Это произошло несколько лет назад. Я собирался в отпуск.
Была суббота. В городе стояла обычная июльская жара, от которой можно было спастись только в помещениях с кондиционерами. Даже в коридорах было жарко и душно. Отпросившись у Панкратыча с работы до обеда, я мотался по магазинам, загружая свою любимую отпускную сумку "радость оккупанта" всем, что может пригодиться на море. Сумка постепенно заполнялась… всякие пластиковые пакеты — все должно быть разложено, мыло, зубную пасту-щетку, салфетки, крем от загара, шорты, майки, полотенце, — и так далее. Воды взял всего одну полуторалитровую бутылку — в дороге всегда можно купить свежую и прохладную минералку. В одном из магазинов мое внимание привлек прекрасный надувной матрац — прикупил и его. Купил легкий тормозок на дорогу — немного сухой колбаски, твердого сыра и сайку. Презервативы не взял — на месте найдутся. Ой, знал бы я …
На работе я нарвался на плохое настроение Панкратыча. Панкратыч — наш шеф, Панкратов Гриша, мужик хороший, но временами на него находит. Оказалось, что таких разгильдяев, как я, нужно держать в поводу, иначе они садятся на голову. Среди множества дел, которые я до сих пор не сделал, но уже собрался в отпуск, почти все можно сделать и после отпуска, но инструкция к моей последней программе ждать никак не может. По совести, я давно ее должен был написать, и Панкратыч, воспользовавшись моментом, наконец, загнал меня в угол… — Макс, до утра времени много. Хочешь в отпуск — все успеешь сделать, нет — пеняй на себя. Деваться было некуда. До конца дня я работал, не поднимая головы. Жизнь в отделе постепенно замирала. Последней ушла Ириша, бросив на меня сожалеющий взгляд — мы с ней после работы иногда трахались. Ириша была так же одинока, как и я, никаких чувств вроде любви между нами не было, нас вполне устраивала полная свобода друг друга и друг от друга, и мы не стремились к более тесному сближению. Поэтому и на море я собирался без нее, твердо зная, что при случае она совершенно спокойно переспит с понравившимся ей парнем, невзирая на наши отношения.
Конечно, можно было сегодня уложить Иринку на стол — она снимет юбку и трусики, поднимет ноги, беззаветно подставит мне свое сокровище и даст мне вволю над ним потрудиться. В такие минуты она умела полностью отдаваться своим ощущениям, совершенно не реагируя на шаги в коридоре и прочие шумы. Поэтому и кончала она бурно, и после оргазма несколько минут не могла пошевелиться. Но сейчас я сделал вид, что не замечаю ее призывных взглядов. Билет до теплого Лоо уже лежал в кармане и мне хотелось только одного… войти в купе готового к отправлению поезда, разложить вещи и сесть у окна.
Когда, распечатав последнюю страничку, я откинулся на спинку стула, на часах было уже одиннадцать ночи. На нашем девятом этаже — полная тишина. Я собрал все инструкции, скрепил их степлером, перевязал бантиком, сделанным из одного из купленных пакетов, и положил на стол Панкратыча в самый центр. Настроение поднялось — все же успел. До свидания через две недели, родной отдел, родной Панкратыч, и ты, Иришка. Я выключил свет, захлопнул дверь и пошел к лифту.
Вдруг, пока я ждал лифт, открылась дверь отдела сопровождения и оттуда вышла Катюша. Надо сказать, что мне Катюшка нравилась. Во-первых, она — очень милая девушка, никогда не строит из себя суперкрасавицу, причем, ей удается держать себя и запросто, и с достоинством, я не видел, чтобы кто-нибудь попытался, скажем, хватать ее за попу. Хотя попа у нее — замечательная! Это была не какая-нибудь попка, а самая настоящая жопа — пышная, красивой формы. Потом, Катюша всегда была одета идеально аккуратно — все у нее всегда было свеженькое, выглаженное, чистенькое. Ее большой бюст всегда был идеально упакован в лифчик. Я бы давно попытался заиметь с ней более близкие отношения, но как-то не получалось — мы работали в разных отделах и общались не часто.
— О, Катюша, ты чего так поздно? Тебя что, тоже припахали?
— Привет, Макс. Перед отпуском наводила порядок. А ты чего так поздно?
— Аналогично! Панкратыч подловил — или инструкции и отпуск, или ни того, ни другого. Куда-нибудь едешь?
— Пока не решила. Может, даже дома останусь.
— Поехали со мной! — сказал я полушутливо.
