Ничего не могу с собой поделать: панически боюсь змей. Помню, как в детстве, едва лишь увидев на экране телевизора эту тварь, я немедленно переключал канал. Даже благородный питон Ка вызывал у меня непреодолимое отвращение. Один раз мама это заметила и начала меня допытывать, но я так ей и не признался. Это могло помешать её любимому увлечению, ведь моя мама была заядлой туристкой. С моим отцом она встретилась в турпоходе и в турпоходе же он познакомился с маминой подругой, к которой и ушёл через полгода после моего рождения. Но мама всё равно осталась туристкой, а я очень любил маму и повсюду таскался за ней хвостиком, в том числе и в её бесчисленные походы. Хотя, честно говоря, я их совсем не любил по вполне понятной причине. Эти ночёвки в палатках, на земле, в лесу, который по моим представлениям, буквально кишел змеями, меня совсем не вдохновляли. Но, признавшись в этом, я мог на всё лето лишиться маминого общества, отправившись скучать к бабушке с дедушкой. Зимой мы с мамой спокойно жили в нашей крохотной однокомнатной квартирке, а летом начинались мои мучения. Когда отец бросил нас, маме было только девятнадцать лет.
Она так обиделась, что возненавидела всех мужиков и даже смотреть в их сторону не желала. Всю свою жизнь мама посвятила моему воспитанию и любимому увлечению. Ну и, понятно, ей пришлось самой зарабатывать нам на жизнь. Всю зиму она вкалывала за двоих. А я очень любил маму, мы с ей всегда дружили, и меньше всего мне хотелось бы её огорчить. Правда, было и ещё одно обстоятельство, частично примерявшее меня с походами: это весёлые мамины подруги. После облома со злой разлучницей мама стала более внимательно относится к своему окружению и теперь это были только милые, симпатичные девушки. Очень скоро я с ними со всеми тоже подружился и они меня искренне полюбили. В турпоходе существует непреложное правило: мальчики идут справлять малую нужду налево, а девочки-направо.
Поскольку я попал в свой первый поход ещё совсем малышом, естественно, что мама взяла меня с собой на женскую половину. Так вот с тех пор и пошло. Хоть я уже и заметно подрос, но мама с подружками всё равно забирали меня с собой и мне, честно говоря, это очень нравилось. Озорные девушки превращали такое, казалось бы, рутинное предприятие в маленькое представление со смехом, шутками, прибаутками и дружескими подколочками. Разумеется, никто никого не стеснялся. Мама с детства приучила меня к раскованности, она по жизни была убеждённой натуристкой. Мы с ней всегда мылись вместе и я не видел в этом ничего удивительного. Точно также и в походе. Были разные группы, разные составы, но постепенно мамина группа стала целиком женской. Единственным парнем в ней был я и пользовался всеобщей заботой и обожанием. Когда нас не видели посторонние, мы всегда купались и загорали голышом. Ясное дело, что мне это не могло не нравиться.
Мама очень любила петь, аккомпанируя себе на старенькой, видавшей виды, гитаре. Но, честно говоря, голоса у ней не было, да и слуха, наверное, тоже. Я слушал её только чтобы не обидеть. А вот её подруга Марина пела просто потрясающе. Слух у ней был идеальный, а голос сильный и красивый. От её песен у меня нередко перехватывало горло и слёзы наворачивались на глаза. Очень скоро Марина это заметила и пела теперь в основном именно для меня. Мы с ней крепко подружились. Марина училась в каком-то — не помню уже каком — институте, было ей никак не больше двадцати лет. Она была очень красивой-худенькой, стройной, голубоглазой, с роскошными тёмно-русыми волосами. Я всегда любовался её немного смуглой, мраморно-гладкой, глянцевитой кожей. Конечно же, я влюбился в Марину, но только тогда сам ещё этого не понимал. Однако получилось так, что именно она стала моей первой женщиной, а обстоятельства, при которых это произошло, я не забуду никогда в жизни.
Мы шли по довольно сложному маршруту. День был жаркий, мы устали и устроили привал на живописной лесной поляне. Девушки скинули рюкзаки и пошли в кустики по нужде, а я отправился вместе с ними: по привычке, а также и от страха перед медведем, чьи следы мы видели на подходе к поляне. Конечно, сразу же начались шуточки и прибауточки, звонко зажурчали девичьи струйки. Не удержался от подколочки и я. Пописав и вытряхнув последние капельки, я сказал им: "Вот я запросто могу пописать на корточках, а вы стоя писать не умеете!" и показал язык.
— Вы слышали, что он сказал, этот маленький сексист? -возмутилась Марина, энергично прыгая на месте. -Твоё счастье, что я уже закончила, а то бы я тебе показала, что мы умеем, а что нет!
— Ну и что бы ты мне показала? -парировал я. -В лучшем случае ты бы только описала свои кроссовки!
— Ах, так?! Люди, вы свидетели! На следующем привале он пожалеет о своих словах! — Марина гневно сверкнула глазами, а потом крепко обняла меня, нежно поцеловала, и все мы дружно рассмеялись. До следующего привала, я, конечно, уже успел обо всём забыть, но, когда мы вновь сбросили рюкзаки, Марина мне напомнила: "Ты не забыл о нашем споре? Ну-ка пойдём!" Она подвела меня к зарослям и спросила: "Ты очень хочешь писать?"
— Да, очень-подтвердил я.
— Ага, хорошо. Я тоже очень хочу. Ну так вот, сейчас мы встанем рядом и устроим соревнование. Чья струя достанет вон до тех кустов, тот и победил. А вы все следите! -обратилась она к девушкам.
До зарослей было метра полтора, не больше.
— И что будет если я выиграю? -спросил я Марину.
— Я тебя поцелую пятнадцать раз подряд-обещала она.
— А если проиграю?
— Ты поцелуешь меня, тоже пятнадцать раз. Идёт?
— Идёт-ответил я, расстёгивая джинсы.
Марина тоже расстегнулась, но не стала спускать джинсы как обычно, а лишь немного приспустила спереди. Я с удивлением увидел, что она слегка вздёрнула футболку, чуть выпятила животик и несильно зажала пальцами свои губки. На лобочке у ней росли тёмные курчавые волосики, но ниже их почти не было и я видел губки довольно чётко.
— Ну, готов? -спросила Марина.
Девушки окружили нас и с интересом смотрели.