с Аллой,
Счастливый, просто донельзя!
За ним, походкою усталой
Идут вразвалочку друзья.
Сэм распрощался у подъезда,
К метро направив скорый шаг,
Метро — до часу, и скабрезно,
Нельзя опаздывать никак!
Пешком тогда идти до дому,
Коли в карманах нет рубля,
Таксист вам скажет беспардонно,
Что не посадит ни хуя!
6
Наутро: Чёрт, все эту фразу
Избили вдоль и поперёк.
А не послать ль её, заразу,
Прямком на северо-восток?
Так начинают романисты
Свою сто пятую главу.
Наутро что-нибудь случится,
А что — пока я не пойму!