Этот парень — Никита — определённо нравился Андрею, и Андрей, лёжа на Никите — ожидая ответа, легонько двинул вверх-вниз бёдрами, потому что лежать без движения с залупившимся, сладко гудящим членом было невмоготу, — хотелось… хотелось ласкать Никиту, обнимать его, целовать — так, как он это делал ночью, когда Никита был не просто отзывчив на ласки, а сам с безоглядным упоением то и дело перехватывал инициативу… "я не мог этого хотеть"… наивный!
— Как я мог хотеть этого, если я не голубой? Что, бля, за хрень! — воскликнул Никита, и в этом восклицании было столько искреннего, неподдельного непонимания, что Андрей невольно улыбнулся.
— Никита, а ты что — боишься быть голубым? — Андрей задал этот вопрос с интонацией спокойной, подчеркнуто будничной, тем самым умышленно — на уровне интонации — лишая вопрос его сакраментальности, его глубинной значимости для многих и многих, впервые соприкоснувшихся с однополым сексом.
— Хуля мне бояться! Я ничего не боюсь! — запальчиво проговорил Никита. — Я просто… просто не голубой, и всё! Я не боюсь, а я не понимаю… я не мог этого хотеть! Ты врешь… ты всё врешь! Ты… ебал меня? Честно скажи… ебал?
— Ебал! Ещё как ебал! — так же напористо проговорил-выдохнул Андрей, но напористость эта была весёлой, азартной, ничуть не страшной; интонация, с какой Андрей подтвердил факт полового сношения, была подобна весеннему ветру, упруго бьющему в лицо: "ебал! ещё как ебал!"
— Значит, вчера… я вчера был пьяный — я ничего не соображал… и ты этим воспользовался — ты меня выебал пьяного, — отозвался Никита, глядя Андрею в глаза; такой сценарий событий минувшей ночи Никите был более-менее понятен, точнее, такой сценарий объяснял для Никиты, как и почему всё это могло случиться. — Ну, бля, дела… — протянул Никита, обращаясь не столько к Андрею, сколько к самому себе.
Никита произнёс последние три слова с чувством растерянности и вместе с тем с чувством удивления, что такое могло случиться — могло с ним, с Никитой, произойти, — осознание того, что его ночью трахнули, для Никиты прошло совершенно безболезненно, без истерики и надрыва, и всё это потому, что Никита пребывал в совершенной уверенности, что он, Никита, не голубой… да, это случилось; парень, лежащий сейчас сверху, судя по всему, не врёт — он, этот парень, действительно его, Никиту, сексуально поимел, но в понимании Никиты это был контакт исключительно физический, напрочь лишенный какой-либо внутренней — душевной — вовлечённости в действо… это был сугубо технический момент, и не более того, — так это видел-понимал Никита, наконец-то осознав-осмыслив, что его, пьяного, ночью поимели… конкретно поимели — в жопу!
— Да, ты был пьяный, — улыбнулся Андрей, — и я этим воспользовался… я дважды, Никита, этим воспользовался: сначала я тебе вставил, а потом я тебе подставил… ну, ты был пьяный — ты ничего не соображал, и потому, наверное, ты натянул меня в зад с превеликим удовольствием… классно это сделал! Трахнул меня, ничего не соображая… — Андрей, глядя Никите в глаза, рассмеялся.
— Я тебя тоже… тоже ебал? В жопу тебя ебал? — переспросил Никита, и глаза его вновь невольно округлились от удивления; собственно, Андрей об этом уже говорил — проговаривал это — в самом начале, когда отвечал на Никитин вопрос, кого они трахали, но акцент в разговоре переместился на пассивную роль Никиты, и потому Никита совершенно искренне удивился, на этот раз не просто услышав, а р а с с л ы ш а в то, что сказал-повторил ему Андрей.
— Блин, ну что за слова! — Андрей, укоризненно качая головой, шутливо поморщился. — Ты не в жопу меня ебал, а в попу… или, если тебе не нравится слово "попа", совершил со мной анальный половой акт — анально меня трахнул, и сделал ты это с большим удовольствием… а до этого мы друг другу кончили в рот. И всё это было, Никита, лишь потому, что ты был пьяный — ты был беспомощный, ты ничего не соображал, а я этим нагло воспользовался… изнасиловал бедного мальчика — со всех сторон изнасиловал! Так получается? — В голосе Андрея прозвучала легкая, но вполне различимая ирония.
Никита, не отвечая, смотрел на Андрея, и по взгляду Никиты Андрей видел, как Никита медленно переваривает — заново осознаёт-осмысливает — новую порцию информации о минувшей ночи… и эта новая информация для Никиты была куда важнее, чем информация предыдущая! То, что Андрей, воспользовавшись опьянением Никиты, мог совершить с ним половой акт — это было одно… а то, что Никита сам — сам! — трахал Андрея, причём делал это, как сказал Андрей, с превеликим удовольствием — это было совершенно другое… принципиально другое!
В первом случае Никита был жертвой — никакой ответственности за совершенный с ним половой акт он, Никита, не чувствовал, потому что т а к о й акт для него, для Никиты, не мог быть сексом, а следовательно, сам Никита никаким образом не делался от такого траха голубым… здесь для Никиты всё было ясно и понятно. А вот во втором случае… если он, Никита, точно так же трахал Андрея, да еще и делал это с удовольствием, то это значит, что никакого принуждения не было, и не было никакого беспомощного состояния, а был самый настоящий секс — был взаимный трах… а перед этим они друг у друга сосали — брали в рот, один одному отсасывали… и он, Никита, от всего этого тащился — он испытывал удовольствие?
Тогда получается, что это был секс — настоящий секс… и тогда получается, что он, Никита, делавший всё это с удовольствием… он — кто? Голубой? Но мысль о самой возможности такого никогда у Никиты не возникала — эта мысль была ему не просто чужда, а вообще никогда не приходила ему в голову, никогда такая мысль его не посещала… и вот — на тебе: здравствуй, жопа, новый год… лёжа под Андреем, Никита смотрел Андрею в глаза, и во взгляде Никиты Андрей отчетливо видел вопрошающую беспомощность — искреннее непонимание, как и почему всё это могло случиться… как т а к о е могло случиться?!
— Ничего я не понимаю… — проговорил Никита, нарушая паузу. — Не понимаю…
— Что ты не понимаешь? — улыбнулся Андрей, любуясь Никитиной непосредственностью; сладострастно вдавливаясь пахом в пах Никиты, Андрей легонько — совершенно ненавязчиво — вновь двинул бёдрами. — Никита… что тебе нужно объяснить?