Катился к концу месяц май. Уже прошёл День рождения пионерии — в том году, как я помню точно, он приходился на субботу, день нерабочий, хоть и учебный, но для школьников праздничный, — с торжественными линейками, выносом знамени под мелодии горнов и бой барабанов. Где каждый отряд и каждая дружина отчитались о своих успехах в учёбе, "тимуровском движении", внешкольной работе, спортивных достижениях, что тогда было самым актуальным, поскольку год был предолимпийским, перед Олимпиадой в Москве, зачитали рапорт "комсомолу, партии и Родине" и единогласно проголосовали "за".
Затем был приём в пионеры вчерашних октябрят, происходило мероприятие на площади перед памятником В. И. Ленина, невдалеке от Вечного огня, куда мы шли через Парк пионеров, с горнами и барабанами. По случаю выходного дня народу было много, многие даже специально пришли смотреть. Мне тоже выпала честь повязывать галстуки третьеклассникам, и когда я "посвящала" в пионеры одного из них, которого я "подтягивала" в учёбе, и один раз даже по просьбе его отца хорошенько настегала ремнём по голой попке за лень, то не удержалась шепнуть "Не ленись больше, а то я тебе снова задам!"…
Чуть больше чем через неделю был мой день рождения. Оделила весь класс конфетами, были поздравления, п подарки, потом самых близких друзей пригласила к себе домой, праздновать. Папа даже принёс целый ящик апельсинов, с наклейкой с рисунком аиста, держащего в клюве апельсин — это был и "его" день, когда-то он служил в пограничных войсках… Хоть особого веселья не было — настроения у всех были "чемоданные", через несколько дней наступали каникулы, и головы у нас были заняты предстоящей свободой. Кто-то собирался ехать к родне в южные районы Союза, кто-то — просто в деревню или на дачу, кто — к морю, кому-то, как мне, была путёвка в пионерский лагерь, причём на самую середину лета, кто как. Но зато все вволю объелись тортами, конфетами, апельсинов хватило и чтобы каждому унести с собой, папа, нарядившись в форму, играл на гитаре.
Так прошло ещё дня три. Прошли переводные экзамены, все уже знали, с какими оценками переходят в следующий класс. И вот в самый последний учебный день, после обеда в школьной столовой, я ощутила знакомую тяжесть и распирания в животе. Тут же поймала себя на мысли, что в туалет "по большому" не ходила ещё до дня рождения. Та диета, что была прописана мне участковым педиатром, через месяц была благополучно забыта, никто не собирался что-то варить мне отдельно. Как сказали, что сварить себе ту же свёклину, да полить её подсолнечным маслом я могу себе и сама, не маленькая. Но делать это мне было некогда, иногда просто лень, вот и случилось!
После обеда уроков почти не было, в основном напутствия. Приташнивало меня к концу занятий изрядно. И потому после последнего звонка я прямым ходом отправилась в поликлинику…
Разумеется, я немного нервничала. Как обойдется сегодня? Только б не опозориться, не удержавши воду прямо на кушетке!
Прошла через тот же самый Парк пионеров, мимо Вечного огня… Ещё пара улиц… Вот и здание поликлиники… Вошла не с центрального, а с бокового входа, открытого в тёплое время, через который можно было сразу спускаться по лестнице в цоколь… Тяжело дыша от волнения, скатилась вниз. Уф! Теперь уже вряд ли увидит кто-то из знакомых, если не идёт сам на эти процедуры.
За зиму там был сделан ремонт. Выбоины в стене были заштукатурены, стены покрашены. Наверное, к майским праздникам? Я мотнула головой, слегка вздрогнула. Массивная деревянная дверь, диванчик около. За дверью явно происходило ЧТО-ТО. Потому что на диванчике ожидала тётя, нервно двигающая губами, слегка покусывая их, в очень длинном, почти до пяток, платье. Её частое, тяжёлое дыхание даже чувствовалось издали. Я присела на противоположный край дивана.
В это время дверь как рухнула с грохотом, и оттуда, торопясь, вышла тётка на костылях с ногою в гипсе. Я даже вздрогнула от неожиданности. И в следующую секунду в голове пронеслась мысль, что как же ей тяжело было спускаться по такой крутой лестнице, и как она будет теперь карабкаться вверх… А тётка в это время длинными прыжками торопилась к туалету. Но следом за ней выбежала Галина Афанасьевна, обогнала её, открыла двери в туалет, и зайдя вперёд, что-то там стала помогать ей.
Вышла она оттуда через пару минут. Слегка улыбнулась и кивнула мне, поправляя свои огромные очки. Затем бросила тёте в длинном платье "Проходите в кабинет", и остановилась у дверей. Та как-то нелепо вздрогнула, пытаясь подняться несколько раз как падала на диванчик, затем встала, и спотыкаясь, как будто её не держали ноги, вошла в процедурку. Галина Афанасьевна подтолкнула её своим могучим телом, что-то сказала тихо, и закрыла дверь. Я снова, как и в последний раз, придвинулась поближе к двери, на то место, где и сидела пугливая пациентка.
Слышался приглушённый голос медсестры, указывающий ей, как и куда ложиться. В это время в подвальчик буквально влетела, даже ворвалась толстая, словно налитая черноволосая краснощёкая тётка лет сорока пяти. Даже не глядя на меня, она села на диван, с противоположного конца. Я сделала вид, будто жду кого-то, а сама чутко прислушивалась, что происходит за дверью. Оттуда уже слышались усиливающиеся тонкие завывающие стоны, строгий голос медсестры, требующий "потерпеть", и наконец мольбы о прекращении — "Больше не могу!". И в следующие минуты несчастная вылетела из кабинета, придерживая и приподнимая подол длиннющего платья, опрометью понеслась в туалет. Я успела заметить, что в паре метров от туалетной двери на полу остались лужицы воды.