— Раньше надо было приглашать! — так же ответила она. Мы зашли в лифт. У нас вообще опрятный офис, а сейчас, видимо, поработала уборщица и лифт был идеально вымыт — можно было совершенно спокойно вытянуться на полу, не боясь испачкаться. Я нажал кнопку первого этажа. Лифт тронулся. Всегда, когда остаешься один на один с девушкой в лифте, возникает это настроение — можно подойти, обнять — все равно на сто процентов не увидит никто. Но Катенькины серые глаза смотрели на меня спокойно и доверчиво, без тени какого-либо флирта, и… Словом, пройти разделявшие нас два шага было никак нельзя. Вдруг где-то около седьмого этажа внезапно остановился. Дверь не открывалась, на кнопки не было никакой реакции. Свет не погас, однако, он стал каким-то не таким, в кабине вместо легкого гула лифтовых двигателей установилась мертвая тишина. Это было настолько необычно и неожиданно, что Катя испуганно закричала, вцепившись в мой рукав.
Я, отцепив ее от себя, подошел к двери и стал сильно стучать в нее двумя кулаками…
— Э-гей, кто-нибудь! Выпустите нас из лифта! Лифт остановился, вызовите дежурных! Выпустите нас отсюда! Кто-нибудь, подойдите, пожалуйста!
Похоже, что с таким же успехом можно было взывать из закрытой квартиры к правительству страны. Нас никто не слышал.
В офисе было два больших лифта, вместимостью человек на пятнадцать. Находились они с торцевых сторон довольно длинного здания, а вход располагался в середине фасада. Там же была оборудован стекляшка для дежурных. На таком расстоянии, да еще за закрытыми дверями дежурные слышать нас скорее всего не могли даже ночью, когда в здании была тишина. Я в последний раз саданул ногой в плотно запертые двери. Испуганная Катя смотрела на меня умоляющими глазами, но сделать было уже ничего нельзя. Перспектива была очень веселая — завтра — воскресенье, в офисе не будет никого. Я жил один, меня не хватится никто. Мобильников у нас тогда не было, сообщить о себе было невозможно. Похоже, ждать придется до понедельника.
— Катюша, а за тобой никто не придет?
— Максик, я живу в общежитии!
— Да-а. Никому мы не нужны.
У Катюшки глаза повлажнели…
— Что будем делать?
— Катенька, остается одно — ждать. Пока — до утра, может, утром достучимся и кто-нибудь нас вызволит. Но скорее всего — до понедельника. Накрылся мой билет на поезд!
— А мы здесь не умрем?
— От голода — не успеем. Да и есть у меня тормозок на дорогу. От холода — тоже, по такой жаре.
— А от отсутствия туалета?
Катька была права. Нужно было что-то придумать.
— Макс, между прочим, я уже хочу писать.
— Да я и сам не прочь бы.
— И куда?
Я тщательно обследовал плинтусы, пытаясь найти такую щелочку, чтобы в нее можно было направить струйку. Но лифт был сделан идеально. Даже под дверь нельзя было пописать — и мне, и тем более ей. Когда-то я слышал о каком-то мужике в Штатах, который застрял в лифте в пятницу вечером, а освободили его в понедельник. На вопрос, что было самым трудным, он ответил, что самым угнетающим делом было отправление естественных надобностей. Наверное, в момент освобождения ему было очень неловко за вид места его заточения — все загажено, обмочено, все воняет, от него самого разит. Что будет, если и мы с Катькой так? Ужас! Действительно, можно умереть. Похоже, оставалось одно. Надо только ее уговорить.
— Катюша, послушай. Мы, конечно, можем писать прямо на пол, где-нибудь в углу. Но рано или поздно мы замочим весь пол. Во-первых, через некоторое время это все будет вонять и мы с тобой от этой вони никуда не сможем деться. Во-вторых, скоро мы устанем и захотим присесть на пол. И когда мы отсюда в конце концов выйдем, от нас будет разить как от общественного сортира.
Катя вздрогнула…
— Макс, ты скажи, что делать. Представляешь, когда нас откроют, а тут… Я потом сюда не смогу вернуться! Ну говори! Ты что-то придумал?
— Да, кажется.
— Ну говори, не тяни, а то я уписаюсь!
— Остается одно. — Катины милые глазки блеснули надеждой. — Остается одно. Мы будем пить друг у друга.
— Что пить? — растерянно пробормотала Катя.
— Что, что. То самое.
— Но она же… Оно же противное!
— Ты знаешь, — соврал я, — я как-то уже пробовал. Оно — никакое. Нужно только решиться, а дальше будет легко. Люди даже лечатся уриной, есть такая уринотерапия. Да к тому же у нас нет выбора… ее можно или выпить, или вылить на пол.
