— Вон пошла, шушера крашеная! — гневно поднялся я со стула и костыли под мышки подставил. — Не раздевайся, а то меня стошнит…
Мадлен юбку красную с себя уже скинула, на стул ее бросила. Колготки черные ажурные до колен с ног бледных и тощих стащила. И от неожиданности замерла, рот приоткрыв, когда слова мои услышала. Вытаращенные на меня глаза:
— Чего это ты сказал? — спросила она. — Повтори. Мне не послышалось?
— Не послышалось, — сказал я, еле сдерживая свои эмоции. — Пошла вон из моей квартиры, чучело огородное!
— Ах ты, скотина неблагодарная, — стала заводиться Мадлен, заново натягивая на себя колготки. — Динамил меня столько времени какой-то идиотской болтовней, бутылку водки мою, зараза, выжрал… Я не хотел в долгу перед Мадлен оставаться. Сходил на костылях кухню, вытащил из холодильника непочатую бутылку агеевской водки. Принес ее в комнату и поставил на стол:
— Бери водку, презервативы и проваливай!
— А я-то, дура, перед ним откровенничаю, душу наизнанку выворачиваю. — Мадлен в юбку красную влезла. Водку со стола со злостью схватила. В сумочку запихнула вместе с упаковкой презервативов. — Чтоб ты сдох, импотент несчастный! И разлагался бы здесь неделю! Чтоб воняло от тебя на весь подъезд! Ни себе удовольствие доставить не можешь, ни даме! Правильно Надька тебе, козлу драному, рога наставляла!
— Сама ты кошка драная! — парировал я. — На тебе же печатей блядских ставить негде! Тебя в голодный год и верблюд за мешок колючек ебать не станет!
— Еще как станет! — Мадлен стащила с дивана шубу нелепую пятнистую и, нервничая, не сразу попала руками в рукава. Видно слов для адекватного ответа она не находила. Схватила шапку вязаную с шарфиком зеленым и яростно ринулась в коридор. Потом вернулась и с остервенением стряхнула с ног Надькины тапочки. Да так, что один из них чуть в люстру на потолке не угодил, а другой около телевизора пролетел и в штору на окне ударился. Штора полет тапочка амортизировала, а то бы Мадлен могла им стекло в комнате расхерачить. Форменная чума, а не женщина. И она еще хочет, чтобы ее замуж кто-то взял?
Взбешенная Мадлен хлопнула входной дверью так, что в подъезде, наверное, штукатурка со стен посыпалась. Кабины лифта она дождаться не стала и побежала с седьмого этажа вниз по ступеням лестницы. Шипела, как утюг раскаленный, и источала в мой адрес проклятия нецензурные и угрозы.
Я закрыл за ней дверь и никак не мог остыть и успокоиться. Налил себе полстакана водки и дернул залпом, чтобы снять эмоциональное возбуждение. Ну, какое тут творчество может наблюдаться, когда довела меня Мадлен до белого каления! И тут снова настойчивый звонок в дверь раздался. "Наверное, Мадлен что-то забыла, — с раздражением подумал я. — Ну, если она сейчас еще что-нибудь ляпнет, я ей костылем прямо в лобешник узкий засвечу!"
Но на пороге стояла Светка, сестра моя двоюродная, дай ей Бог здоровья. Вообще-то она обычно по воскресеньям с утра ко мне приходила убираться и пожрать что-то приготовить, а сегодня почему-то в субботу пришла. Сестра у меня — молоток! Надо в церкви мне за ее здравие свечку поставить!
*****
— Это не от тебя сейчас из подъезда какая-то шалава разъяренная выскочила? — спросила Светка.
— От меня, — признался я. — Подруга Надькина. Проведать меня заходила.
— Ну и подруги у жены твоей! — вздохнула Светка, проходя в квартиру.
— Да уж, — согласился я. — Уникальный экземпляр. С ней не соскучишься…
Жизнь продолжалась. Била, можно сказать, ключом. И чаще всего по голове. И больно била. Однако люди — животные живучие. Некоторые из них, как Мадлен, удары судьбы стойко переносят. Я — не из их числа. Я, конечно, трепыхаться как-то еще могу. Но стоит ли? Я в этом смысла особого не вижу.