Замуж она вышла в конце третьего курса. Страстной любви к своему жениху Инна не испытывала, но с ним было интересно беседовать, проводить время на прогулках, в кино и в театре. Поцелуи жениха она воспринимала без особого удовольствия, просто как некий обязательный ритуал — не более того. Короче говоря, она задержалась в своем развитии и была фригидна и непросвещенна в вопросах пола. По ее твердому убеждению муж и жена занимаются ЭТИМ только для того, чтобы зачать ребенка.
Чрезмерная строгость воспитания подавила пробуждение сексуальности, и нацело исключило возможность оргазма; о каком-либо наслаждении от секса Инна просто не подозревала. Да и не было у нас в то время слова "секс" , а были лишь грязные слова, которые приличная девушка не только не произносила, но даже подумать не могла. Ей нравилось чувствовать на себе заинтересованные взгляды молодых людей, но она не испытывала особого удовольствие от ласк жениха и руки его к голому телу не допускала до самой свадьбы.
*****
Журналист Василий Боровой был известен своими очерками о нефтяниках, горняках и прочих тружениках Севера. Заядлый охотник и турист, Василий всегда держал дома приготовленный рюкзак, чтобы по первому слову редакции отправиться в дальнее странствие. Коренной сибиряк, чалдон — как они себя называют — веселый и энергичный Василий просто притягивал внимание женщин, но оставался холостяком. Мастер на все руки, он мог бы составить счастье любой из них, но в ту пору ни одна женщина не могла "зацепить" его за сердце.
Причина этому самая банальная — измена со стороны девушки, которая была его первой и единственной любовью. После этого Василий внутренне закаменел и к прекрасной половине рода человеческого относился настороженно. Что же касается любви, то, по его глубокому убеждению, он ею переболел окончательно и приобрел к этой заразе стойкий иммунитет
— У каждого из нас есть своя дорога в жизни, — рассуждал по этому поводу Василий, — свой путь: иногда ухабистый, иногда гладкий, по-разному бывает. На каждом отрезке жизни нас окружают такие же люди, как и мы, идущие со своим грузом проблем и своими мыслями. Кто-то из них идёт не спеша, кто-то быстрее, иные пробегают мимо так быстро, что и не успеваешь разглядеть лицо. И только спустя какое-то время ты начинаешь понимать, кто был рядом с тобой. Порой оказывается, что это не человек вовсе, а кусочек дерьма, которое продолжает вонять, даже если ты уже далеко ушёл вперёд. Тогда ты на мгновение останавливаешься и смотришь на подошвы своей обуви, потом вытираешь ботинок о траву и идёшь дальше, забыв об этом неприятном случае.
Главное чтобы рядом с тобой шла ТА, которая всегда готова в беде подставить своё плечо, протянуть руку, когда ты оступился и тяжело упал. Таких очень мало, и я пока что не встретил своей подруги — настоящей, надежной, и, как это ни банально звучит, способной поддержать словом и делом.
Мы встречались с ним только изредка, и когда Василий пропал с моего горизонта, я не придал этому значения. Позднее мне сказали, что Боровой погиб в авиационной катастрофе.
Каково же было мое удивление, когда по прошествии шести лет я встретил Борового на краю света в Поселке, затерянном в якутской тайге. Василий медленно шел по улице в окружении десятка ребятишек в возрасте от трех до пяти лет. Мы обнялись, и я задал вопрос, который вертелся у меня на языке.
— Ты, случайно, не в детском саду работаешь? — Спросил я с максимальным ехидством.
— Нет, это все мои, на прогулку вывел.
Ни одна женщина на свете не способна произвести на свет десяток ребятишек за шесть лет. Упреждая мой новый вопрос, Василий добавил:
— Это не все, дома еще четверо малышей осталось.
Тут детвора подняла писк: "Мама! Мама"! К нам подходила дородная русская женщина, одетая в якутскую национальную одежду. Круглое лицо расплылось в счастливой улыбке:
— Ворбушки мои, неужто успели соскучиться? — подхватила троих на руки, остальные, толкаясь, хватали ее за полы одежды.
— Вика, уведи детишек, мне с товарищем поговорить надо.
В мою голову приходили мысли о семейном детском доме, но у малышей прослеживались черты Василия Борового, а двое из них, несомненно, были чадами мамы Вики. Но почему талантливый журналист столь резко изменил свою судьбу? Когда дети ушли и я рассказал последние новости с Большой Земли, Василий пригласил меня в гости.
— Сейчас всех увидишь.
В здании бывшей конторы геологической партии нас встретили две женщины, которых он представил мне:
— Мои жены: Это Зоя, а это Инна. С Викой ты уже знаком. Есть еще Людочка, она сейчас на озере, стреляет перелетных гусей. Людочка стрелок получше моего, для нее специально американский штуцер купили.
Получалось, что у моего товарища, как у турецкого султана, четыре жены. Хорошо ухоженная Инна, одетая в домашний халат, не стесняясь меня кормила грудью сразу двух малышей.
— Людмилин пацан раскричался, так я и ему грудь дала — сказала она своему мужу.
Сухощавая Зоя хлопотала у плиты, готовила обед. Ей помогала девочка подросток, эдак лет девяти или десяти. Пришедшая с Викой компания малышей окружила Зою, и с криками "мама, дай мне" начала выпрашивать лакомый кусочек. Вика сняла меховую рубаху и оказалась красавицей с большим животиком.
Любо-дорого было смотреть, как три женщины (не разбирая где свой, где чужой) усадили малышню обедать. Да и дети, по моему, ничем не выделяли родных матерей и ко всем женщинам обращались одинаково: "мама".
Детвору уложили после обеда спать и за стол уселись мы: сам Василий, трое его жен, я и девочка подросток, дочь Зои от первого брака. Богатый обед состоял из различной рыбы и лосятины при минимальном количестве овощей и картошки.
— Наш муженек постарался, сохатого завалил — обратила мое внимание Зоя.