Соврал я совсем немножко. Я хотя и не пробовал, но действительно читал, что когда люди начинают лечиться уриной, то есть, мочой, они всегда удивляются, что эта жидкость, вызывающая у всех такую брезгливость, оказывается совершенно нейтральной на вкус. И даже запах ее оказывается не таким уж резким и неприятным.
— И как ты себе это представляешь?
— Как… Очень просто. Сначала ты мне пописаешь в рот, потом — я тебе.
Катя явно сомневалась. С одной стороны такое вроде как грязное занятие, а с другой стороны подпирает мочевой пузырь.
— Макс, ты потом никому не расскажешь?
— Можешь рассчитывать на сто процентов.
— Ладно. Только сначала я тебе. А то скоро лопну.
— Хорошо. Только тебе придется снять трусики.
— Ты не возражаешь, если я сниму платье? Не хочу быть помятой, когда нас выпустят.
— Нет проблем!
Катюша сняла и аккуратно сложила в углу легкое платьице, положив его на свою сумочку. На ней были черные трусики и черный лифчик. Она нерешительно посмотрела на меня…
— А как ?…
Я достал из сумки купленный матрац, не надувая, разостлал ее на полу, лег на спину…
— Сними трусики и накрой киской мой рот. Писай потихоньку, если надо придержать, я сожму твои бедра, если срочно прекратить — я тебя пошлепаю. Если я тебя поглажу — можешь открыть кран пошире.
*****
Она сняла трусики и стала надо мной. Я даже замер от неожиданности — она была бритая! Аккуратнейшая Катюша выбривала свою киску, всю, даже лобок! Это выглядело настолько завлекательно, что мой член, до этого и так уже подогретый, теперь аж задымился. Но Катя не дала мне полюбоваться, а сразу присела к моему рту.
— Только не забрызгай меня, — пошутил я. — Забрызгаешь — будешь сама вылизывать!
Я руками раздвинул у нее там наружные губы, прижался своими и через нос произнес…
— Угу!
И вот она пошла, эта струйка! Я был счастлив… лежать, прижавшись губами к промежности такой девушки, держать руками ее восхитительную задницу — да за это я готов был выпить два литра ее лимонада! Однако эмоции сразу ушли, пить в такой позиции — это тебе не из стакана. Нужно было не зевать, чтобы не перелилось, и чтобы не закашляться. Действительно, жидкость на вкус была совершенно нейтральной, немного солоноватой, всем известного неприятного запаха почти совсем не ощущалось. Единственное, что доставляло трудность, то, что ее скопилось довольно много. Представьте, что вам нужно выпить большое количество теплой воды. Я держался руками за пышные Катюшкины булочки и глотал, глотал, пока она не иссякла…
— Все… — прошептала она.
Я не удержался и начал языком вылизывать ее киску между губами. Катя с видимым сожалением оторвалась от меня. На ее лице было написано огромное облегчение, она расслабленно улыбалась и благодарно смотрела на меня…
— Ну что, давай я у тебя?
— Давай. Только… Смотри, чтобы не встал, а то не протечет.
У меня есть свой способ, как незаметно опустить вставший член. Для этого, нужно представить себе что-нибудь противное, отвратительное. Мне это удалось довольно быстро, я встал, снял джинсы и спустил трусы. Катя, к этому времени успевшая надеть свои трусики, стала передо мной на корточки, аккуратно взяла мой член в руку, обхватила губами головку и так же, как я, положила руки на мои бедра и сказала…
— Угу!
Мне удалось начать не сразу. Я не смотрел на Катюшу, иначе от такого зрелища член вскочил бы до подбородка. Наконец, струйка стала находить свою дорогу и Катя начала осторожно глотать. Я открыл кран на полную, она сама регулировала напор, сжимая член рукой. И вот мой пузырь опустел, я сделал несколько сокращений мышц, чтобы выдавить остатки и тоже сказал…
— Все!
Катюша взяла член чуть поглубже, затем, не размыкая губ, вынула его изо рта , приподняв рукой кожицу, так что он оказался вылизанным, и встала на ноги, смущенно улыбаясь. Я натянул трусы и джинсы, обнял ее и крепко поцеловал. На наших губах едва заметно ощущался привкус наших смешавшихся соков, отчего поцелуй был еще пикантнее.
Когда мы оторвались друг от друга, Катя сказала…
— Макс, я умираю — хочу спать. Давай поспим. Надуй свой матрац.
Да, не напрасно я обратил на него внимание в магазине! Он, конечно, был узковат, все-таки предназначался для одного человека. Но мы все же смогли улечься рядышком. Катюшка вдруг села…
— Не могу спать в лифчике!
Она сняла лифчик, так же аккуратно сложила его и положила в угол к своим вещам. Потом снова легла рядом и прижалась ко мне. Одна ее грудь была у меня где-то подмышкой, вторая лежала прямо на мне. От такого ощущения мой член опять вскочил, но Катюшка, накрыв его рукой, прошептала…
— Спи, Максимчик. Без презерватива все равно ничего не получишь! Спи, завтра что- нибудь придумаем…
Как будто бы случилась не неприятность, а наоборот — рядом со мной лежала, прижавшись обнаженной грудью, чудесная девушка. Она посапывала мне в ухо, обняв меня рукой и положивши на меня ногу. С мечтой о завтрашнем дне, уставший, я тоже уснул.
Я проснулся первым. Рука, на которой лежала Катина головка, затекла. Я попробовал чуть-чуть пошевелиться, но Катюша сразу проснулась. Она обняла меня, и первое что она сказала, было…
— Хочу писать!
Она легла на меня, потрогала губами, языком, снова губами мои губы и шепотом спросила…
— Можно?
— Нужно!
Она встала, сняла трусики, и теперь уже не торопясь стояла надо мной совершенно голая, давая мне полюбоваться своей чудесной безволосой киской. Она была приоткрыта, вульва выпирала над внешними губами, на что мой член сразу устремился навстречу. Катенька присела, сама своими руками раскрыла киску прижала ее к моему рту. Теперь она писала не так много, как вчера. Когда она закончила, я снова принялся ее вылизывать, но Катенька уже не торопилась отрываться от моего рта, а наоборот, закрыла глаза и стала постанывать. Я взял руками за ее большие, тяжелые груди, соски сразу набухли. Я посасывал клитор, залазил языком прямо в дырочку, забирал в рот всю вульву и выталкивал ее языком обратно. Наконец, она задержала дыхание и замерла в одной позе. Я сделал язык широким и мягким и стал лизать как можно более нежно сразу всю вульву. На это Катюша крупно задрожала и со стоном согнулась пополам, совершенно обессиленная. Я лизал все легче и легче, пока она не встала с меня, легла, привалившись ко мне и положив руку на мой вздыбленный член.
— Теперь можешь пописать ты.
— Ты думаешь? Посмотри на него, разве сквозь такой что-нибудь протечет?
Катька улыбнулась…
— Ну, эту проблему я решу легко!
Я понял, что сейчас произойдет. Но я не мог представить, как это будет здорово. Катюша положила голову мне на живот, взяла член в руку и начала медленно меня мастурбировать. Я закрыл глаза и уже только почувствовал, как она взяла его в рот. Что именно она делала — я не видел. Член у меня не такой уж большой, Катя забирала его в рот полностью, медленно вбирая его и выпуская назад. Губки и язычок ее работали мягко и нежно, а так как я уже со вчерашнего дня был на взводе, то долго ждать не пришлось. Оргазм был таким сильным, что я зарычал и застонал одновременно. Катенька напоследок меня выдоила и высосала досуха.
Когда я немного отдохнул, она сказала…
— Вставай, а то пузырек лопнет. — Поднявши и отпустивши пальчиком моего поникшего дружка, добавила… — Теперь протечет наверняка!
Я встал на дрожащие ноги, оперся на стенку. Катя снова взяла член в руку, а ртом обхватила только головку. Я с трудом расслабил мышцы, пережимавшие выход и начал писать ей в рот. Теперь можно было спокойно смотреть, как она это делает. Катенька спокойно регулировала напор рукой и глотала так просто, как будто пила минеральную воду из бутылки. Когда я закончил, она нежно облизала мой член и сказала…
— Ну вот, утренний туалет окончен. Теперь бы позавтракать.
— А эту проблему решу я!
Я достал из сумки копченую колбаску, булочку, завернутую в целлофан и пластиковую бутылку минералки, за что тут же был награжден поцелуем с язычком и хватанием за гениталии. Последнее, впрочем, было безрезультатно, хотя и очень приятно.
После завтрака мы оделись и предприняли еще одну попытку достучаться и докричаться до кого-нибудь, кто мог бы нас освободить. Мы стучали и кричали до тех пор, пока не убедились, что это бесполезно. Наше здание будто вымерло. На этажах не было никого, на проходной нас никто не слышал.
Мы лежали рядышком на матраце. В лифте была кое-какая вентиляция, поэтому было не очень жарко. Было тесновато и Катя все время старалась часть своего тела переложить на меня — положить ногу, лечь головой на грудь, обнять. Иногда казалось, что лучше бы и не уходить и не стремиться из этого лифта, но я тут же думал, что после него, дома, нам с Катюшей будет еще лучше.
— Макс, а ты ведь был женат? — вдруг спросила она.
— Был, — нехотя ответил я.
— И что?